Заходите за хорошим настроением!

Раньше-то как было? Старые выкинул, новые купил, делов-то. Теперь не то! Еду тебе враз на дом доставят, а носки каждый должен добывать себе сам. Так что, хочешь не хочешь, а придется выходить наружу.

А наружа место страшное. Старики бают, налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – еще чего недосчитаешься. Но мне, к счастью, прямо надо. В магазин. Ну я и рискнула.

Высунула я этак голову из подъезда, носом воздух втянула, ушами чуткими повела, озираюсь. «Эх, – думаю, – была не была!» Застегнула свой скафандр, намордник натянула и пошла, отчаянная головушка!

Погоды в наруже мало отличаются от тех, что были до нового года. Много людей с красными лицами и без шапок. Думали, раз солнце, то и тепло, ага. А другие довольные, как я: в скафандре, подштанниках и валенках с галошами. Чай, тут вам не Багамы!

А в магазине ад кромешный! Очередь огроменная стоит! И дистанция два метра. Я вначале не врубилась и так себе прямо и рванула. А охранник в маске, как пес цепной. «Куды, – грит, – беспардонная, пресси? В очередь, сукины дети, в очередь!»

«А куда эта очередь?» – робко так спрашиваю. «А это латвийское правительство в мудрости своей приняло закон: сколько корзинок, столько и людей в магазин впущают». О как! Мне бы плюнуть да уйти. Но носки-то нужны? Нужны! «А ну, – думаю, – введут закон, что, сколько ног, столько и носков в одни руки давать?!»

Ну и встала корзинку ждать. Я такой очереди с советских времен не видела. Когда больше одной пачки в руки не давали. И все злые. Все внутрь хотят. И я хочу.

Но зато, как внутрь попала, тут и оторвалась по полной! Накупила мануфактуры всякой: четыре пары носков, и карандаш, и ручки, и даже тряпочку для пыли. Гулять так гулять!

Носки теперь буду носить до последнего. Пока смерть нас не разлучит. И старые ни за что не выброшу. Резинка у них целая совсем, можно надевать поверх ботинок. Или сшить из них игольницу или другую какую полезную в хозяйстве вещь. Или внукам завещать.

Наружу-то я теперь не скоро рискну.

Ода скромному труженику пылесосу

Не пора ль нам, братие, ударить одой по депрессухе?

Одой хочу я воспеть друга людей – пылесоса!
Только гекзаметр будет достоин его.
Крошки и пыль, и собачию шерсть собирая,
Ползает он, я же, руки сложивши, сижу.

Оду хочу я пропеть фирме китайской Xiaomi,
Моющий ибо она изобрела пылесос!
Быт облегчив несказанно ленивой хозяйке,
Трудится робот-китаец на ниве латвийских полов.

Одою как не воспеть мне и сына мово Станислава?
Любит он мать и ей подарил пылесос!
Мать же его, в безделье часы коротая,
Богу курит фимиам и бездарные оды поет.

Ой, держите меня всемером!

В Швейцарии и Англии откроют ми*ет-кафе. Да-да, вот именно! Ну а где современному человеку еще культурно развлечься? За столиком в любимой кафешке, елы-палы.

Хотя на протяжении истории нашего вида sекс всегда считался делом сугубо интимным. А обнаженка воспринималась как прелюдия к sексу. Женская ножка, выглянувшая из-под платья, приводила шалуна Александра Сергеича в крайнее возбуждение. Эх, наивный. Романтик!

Вот в тысяча девятьсот седьмом году арестовали даму, которая рискнула появиться на пляже в мужском трико. В тысяча девятьсот двадцать пятом патрули мерили длину купальников и штрафовали всех, у кого они были короче нормы. И мужчин топлес тоже арестовывали за «непристойный вид». А неча народ смущать.

Бикини были под запретом аж до тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Однако потом голые телеса так и рванули наружу! И грянула сексуальная революция шестидесятых. И опаньки! – попутно выяснилось, что и у женщин бывает оргазм. Но, невзирая на это, дам в брюках и мини-юбках все еще не пускали в самолеты и рестораны. Потому что разврат.

Ну а уж в двадцать первом веке кого ты удивишь шортами по самое не могу или голыми сиськами? А теперь вместе с чашечкой кофе поутру можно будет запросто заказать ми*ет. Ми*ет, ребята! В кафе!

Я лично так себе все это представляю: заходит заспанный мужик, скидает шубу, заказывает кофе, спущает портки и по планшету выбирает проститутку для эротических утех. Выпивает кофе, стараясь не подавиться, напяливает портки и чалит в закат.

Но вот что не дает мне покоя: а каковы критерии выбора? Количество зубов и качество прикуса? Он же ее лицо под столом не увидит! Или для таких высоких целей лица существенной роли уже не играют?

Или такая фишка: разомлел клиент и просит продолжения: «Поедем, – мол, – красотка, в номера». А красотка ему гордо: «Я тебе не простиtутка какая, а невидимый боец подстольного фронта. Не отдам поцелуя без любви!»

Я вот тут дико интересуюсь, ребят, а это точно то, за что мы боролись? Как-то очень мне захотелось обратно. В корсет. Уж пусть лучше юбки линейкой меряют, чем вот это все.

Пальцами и яйцами!

Это попадалово случилось со мной в Гамбурге. Было мне в ту пору тридцать шесть, и я дружила с Хансом. Ханс был мужик совсем простой. Наш был мужик.

А его маму звали Улла. И вот в ней-то чувствовалась настоящая порода и воспитание. Я ее обожала! В свои семьдесят восемь она была самым адекватным собеседником из всех, кого мне довелось встретить за два года жизни в Гамбурге.

Дом у Уллы был приличный, в зеленой зоне. Но без бохатства и золотых унитазов. Я у нее всегда чувствовала себя, как дома. Хорошее воспитание в том и заключается, чтобы люди рядом с тобой себя уютно чувствовали. Это я потом поняла.

Однажды мы остались ночевать у Уллы, чтобы в потемках пьяными не переться домой через весь Гамбург. А наутро я задержалась в душе, и Улла крикнула мне наверх, чтобы я не спешила. Они меня дожидаться не будут и сядут завтракать: «Окей?» – «Ну конечно, окей!»

Спускаюсь. За столом четверо немцев весело болтают и едят вареные яйца. Ложечками. Из рюмок. И для меня прибор стоит. На льняной салфетке – рюмка с вареным яйцом, а рядом вилка, нож и ложечка. А на яйце смешная вязаная шапочка надета.

Я сняла шапочку и обстукала верх яйца ложечкой. А потом пальцами начала снимать скорлупу с верха. И слышу, что застольная беседа как-то подзатихла. Поднимаю глаза, а все на меня смотрят. А Улла мне радостно улыбается и вдруг начинает нести какую-то чепуху про сад и про погоду. И все оживленно подхватывают!

Вот тут до меня и дошло, что я только что сильно лажанулась. Но хорошее воспитание не позволяет приличным людям заостряться на моем невежестве. Но что не так? Что, блин, не так-то?! Ну я, конечно, сделала ро?жу кирпичом и продолжила свои экзерсисы. А куда деваться? Тем дело и кончилось.

Мы дружили с Уллой до самого моего отъезда. И она ни разу не напомнила мне об этом конфузе. И ничего не пыталась объяснять. А однажды случайно проговорилась, что ее дедушка в начале века был бюргермайстером Гамбурга. Неслабо я так попала!

А вы умеете гламурно есть вареные яйца в приличном обществе?

Для тех, кто еще не задумывался над яйцевым вопросом: держась левой рукой за верхушку яйца, сильно надавливаем ножом на скорлупу сбоку. Отделяем верхнюю часть яйца вместе с шапочкой и кладем на тарелку. Все остальное остается в подставке. Ложечкой «выедаем» яйцо из скорлупы.

Пасха в этом году не задалась

Мы тут как-то так приспособились, что Рождество и Пасху празднуем вместе со всеми. Но при этом гордо говорим: «Мы православные!» Типо, не зама?й. На этом о религии в моей семье как бы все.

Обычно у всей Европы Пасха, у нас Вербное и Пасха, потом все уже отдыхают, а у нас, наоборот, еще раз Пасха. Христос два раза воскресе, и океюшки. Но в этом году между Пасхами месяц! Это как ваще?!

Пасху я люблю. Выгнала листья на березке, развесила пластиковые яйца, а настоящие покрасила в красный цвет. Казалось бы, все традиции соблюла. Но понесла нас нелегкая в магазин!

А там стоит овечка с милой мордой. Пока дроля искал тележку, я тыкала овечку пальцем, а она кивала головой и исполняла танец деволяй. И коварно влюбила меня в себя. Когда дроля пришел с тележкой, мое сердце уже было отдано овечке.

Говорю продавцу: «А это можно купить?» Для тех, кто не в курсе, до недавних пор в латвийских магазинах купить можно было только то, что правительство посчитало не несущим угрозы вируса в массы. А то купит человек, например, фильтр для воды, и сразу от вируса и поляжет. А по карточке фирмы все фильтры были безопасны.

Оказалось, что и овечку можно купить! Несептическая оказалась. Я ее тут же и купила. Думаю: «Пусть стоит от Пасхи до нашей Пасхи!»

Две недели овечка исправно радовала всех своим туповатым видом и танцем на пружинке. Потом радовать перестала. Потом стала раздражать. Теперь думаю: «На фиг я ее купила? Ее же еще где-то хранить придется до следующей Пасхи. Пока она снова радовать начнет».

Ну, зато к нашей Пасхе решила я всех удивить и покрасить яйца в синий цвет! И рецепт, главное, совсем простой. Заварила каркаде, влила ложку уксуса, сунула яйца и забыла. Через десять часов открыла. Елы-палы!