Российский колокол № 4 (48) 2024

– Бесподобно! – вырывается у рыжего.

– Серьёзно? – розовеет читатель.

– Спрашиваете. Но если хотите, чтобы было совершенно, то неплохо было б пару эпитетов добавить. А ещё я бы усилил драматическую составляющую. Вот так как-то: «Дорогая Маша, у нас на работе опять революционная ситуация. Низы не могут видеть, как верхи на них класть с прибором хотели. Паразиты! Иду на баррикады, бороться за наше с тобой светлое будущее. Если вдруг что, то пусть тёща знает, как я ценил её вареники со сметаной». А в целом – да, в целом – шедевр.

– Тогда у меня на ваш суд есть ещё одна вещица из раннего, – читатель начинает лихорадочно ковыряться в телефоне. – Впрочем, погодите, я уже и сам вижу несколько огрехов.

– Это всё, конечно, здорово, но, помнится, вы обещали меня почитать, – растерянно тычет рыжий в невесть откуда взявшуюся в его руках брошюру.

– Обязательно почитаю, потом… на той неделе…

– А на этой – совсем никак?

Но читатель его уже не слышит, он вообще никого и ничего не слышит. Он отошёл в сторонку и, бубня что-то под нос, правит текст в телефоне.

Разочарованная толпа, вздыхая и матерясь, начинает рассасываться.

Первыми от неё отделяются трое крепких парней и с угрожающим видом направляются к рыжему.

– Ты нам, клоун ржавый, того, харэ последних читателей портить. Усёк? В прошлый раз из-за тебя старика букиниста потеряли. Теперь – этого вот задрыгу. Ещё раз такое выкинешь – поколотим. Усёк?

– Да понял я, чего там, – виновато прячет голову в плечи рыжий и с понурым видом бредёт в сторону проезжей части, куда подходит долгожданный троллейбус…

Тело

Ответственный служащий городской Управы Чудаков Иван Павлович проснулся от ощущения, что у него ничего не болит. Такая удивительная метаморфоза произошла с ним, наверное, впервые за последние десять лет. Разлепив веки, он обнаружил, что окружающая обстановка не расплывается перед носом, как настроечная сетка в старом телевизоре «Рекорд», а выглядит вполне себе явственно и свежо. Такой оптический эффект показался Чудакову несколько нетривиальным для его минус двух и «вчерашних дрожжей».

Однако главная странность, по мнению Чудакова, заключалась здесь в том, что вид на спальню ему открывался не как положено, со стороны подушки, а откуда-то сверху, из-под самого потолка. Сейчас Чудаков одновременно видел всё, что его окружало, где бы оно ни находилось, словно поле зрения у него было, несмотря на щёлочки вместо глаз, панорамным, как у козодоя. Прямо под собой Чудаков узнал свою двуспальную кровать из сандалового дерева, на которой, откинув на пол одеяло и смиренно скрестив руки у живота, лежало мужское тело, одетое в цветастые сатиновые труселя наизнанку.

«Видел бы ты себя сейчас со стороны», – пришёл ему на ум излюбленный упрёк жены.

– Ну, вижу, – удовлетворённо хмыкнул Чудаков. – А что? Мужик как мужик. Весьма, кстати, неплох для своих сорока восьми. На Безрукова похож чем-то. Понятно, не без изъянов: брыли на щеках, прыщик вон на носу. А так, в целом, очень даже очень. Бледный вот только какой-то.

По фильмам Чудаков знал, что факт наблюдения человеком себя со стороны будто бы является для последнего не слишком благоприятным прогностическим признаком. Обычно такое возникает, когда… когда…

«Так это что ж значит, – похолодел вдруг Чудаков, – окочурился я, что ли? Инсульт, инфаркт, тромб? Бли-и-ин. Сейчас того и гляди явится жена, и начнётся шухер. Ладно ещё шухер, а как же хоккей? Долгожданный полуфинал в парке Легенд. Надо же, предоплату вчера даже внёс. А костюм из химчистки забрать?..»

Тут тело зевнуло, показав Чудакову все тридцать два ровных зуба, и остервенело почесало пузо.

– Ну и как, извиняюсь, такое понимать? – удивился тот. – Типа живой я, что ли? А почему тогда уши свои вижу? Чёрт знает что в этом доме происходит. Мистика какая-то. Наверное, это всё жена со своими спиритическими сеансами. Говорил же ей. Ладно, а по существу если, что со мной: мерцательный эпителий, кровяное давление, зрительные галлюцинации?

Надо бы вспомнить, чем я таким вечером заправлялся в кафешке у работы. Да вроде бы как всегда всё: устрицы, шпикачки… Грибов не ел. Может, пиво подали несвежее?

– Эй-эй, ты куда? – вскричал Чудаков, увидев, как его тело потянулось своими лапами к комбинашке супруги, заглянувшей пожелать ему доброго утра.

Жена же (ну не самка ли), вместо того чтобы врезать этому борову по его лоснящейся физиономии а-ля Безруков или двинуть коленом в пах, кокетливо засмеялась.

– Ну полно тебе, с утра-то пораньше. Завтрак же стынет…

– Не хлебом единым…

Тело, не обращая внимания на возражения, плотоядно зарычало и, схватив в охапку вяло сопротивлявшуюся супругу Чудакова, притянуло её к себе на кровать. Витая где-то высоко под потолком, Чудаков какое-то время совершенно ошарашенно наблюдал за происходящим, открыв от неожиданности рот: «Вот так ракурс! Не-е-е, ну что они в самом деле себе позволяют. Ух, ни фига себе, как я, оказывается, умею!» Удовлетворив несколько своё любопытство, Чудаков хотел уже было отвернуться, чтобы не видеть по-детски радостного лица жены, как в нём вдруг с новой силой взыграла ревность: «Та-а-ак, значит, жена моя не пойми с кем не пойми чем занимается. А я, вместо того чтобы быть с ней в этот ответственный момент… вишу тут, как солнечный зайчик, на потолке. Ну погоди… сейчас… сейчас. Я… я… задам тебе… вам».

Но, вместо того чтобы реализовать угрозу, он, вспомнив о своём подвешенном положении, заплакал.

Пока Чудаков так убивался, его тело приняло контрастный душ, после чего сожрало хозяйский бифштекс, надело любимый костюм в рубчик и, потрепав за щёчку гладкую и счастливую супругу Чудакова, отправилось в Управу на работу. К нему – Чудакову – на работу. Чудаков, стараясь не терять своего тела из виду, плыл над ним знакомым маршрутом.

«А чего ещё было ждать от неё, от дурочки? – успокаивал себя он дорогой. – Обмишулилась малость, обозналась. Неудивительно. Мы же с ней сколько уж за жизнь не болтали. В последнее время так и вовсе молчим в телефон больше. А с другой стороны, что обсуждать-то? Всё ж и так ясно. С меня, как всегда, зарплата. С неё – сбалансированное меню и секс по выходным. И где ж ей в таком случае отсутствие моё было опознать? Морда-то у гада точь-в-точь как у Безрукова. Другое дело – на работе, там этого хмыря как пить дать разоблачат».

– Так что давай в оба гляди, – зашипел Чудаков на ухо своему «заместителю», угнездившись у него на плече. – У нас мигом раскусят, что ты, зас…анец, – казачок засланный.

Тело, с надетой на ухо гарнитурой от смартфона, не слышало Чудакова, который, не обращая внимания на полный игнор со стороны оппонента, с удовольствием продолжал говорить ему гадости. Чудакову хотелось выговориться.

– На производстве – там ведь как? Должностная инструкция, профессионализм, хватка, – брюзжал он. – Это тебе, брат, не с женой моей на подушках кувыркаться. Вот прикольно-то посмотреть будет, как тебя, дурошлёпа, погаными тряпками оттуда…

Наконец тело вместе с Чудаковым, точно с попугаем на плече, толкнув массивную филёнчатую дверь с табличкой «Начальник управления», ввалилось в свой, то есть чудаковский, кабинет.

– Здрасьте, Иван Павлович, – улыбнулась телу Чудакова секретарша Чудакова, Анечка.

«А теперь – держись. Сейчас ты начнёшь сыпаться, узурпатор», – довольно потёр руки Чудаков.

Тело между тем, воровато оглянувшись, уверенным, привычным движением привлекло секретаршу к себе и с чувством ущипнуло её за одну из многочисленных выдающихся форм.

– Ну Иван… ну Иоаанн Па-авел, – то ли простонала, то ли смущённо хихикнула Анечка, пытаясь снять руку босса со своего бедра.

– Что Иван Павлович?

– В кофе сколько сахара вам? – находчиво спросила она, суетливо поправляя на себе юбку. – Одну, две?

– Как обычно. И какие там вехи у нас на сегодня? – с сожалением выпустив из рук несчастную девушку, «Иоанн-Павел» нагнал на себя официальный вид, вспомнив, что он всё-таки на работе.

– Встреча с общественностью по поводу озеленения парка отдыха, потом заседание в муниципальном собрании…

«Да… да… да… – всей душой задрожал Чудаков, увидев, как суетливо забегали глаза у “нового” начальника. – Так его… так, девочка».

– На заседание заместителя моего пошли, – спокойно и непринуждённо отразило коварный удар тело Чудакова. – Этого… как его там?

– Цыпкин?

– Точно. Цыпкину вечно делать нечего. Давай дальше.

– Чувырлин Пётр Степанович из «Профит-банка» к двум быть обещался, насчёт парковки для руководства хотел поговорить.

– Батюшки, неужели сам Пётр свет Степанович собственной персоной? – расплылось в приторно-елейной улыбке тело. – Чего ждёшь-то, заказывай бегом столик на два в «Живаго».

– А как же общественность?

– К лешему общественность, не видишь, голову некогда поднять? – довольно потерев руки, сказало тело. – Завтра давай сюда свою общественность, а ещё лучше – отмени её совсем. Делать мне больше нечего. А то общественность, видите ли… Ещё что-нибудь?