Брошенная целина

Костя аккуратно положил планшет на лавочку между топором и серпом, медленно помыл руки в бочке с водой для полива, с некоторой торжественностью мокрой рукой пригладил вихры на белобрысой голове, закричал:

– Славя-ан!!! Ё – хоу!!! Славян!!! – он начал мять, тискать, трясти Славу, не переставая восклицать. – Ну, блин! Вот ё! Ты как?! Не позвонил! Ну, Вятка, ё!

– Ну, хорош, хорош, – смеялся Слава, – А ты чего там орал?

– Так пошел, это, погадить, футбол смотрел, правда, в записи. Фуфло. Ты в Москве своей, наверное, футбол в живую смотришь?

– Да нет.

– Разинтересовался, значит. И как ты здесь?

– В гости.

– Слушай, кхм-кхм, – перебил Костя. – Я смотрю, ты зажатый какой-то. Надо бы язык развязать. Как говориться, исходя из вышеизложенных обстоятельств, пивка для рывка?

– Мы с Немцем договаривались…

– Немец. Немец он… – Костыль неопределенно покрутил рукой. – Найдет еслиф чё. А побухать надо, ясен арафат. Тут главное – начать. У нас баров пивных открылось! В центре только четыре. На Советской – тоже, но там не свежак, да и шалман. У нас на районе магазин Сереги Гордеева. Помнишь его? Там тоже пивнарь в пристройке.

– Магазин «Наташа»?

– Не. Тут вишь как, Гордей развелся, женился на Ленке Бондаренко. Магазин теперь называется «Елена».

– Хорошо, не на Дуньке женился, – попытался пошутить Славка.

– Короче надо это. Блин! Славян!! – Костя опять потрепал друга за плечи. – Короче, надо выдвигаться. Пойдем до центра, там решим, Ваньке позвОним по дороге.

– Кость, я не хочу в заведение, – сказал Слава. – Давай на речку, на бережок.

– Точно! За однимя окупнёмся! Устами москвитёнка глаголет истина! – изрек Костыль. – Надо, тогда, рвать, пока баба моя не вернулась. Короче погнали. Я только переоденусь, как-никак в свет идем.

Переодевание заключалось в том, что Костыль одел точно такие же трико с лампасами, только без дырок на мотне.

Шли в так называемый центр села по когда-то асфальтированной, а сейчас раздербаненной бугристой дороге. Навстречу попалась груженая гужевая повозка, лошадь тащила в горку телегу с немереным количеством сена. На верхушке стога, – как только не свалится? – сидел старик в старой зеленоватой рубашке военного образца и белой летней кепке. «Мефодьич. Помнишь его?» – «Н-нет» – «Здравия желаю, Иван Мефодьевич» – «Здравствуйте, ребятишки». Следом проехал внедорожник «Мерседес», за рулем которого сидела крупная небритая рожа в темных очках. «А это что за морда?» – «Фермер Федоров, с Крутишки» – «Нормально фермеры у вас живут» – «Работает, че…». Потом их обогнал ревущий грузовик «ГАЗ -53», который остановился несколько впереди.

– Серега Журов, – почему-то поник Костыль. – Журик. Помнишь его?

– Помню, конечно.

– Вятич! Здорово! – поздоровался хмурый Журов, когда они поравнялись с грузовиком. Он выпрыгнул из кабины, протянул запястье для рукопожатия, пояснив. – Руки грязные.

– Здравствуй, Серёж, – вежливо сказал Костя.

– Пош-шел ты, – обрубил Серёга, не взглянув, и опять Славке.– Рад видеть. Чё приперся?

– Ты не меняешься, смотрю.

– У нас ничего не меняется, бляха. Это же деревня, – и с притворным ужасом. – Так тебя что? Выгнали? Из Москвы выгнали?! Вот бл-ляйштифт! Придется на работу брать, куда тебя девать? Осип-то опять на Камчатку уехал на заработки, придурок. Так что, будем дрова продавать? Гурыч по зиме со мной ездил в лес несколько раз, а тоже – юрист.

– Я – экономист.

– Один хрен. Алырники. Так что насчет дров?

– Спасибо, Серега. Но вряд ли. Я ненадолго, – отказался Славка. – А какие дрова? Июль-месяц.

– Добрый хозяин завсегда заранее заготовит. Значит, ненадолго.… Эх ты мышь канцелярская. Бумагомаралка. Хм. Кстати, у меня маралятина копченая лежит, зайди, возьми, угостишь там, – Серега махнул рукой в сторону, где, по его мнению, находится Москва. – А я думал, ты завязал с Москвой и в дауншифтинг вдарился. Идут такие двое – дауншифтер и даун. Гармонично, бляйштифт.

Костыль сделал непроницаемое лицо, а Славка, отводя удар, спросил:

– Что за бляйштифт?

– Карандаш по-немецки. Глебка большой у меня уже, всё схватывает. Я маты всякими словами и заменяю. Зачем ему знать раньше времени? Вот в садик пойдет, там научат. А вы что? Гуливанить?

– Ага. На речке посидим, подтягивайся.

– На речке. Вы осторожнее. Мы на речке вчера гадюку убили. Считай, семь грехов амнистированы.

– Тебе, чтоб грехи снять, надо не гадюку, питона убить, – высказался насупившийся Костыль.

– Слышь ты! Питон! Кавер – версия человека! Как ты ним общаешься, Славян? Ну ичто? Где пойдете? Куда сидеть? Где клёны? Ну еслиф чё, подскачу. А щас дел до буя.

– Знаешь в чем прикол? – сказал Славка, когда Журик уехал на фыркающем ГАЗе. – Я раз сидел в одном ресторане, а за соседним столиком – семья. И ребёнок у них, ну лет девять – десять. И он говорит что-то, и тут проскальзывает вот это «еслиф чё». Меня как чем-то родным приятным накрыло. Потом еще раз «еслиф чё». Я подошел, спрашиваю, типа, вы откуда будете, говор такой знакомый. И точно – с Алтая.

– Диалект. Вот правильно говорить плотИна. С ударением на «И». А у нас говорят плотинА.

– А чего Журик на тебя закусыватся?

– Да там это, – Костыль говорил без охоты. – В субботу картошку окучивали. Я, Журик, Васька Никитин. Чтоб не скучно. Сначала у меня пропололи, потом – у Васьки, последний огород – журиковский. Ну, значит, у него и в баню идти. Спички дёрнули, мне топить. Ну и загорелась она. Баня в смысле. Там немножко только обгорело внутрях, но Серега злится, конечно. Еще дней пять злиться будет. Я б тоже злился. Ну, пришли.

***

Центр села Гордеево представлял собой круглую площадь, где, если смотреть по часовой стрелке располагались два магазина, почта, маленький магазинчик, зеленоватое отделение Сбера, пустырь с полынью и крапивой, большой магазин, сельсовет, колода бетонных плит, салон сотовой связи, маленький базарчик, где на грубо сколоченных прилавках разложены промасленные запчасти, мед, овощи, нижнее белье, березовые веники для тела и души и просто веники для мусора и пыли.

– Айда, семечек купим, – сказал Костыль, поворачивая вправо. – А вон и Сысой. Сысу помнишь?

– Да что ты всё спрашиваешь?! Всех я помню.

Подойдя ближе, друзья услышали, как бабулька, торгующая тыквенными семечками, жаловалась Сане Сысоеву:

– И ведь возит и возит! И чуть ли не под окна мне!! Говорю, что возил бы на свалку, а он отмахивается только.

– На следующей неделе, вызовем на комиссию по благоустройству, оштрафуем не ласково, – говорил Сысой, но вдруг увидел парней, заулыбался ехидно. – О-о! Многоуважаемый Костыль Николаевич! А это, шо за не местная рожа с вами? Шо за неизвестная людина, столичная личина? А точно. Эмигрант Ткачев.

– Привет, Саня!

– Здорово – здорово! Шо, с официальным визитом? А где ваш третий, который Ваня Немец, дойчланд, дойчланд убер алес? Правильно я произношу, Зинаида Францевна?

Только теперь Славка узнал в бабульке учительницу немецкого, с поклоном поздоровался, но ее внимание было приковано к Костылю, который засыпал в карманы тыквенные семечки, решительно отнекиваясь от сдачи.