Брошенная целина

Бывает нет-нет, да замечу,

Что люди становятся злее

И реки становятся мельче.

И солнышко светит иначе,

Трава – мне уже не кровать.

Заброшен любимый мой мячик,

Никто не зовет поиграть.

Весь мир стал как – будто тусклее

Исчезла живящая искра

Наверное, стал я взрослее.

Как быстро, однако ж, как быстро….

МИТЯ: Уже более – менее.

ТАСЯ: Народ! Тут музей русской старины, зацените фотки…

СТАС: Я такую прялку у бабушки видел в деревне, агрегат.

МИТЯ: А сколько такая икона стоить может?

СТАС: Дорого, думаю. Она же явно старинная, на деревяшке написанная.

ЖУРНАЛИСТ:       Я на днях репортаж делал об одном участнике войны, так у него

дома такой же интерьер.

СТАС: Репортаж о ветеране? Так день Победы вроде прошел.

ЖУРНАЛИСТ: Там смысл не в этом был. Этот ветеран должен был благодарить

за, так сказать, заботу и неусыпное внимание.

СТАС: Что, благодарил?

ЖУРНАЛИСТ: Хрен там! Еще соображает. Чегров Федор Иванович. Кучи орденов кавалер. Я ему тоси-боси, расскажите про ваши подвиги на войне. А он говорит, я девяносто лет прожил и что ничего не сделал кроме как в том дерьме поучаствовал?! Потом смягчился вроде. Выписку из приказа о награждении орденом славы показал.

МИТЯ: А сколько орден славы стоит?

ЖУРНАЛИСТ: Такой как у этого деда баксов 700, но там еще от года выпуска зависит.

МИТЯ: Он один живет?

ЖУРНАЛИСТ: С какой целью интересуешься? Нет не один. С бабкой. Я думал – жена. А она вьется вокруг, щебечет: папа, покушаешь? Папа, может чаю? Оказалась жена сына, сноха. Ему – девяносто, ей – семьдесят, а она: «Папа, папа…», смешно. Ее муж помер лет десять назад, а она вот его отца перевезла к себе из другой деревни, ухаживает. Еще правнук живет почти неделю уже, оформляет документы на дом. Дело это муторное с нашей бюрократией, надо ездить в райцентр, а дед не каждый день может, все-таки возраст. Так, что этот правнук завис в деревне надолго. Даже жаль его. Он там как Робинзон на острове. Современный человек, молодой, лет двадцать пять, сидит в деревне, делать нечего, к тому же глухомань, в телике – три канала.

СТАС: И сотовая связь не ловит, и интернета нет!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Проставив множество восклицательных знаков, Стас закрыл ноутбук.

Стас Чегров, Станислав, он же Славик, он же Поэт и Журналист, и почему-то Митя и Тася вздохнул, встал из-за стола. Поговорил сам с собой.

Знакомая с детства обстановка, те же вещи, что и двадцать лет назад, когда он каждое лето проводил здесь, в деревне. Письменный, он же празднично – обеденный стол, диван, неподъемная раритетная радиола на ножках, прялка. Телевизор, правда, поновее, да дощечка со святым образом извлечена из недр бабкиного шкафа и заняла свое положенное место в красном углу.

Стас заглянул в закуток, где лежал на кровати дед Федя, родной прадед, герой, кучи орденов кавалер. Вроде дремлет.

На веранде хлопочет бабка. Сколько помнилось Стасу, она всегда занята то готовкой, то шитьем, а сейчас, летом, еще и огород. Благо, хватило ума продать корову, всё поменьше работы.

– Стасик, чайку сделать тебе? – бабка, пытаясь поймать взгляд внука, с заискивающей полуулыбкой неуверенно прикоснулась к Стасу своей скрюченной ручонкой похожей на маленький засохший корешок.

– Да нет, – отказался Стас. – Пройдусь, наверное.

– Пройдись, пройдись, погуляй. Оладушков сделать к ужину?

Стас поморщился недовольно, сколько можно жрать, и уже подпирало сказать что-то резкое, но заскрипела на улице калитка, а потом, закрываясь, долбанула по косяку. Опять кто-то припёрся. Стас уже отвык от того, что в деревне вот так вот запросто кто-то приходит, естественно без приглашения, приходит, сидит, разговоры разговаривает, а разговоры эти вообще ни о чем. Хотя тогда, в детстве, он помнил, ему жутко нравилось, когда приходили к ним гости, потому что он оказывался в центре внимания, и все говорили, как он вырос с прошлого лета, и приносили какие-нибудь немудреные гостинцы. Но теперь в современной жизни, в жизни суетливого города – муравейника приходить к кому-то без звонка считается неучтивым, да и незачем, в общем-то, приходить. Телефон, интернет есть, и достаточно.

– Васильна!– позвали с улицы.– Васильна! Выдь-ка!

– Федя, что-ли, – проворчала бабка и пошла на крыльцо. Стас за ней.

Федя Рыжий, мужик без возраста, сосед. Грязный, беззубый, довольный.

– Васильна, здоров! Стас! Не уехал ишо? Здоров. Во! Накараулил. Три шурагайки, семь карасёв, – Федя поднял на вытянутой руке замызганный пакет со стершимся на половину модным логотипом.

– Фе-едя, ну что ты, – зацокала языком бабка.– Ну, зачем? Сейчас погоди, – она ушла в дом.

– А ты-то, Стас, что ж? На рыбалку б сходил, карася покараулил. Еслив чё я удочки могу дать. Да, поди от Федорыча где снасти остались. Он рыбалку уважал. Говорит, седни мы, Федька, идем не на рыбалку, а на рыбную ловлю. Тут, значит, все серьезно, значит за рыбой. А еслив говорит, что идем на рыбалку, то уж не сильно чтоб за рыбой, а значит, это дело – Федор щелкнул пальцем по кадыку.

Федорыч, Егор Федорович – это родной дед Стаса, сын прадеда, Чегрова Федора Ивановича, бабкино мучение, мужичек дельный, хитрый, но сильно пьющий, отчего и помер не в свой черед, опередив отца. Стас любил его больше всех родственников, даже больше матери. Почему? А кто это сможет объяснить?

Бабка вынесла и поставила на крыльцо тазик и бутылку самогона. Федя Рыжий окончательно взбодрился и с воодушевлением вывалил из пакета в таз рыбу: несколько пухлых зеленоватых карасей, три щуки, даже со сломанными хребтами не утратившими хищного вида.

– Ты глянь! – восхитилась бабка, аккуратно медленно наклоняясь, запуская руку в скользкую рыбью массу.– Вот эта, поди, килограмма три. Хорошая щучка! А, Стас!

Стас с безучастным видом достал из кармана телефон, сфотографировал федькин улов, делая это привычными механическими движениями. Федор такими же привычными движениями взял бутылку, резко скрутил пробку, выдохнул и прямо из горлышка плесканул в себя изрядный глоток самогонки.

– Да я б тебе хоть стакан дала, – сказала бабка.– Давай, закусить чего-нибудь вынесу.

– Не надо, Васильна, не надо,– сдавленным голосом проговорил Федя, переводя дух. – Как говориться, не пьянства ради, здоровья для. Да-а…. Да-а. Вот смотри. Вот в реке, да? Щука – она охотник, считай, хозяин. А карасяры в траве, в илу прячутся. А достань их из воды, вот лежат рядом, и никакой разницы. Да-а…

– Давай пакет-то постираю,– предложила бабка.