Брошенная целина

– Неплохо. Нормально, теть Кать. Работаю в крупной корпорации, занимаюсь…

– Та не-е! – прервала его Катерина, хотя Славка явно был настроен обстоятельно похвастаться. – Что ты там ешь? Мне же тебя покормить надо, а ты, может, наше уже не станешь. Может надо что купить, Ваню пошлем.

– Не надо ничего, теть Кать. Я бы с Иваном поздоровался.

– Как не надо? Время – обед. Там он где-то за домом. Найдешь. Поди, не забыл двор наш.

– Не забыл. Я ж вырос тут, практически, – Славка, с опаской поглядывая на конуру, прошел во двор.

Огромный двор Шиллеров, выметенный, аккуратный, здесь действительно прошел изрядный кусок славкиной жизни. В детстве пинали мяч, позже играли в карты на щелбаны и на желания, повзрослев, сюда же приводили подпоенных горластых девок. Здесь же играли свадьбу Костыля, накрывали брезентовый шатер. В этом дворе три года назад провожали Славку в Москву. Тогда гуляла вся молодёжь села. Гости падали, уползали, уводились женами, пока не остались они втроём: Славка, Ванька, Костя и были тогда какие-то клятвы, заведомо невыполнимые договоренности, даже пьяные слезы перед разлукой. Славка был уверен, что после переезда родителей и продажи их дома он уже никогда не вернется в родную сибирскую деревню, его ждала Москва и связанные с ней перспективы. Но вот он здесь.

Во дворе мало что изменилось. Постройки те же. Телега с сеном стоит, а запряжен, – ну, конечно, – Гамлет. Это же, сколько лет этому коню – трудяге? Фыркает, мотает головой, отгоняя мух. А это что? Под навесом, где раньше хранились дрова, стоит новенький Раф 4. Хорошая машина, по сравнению с конем.

Славка завернул за угол дома. Иван сидел на чурбачке, курил, задумчиво глядя на постельное белье, неподвижно висевшее на шнурах, натянутых между жердями. Поменять сигарету на трубку – вылитый капитан парусника в штиль ждет попутного ветра.

– Здорово, Немец, – окликнул Славка, остановившись в трех шагах от друга.

– Здравствуй, Вятка, – медленно повернул голову Иван. Это еще в третьем классе Костя сообразил, что Вячеслав Ткачев сокращается как Вятка.

– Дай-ка, дружище, я тебя обниму, – сказал Славка.

– Дай-ка, дружище, я тебе всеку, – в тон ему ответил Ванька.

– В честь чего это?

– Четыре месяца ни звонка, ни письма, ни денежного перевода.

Обнялись. Не крепко, бережно. Прислонились лоб в лоб, постояли так несколько секунд, потом молча, смотрели друг на друга.

– А курить уже не модно, – сказал, наконец, Славка первое, что пришло в голову.

– Потому и курю.

– Похудел. Куда пузо дел?

– Дал Костяну поносить. Присаживайся.

Слава с сомнением поглядел на чурку, остался стоять. Иван тяжело присел на прежнее капитанское место, пояснил:

– Ноги болят. Ну что, как добрался?

– Самолет, аэропорт, такси. На свой дом посмотрел, погрустил. Черемуху спилили. Ну и к тебе.

– Ясно, ясно, – возникла неловкая пауза. Так бывает, когда встретишь старого знакомого, даже друга, и надо разговаривать, а о чём? Ну, так они же не такие, они же братаны.

– Слушай, Немец. Ты бы хоть для приличия удивился мне.

– А я знал. Почуял, – спокойно ответил Иван.

– Экстрасенс, блин. Как вы тут живете?

– Без изменений, – Иван чуть улыбался.

– Так и не работаешь?

– Некогда.

– А автомобиль, на какие?

– Стал нужен – надыбал.

– Костян как?

– Костыль-то? Нормально. Сегодня дома. Ты сходи, разбуди его, а потом я присоединюсь. Додумаю и присоединюсь. Нарушим спортивный режим.

– Мыслитель, – притворно-презрительно произнес Слава. – Ты проводи меня до калитки, а то там пёс такой. Порвет еще.

– Рамзик может.

У калитки Славка сказал:

– Я бы хотел на речку сходить.

– Сходим. Я вас найду. Такой гость всяко оставляет следы. Я найду.

Славка пошел, оставляя на рассыпчатом песке следы кроссовок, еще вчера пружинивших по пасмурной Москве, Москве – столице, блуднице, остывающему мегаполису.

Когда он три года назад уезжал из села, было такое чувство, будто совершает предательство. Изменяет чему-то или кому-то. Но чувство это было не ясное, не на поверхности, всё затмевало сияние успеха. Ведь он уехал в столицу! Из деревни! Это уже считается успехом. Но в то же время отношение сибиряков, коренных сибиряков к Москве, оно весьма прохладное. Кто населяет этот необъятный край? Потомки ссыльных и каторжных, раскулаченных и депортированных, старообрядцев и землепроходцев, всех тех, одним словом, кто столицу любит не очень в силу культурного кода.

А Славка всегда хотел уехать, вырваться. Уехал, вырвался. Когда он три года назад приехал в Москву он был ни кем. А теперь…. Сейчас… Он-то да. Прошло три года и вот, он – никто. А самое поганое, что он сильно скучал. По своим парням, по вот этим вот улочкам, по селу. Ностальгия. И надо бы это лечить, надо рвать, но не получилось.

Как же ему хотелось приехать в Гордеево и увидеть, что здесь всё плохо, что все спились, обнищали, деградировали. А тут спокойный Ванька Немец, зарабатывает денег, когда надо, а когда не надо – сидит, размышляет, и похоже, вполне доволен, нисколько Славке не завидует. Ещё и машину взял. Да и у многих вон в ограде машины – сплошь иномарки. А гаражей нет, хотя кто угонит, когда все всех знают? Многие дома сайдингом обшиты. И везде, даже на самых развалюхах, пластиковые окна стоят. А на крышах, даже на самых заплесневелых крышах – спутниковые тарелки. А у Никитенок даже беседка во дворе появилась. А вон мужик траву стрижет. Газонокосилкой!! В деревне – газон!! Бли-ин! Изменилось село родное.

Вот и на домике Кости сияет на солнце тарелка.

Эту избёнку Костя с Натальей купили из-за участка в первую очередь, предполагая дом как времянку. Но недаром говорят, что нет ничего более постоянного, чем временное. Мало изменился двухэтажный недострой в конце участка, разве что крыша покрыта листовым железом зеленого цвета, местами уже выгоревшим, облупившимся. И штакетник такой же косой, и калитка по-прежнему – гостеприимно настежь. Кусты помидоров поникли от жары, пожухли листья юных яблонь. Славка побарабанил в окно, но вдруг услышал за спиной знакомый голос, возопивший:

– Да твою же ж мать-то!!! – Славка невольно разулыбался, повернулся, готовясь здороваться, надеясь, что уж встреча с Костылем будет более теплой.

Никого не увидел. Где он есть?

– Чё ты лупишь?! Лупень!! Конь барселонский! – голос доносился из свежеструганного сортира, сооруженного на краю огорода,

– Бар-раны! – дверь открылась без скрипа, и, подтягивая на ходу трико с лампасами, появился Костя Кудрявцев, Костыль. Славку он не заметил, потому что не отрывал глаз от планшетника, плелся, шлепая сланцами по пяткам, одна нога – по тропинке, вторая – по грядкам.

– Э! Пацан! Ты чё по нашей улице ходишь?! – крикнул Слава.

–Ё-о-о!! – обалдел от удивления Костыль, бросился было на встречу, но вдруг затормозил. – Подожжи-ка.