Брошенная целина

– Так ты же вроде работал, типа, юрист.

– Хуюрист, – говорю, – сократили.

– Что, совсем тяжко? – сочувственно спросил Серега.

– Ерунда, – говорю с оптимизмом.– У меня в городской квартире – килограмма четыре гречки, да ведра три картошки. Перезимую.

Серега оценивающе осмотрел расчищенные мной дорожки.

– Слушай, – говорит. – Есть тема заработать. Интересует?

– Излагай, посмотрим.

– Поехали завтра со мной в лес за дровами. Набираем кузов, клиент уже есть, сразу продаем. Полтора рубля, считай, твои.

– Кузов чего, – спрашиваю.

– Так «газика» моего, пятьдесят третьего. Я же «газика» взял, ты не знал? А дровами уже не первый год занимаюсь, все отработано, вся технология. Мы с Осипом ездили всегда, да он на прошлой неделе на север подался, на заработки. Придурок. В прошлом году на Камчатку ездил, на рыбопереработку. Три месяца хреначил, а ему что-то там копейки заплатили. Теперь – на север. Дебил. Так что потерял я напарника. Так как?

На следующий день утро ясное, с востока солнышко, едем в лес за дровишками. Мороз, зябко. Машина воет, но не греет. В кабине свистящий сквозняк со всех щелей, пристываю к сидению, зубы мерзнут. Трасса пустая. На дорожном указателе «Ребрихинский район» тщательно замазаны буквы «р». Остряки. Но прикольно.

Свернули с трассы на проселочную дорогу. «Газик» рычит, дергается, нас подбрасывает в кабине, трясет, швыряет. Всё гремит, я придерживаю бензопилу и канистру, Серега орёт в трубку: «Да я уже к лесу подъезжаю! К лесу подъезжаю!! Нет не с Осипом. После обеда, край – вечером!». Прекратил разговор и уже мне орет: «Клиент волнуется. Категорически хочет дров».

Технологию мне Серега еще вчера объяснил. Суть в том, что работники лесхоза валят сосны, спиливают сучки, а бревна потом вывозят лесовозами. А эти самые сучки бывают толщиной с полено. Их можно вывозить безо всяких выписок, без разрешений. Груженый с горкой ГАЗ-53 – семь тысяч, а для жителей соседнего Боровиково – восемь, потому как они – сплошь уроды и дебилы. Такой вот у Сереги бизнес. Вернее, дровяной промысел. Вроде не трудно…

Промахнулся я насчет «не трудно», погорячился. При распределении трудовых обязанностей мы решили, что я подношу, Серега пилит, вместе загружаем дрова в кузов. Ну-ну. А то, что прошлую неделю пурга каждый день?

Первая остановка в лесу. Что ж, приступим.

Хррусть, хррусть, проваливаясь, пробираюсь к запорошенной снегом хвойной груде, брюхом в сугроб, хру-ум! Дорвался, выковыриваю ветку-корягу. Теперь, обратно, проваливаясь по колено, по пояс, дотащил до дороги, побрел за следующей. Еще одна, вторая, очередная… визжит бензопила, громыхают полена об кузов. Серега привычно управляется, держа сигарету в уголке рта. Разобрали одну кучу, поехали дальше. Серега говорит, хорошо, что лесхозовские работают и трактор дорогу пробил, а я думаю, что вот бы дальше дороги не было, и вернулись бы мы по домам. Хрен с ними, с деньгами.

Останавливаемся, опять Серега узрел перспективный сугроб с торчащими сосновыми ветками. Я опять, по грудь проваливаясь, таскаю сучки. Туда, обратно. Туда обратно. Когда Серега глушит пилу на перерыв, слышно как потрескивают деревья на морозе, как с хрустом я разламываю ветки. А сердце барабанит по ребрам, дыхание перехватывает, в горле першит, уже круги темные появляются перед глазами. Я падаю в сугроб на спину, полулежа гляжу на небо, пытаюсь отдышаться.

– Да-а. С Осипом сподручнее было, – говорит Серега.

– Иди ты…,– говорю вполголоса. Думаю, как же не легко эта копеечка-то дается, как же не просто физическим трудом зарабатывать!

– А представь, как я один ездил? – говорит Серега. – Когда и сам подносил, сам пилил, сам закидывал. Летом хорошо: подъехал к сучкам, напилил, и так далее. Опять же день длинный. Я раз за день три поездки сделал. Считай, двадцптка на кармане. Тогда деньги были нужны – край.

– Один руководитель нефтяной корпорации зарабатывает пятьсот рублей в секунду. Я по его официальной декларации подсчитал.

– Ну, у него, наверное, другие проблемы, – философски заметил Серега. – Хотя сволочь, конечно.

– Не завидно? – я болтаю, лишь бы подольше перерыв продолжался.

– А я вообще никому не завидую, – сказал Серега просто, не рисуясь. – Вот много у него денег. А может его в детстве отчим изнасиловал, а потом он помрет от страшной болезни в мучениях. Ты бы поменялся судьбой с таким, хоть и за пятьсот рублей в секунду? Я – нет. Мне баба говорила… Не в смысле – баба, а в смысле – баб Нина. Говорила, что всем людЯм горя и радости отмеряно поровну. Просто все рассыпано по всей жизни. Сегодня у тебя все нормально, у соседа плохо, потом у тебя – засада, а соседу попёрло. И толку завидовать?

Серега достал из кабины термос.

– Давай чаю. Всё легшее будет работать. А ты что, завистью страдаешь?

– Ну так… Например, биографии Александра Грибоедова немного завидую.

– Кто такой?

– Поэт. Девятнадцатый век. Он написал гениальную комедию, женился на княжне – красавице. Пятнадцать лет ей было, по – моему. На службе сделал карьеру. Был нашим послом в Персии, там его и убили. Достойная жизнь, достойная смерть. Нормально.

– Ну да. Если басурмане убили, то всяко в рай попадет.

– А ты, Серега, верующий, что ли? – удивляюсь.

Он помолчал, допивая чай, ответил ворчливо:

– Местами. Временами. Поехали, давай, Грибоедов. Время к обеду, а мы еще не сделали ничего. Сейчас к Славику на деляну, там чего-нибудь наберем.

Бригадир Славик оказался огромного роста мужик с рыжей щетиной на красном обветренном лице. Он стоял возле вагончика, из которого через трубу медленно поднимался жидкий дымок, стоял как полководец, наблюдающий за перемещением войск, только вместо пехоты и танков на деляне орудовали несколько человек с топорами и трактор цеплял готовые бревна, выкладывая их в штабели. Неподалеку сиреной звучала бензопила, и вдруг все затрещало, захрустело, и поваленная сосна ухнула в снег.

– Сучки? Есть, конечно, – говорил Славик. – Пилите, собирайте. Вон те чурки можете забирать. О! Смотри, Серега, на типа. Взял на перевоспитание.

Из вагончика вышел смуглый скуластый парень.

– Матерый мусульманин, тайный узбек, – представил парня бригадир.– Саня! Как тебя зовут-то по паспорту?

– Пирмахмат, – ответил тот и сутулясь потрусил по тропинке вглубь леса.

– Видал, Серега! Пирмахмат! – радовался бригадир.

– Ну и как? – с недовольным видом спросил Серега. – Перевоспитывается?

– А то! Сало уже жрет. Только мерзнет как тушканчик. Ладно, пошли, губы замерзли базарить с вами.

Мы шли по деляне, Серега выбирал подходящие дрова, с ним дружелюбно здоровались, а я прятал лицо в воротник, не хотелось, чтобы кто-нибудь меня узнал. Скажут, что вот работал нормально, сидел в офисе, а теперь в лесу калымит, видать спился совсем. А я – не совсем! Просто трудный период в жизни. А еще меня удивляло, как тепло лесорубы относятся к Сереге. К Сереге, у которого все вокруг уроды и дебилы, который классический жлоб и мизантроп. Наверное, есть какое-то лесное братство у них.

– Вот здесь срезай верхушки, – показал бригадир на сложенные в ряд, очищенные от веток сосны. – Вот по сЮда. – он чиркнул валенком по снегу.– И вон там береза сломанная… ее тоже можно. Так что, давайте, мужики. А это не ты в дурятнике стекла побил и сторожу челюсть сломал? – безо всякого перехода, неожиданно обратился ко мне Славик.

Вот уж не знаю как к такой известности и относится. Истории с охранником психоинтерната лет двенадцать. То есть на малой родине я больше ни чем и не известен. Печально.

– Да, – говорю. – Было дело.

– Ну, вот я и смотрю, вроде знакомый. Ну, мужики, давайте. Только березу под низ, вдруг начальство. Ну, вы и сами в курсе…

И снова я собираю подходящий материал, подношу, Серега пилит, забрасываем в кузов чурки, меняем заледеневшие верхние перчатки, и дальше. Я заприметил запорошенное снегом подходящее бревнышко, откопал его, потащил к машине. Взял подмышку один край, второй – волоком, и через сугробы, ломая по пути молодые сосенки, кое-как допёр. Бревно аккуратненькое, ровненькое. Распиливай, Серега!

– Смотри сюда, вот написано: участок такой-то, выдел такой-то. Это столб разметочный, наверное трактор случайно свалил. Так что тащи обратно. Эх ты, Грибоедов! Как здесь бросить? Мы с людьми работаем, разве можно гадить.

Серега говорит со мной приказным тоном. В обычных условиях это, конечно, неприемлемо, но здесь, в лесу он имеет право, тем более, что получается так, что я на него работаю в данный момент. Хм. За полторы тысячи. Еще пару месяцев назад я бы задницу с дивана не поднял за такую сумму, а теперь вот жилы рву. Но, ничего. Мое положение рано или поздно восстановится, буду вспоминать эту поездку с юмором. Можно даже рассказик нарисовать, глядишь кто-нибудь и прочитает, хоть узнают как непросто люди живут в наших краях. Тем более, что в быту сибирской деревни за последние десятилетия мало что изменилось. Ну, появились мобильные телефоны, но ведь и уличные деревянные сортиры никуда не делись. Умирают наши сёла, процесс естественный, ведь даже звезды гаснут, но я рад, что успел, что все-таки застал еще характерные обрывки крестьянской России. Деревня, деревня… Конечно, сюда тоже пришла цивилизация. Даже интересно, когда бабушка с помощью ухвата ставит в русскую печку прокопченный чугунок, при этом разговаривая по скайпу с двоюродной сестрой, находящейся во Франкфурте.

– Ты чего задумался? – окликает Серега.– Все собрал?