Повешенный

– Что? – Алан всем своим видом пытался показать, что ему это всего лишь послышалось. – Ты хочешь меня оставить? Не ожидал я такого от тебя. После всего, что я для тебя сделал…

– Я решил уйти из этой больницы, – спохватившись, повторил Уильям, почувствовав, как внутри что-то сворачивается от неприятного ощущения, что тут же отступило. – Уже подыскал другое подходящее место в пригороде. Там как раз нужен хирург. И не так далеко от квартиры, которую… вы мне арендовали.

Алан молчал, поджав губы, и продолжал смаковать ими кончик наполовину выкуренной сигареты. Молчание было худшим, что ожидал Уильям. Было бы проще, если бы Алан сразу высказал ему все, что думал, но он лишь стоял и курил, отвернувшись от Уильяма и буравя взглядом сенатора. Словно Уилла здесь не было.

– Мы вернёмся к этому вопросу позже. – Алан бросил сигарету себе под ноги и носком вдавил в пол. – А пока у тебя есть время подумать над своим поведением.

Портсигар со звоном опустился на стол рядом с Уиллом. Уильям непонимающе уставился на Алана, но тот лишь загадочно улыбнулся и выскользнул сквозь полукруглую арку, исчезая среди галдящей, как маленькие воробьи, толпы. Уилл тяжело вздохнул и поправил ленты вокруг головы: Алан вызывал порой жуткую головную боль, но сейчас Уильям не был уверен, что ему это просто кажется.

Уже спустя несколько мгновений светлая макушка Алана вынырнула около Анхеля, а рука уверенно отодвинула испанца в сторону, что рассмешило Уильяма. Но он сдержался, отдав проходящему мимо официанту бокал.

– Я бы хотел воспользоваться правом хозяина этого вечера и пригласить эту очаровательную даму на танец. Если, разумеется, вы не против.

Голос Алана пронёсся по всему залу так, словно не было всей этой шумящей толпы. Сенатор обернулся вместе с дочерью, и теперь Уильяму стало хорошо видно ее аккуратную простую маску, в которой не было абсолютно ничего лишнего. Только плавные линии и золотая окантовка.

Высокий мужчина улыбнулся и коротко кивнул Алану.

– Конечно. Она вся ваша, мистер Кёниг.

Уильяму пришлось немного привстать на цыпочках, чтобы рассмотреть что-то за спинами мельтешащих зевак.

Девушка отпрянула от Алана и отступила на несколько шагов назад, стоило только ему протянуть руку. Все ее движения казались Уильяму медленными, ленивыми, заторможенными. Она чуть наклонила голову, изучая Алана внимательным взглядом, а затем зевнула, прикрыв рот маленькой ладошкой.

– Прошу меня извинить. Я слишком устала для танцев.

Даже под маской было видно насколько удивлённым было лицо сенатора, а взгляд, которым он посмотрел на дочь, выражал полнейшее непонимание. Лицо Кэтрин же было спокойным и отчуждённым, и она поспешила обратить своё внимание на тут же окруживших ее полукругом молодых мужчин. Уильям стоял достаточно далеко, чтобы разобрать, что они ей говорили, но по движениям их рук, по лёгкой полуулыбке на лице Кэтрин и по ее смеху было легко понять, что они определённо нахваливают ее и одаривают своим чрезмерным влиянием. Сенатор что-то еще сказал Алану – этого уже не было слышно в поднявшемся гуле и заигравшей музыке, но Маккензи его не слушал.

Губы Алана были изогнуты в довольной усмешке, когда он обернулся к Уиллу и начал пробираться сквозь расступающуюся перед ним толпу. Мужчина еще пару раз оборачивался на Кэтрин, но каждый раз тут же отводил взгляд, задумчиво поджимал губы и взъерошивал уложенные волосы. Он даже почти не заметил Уильяма, и тому пришлось отскочить в сторону, пропуская Алана к оставленному на столе портсигару. Тонкие пальцы Маккензи тут же вытащили сигарету, и мужчина посмотрел на Уилла полными маленьких лукавых чёртиков глазами и довольно ухмыльнулся.

– Что ж, Уильям. Кажется, мои дела в этом городе наконец сдвинулись с мёртвой точки. Я бы хотел поближе познакомиться с этой очаровательной мисс О'Брайан. Так что… тебе придётся повременить со своим увольнением.

Глава IX. Сестра

Декабрь, 1932

Анна умерла на Рождество.

Уилл тяжело выдохнул. Он уже добрых несколько минут стоял перед входной дверью новенького выкрашенного в серую краску дома, прижимал к себе обёрнутую в вощёную бумагу коробку и в нерешительности держал сжатую в кулак ладонь в нескольких сантиметрах от звонка. Пару раз он закрывал глаза, делал глубокие вдохи и говорил себе, что вот сейчас он это сделает, сейчас он опустит палец на звонок или в крайнем случае вкрадчиво постучит привычным для себя ритмом. И каждый раз поджимал губы, понимая, что не может этого сделать. В какой-то момент он даже был готов развернуться и уйти, сделать вид, что ничего этого не было, но его тут же остановили два холодных серых глаза и насмешливый голос в голове: «Ты так и не поговорил с сестрой. Как печально».

Дождь нещадными жирными каплями барабанил по тонкой натянутой ткани зонта, и Уилл вторил ему тремя уверенными и громкими ударами в дверь. Прислушиваться было бесполезно – все заглушала сплошная стена ливня, и все же Уиллу показалось, что где-то в глубине дома, сквозь окруживший его купол, быстро застучали женские каблуки. Заглянуть в окно Уилл побоялся и уже было собрался развернуться и уйти, как замер, настороженно глядя на поворачивающуюся дверную ручку.

– Кого там еще?.. – дверь распахнулась, и в грудь Уильяму едва не врезалась невысокая женщина. – Уилл?!

– И тебе доброе утро, Мэгги. – Неловкость, которую Уилл испытывал сейчас, могла сравниться только с тем, когда Даниэль в самом начале работы в клинике попросил посторожить в коридоре на случай, если следующий пациент придёт слишком рано. Белл переминался с ноги на ногу и с надеждой заглянул в глаза сестры: – Могу я войти?

Маргарет выгнула дугой бровь, при этом вторая осталась неподвижной, и поджала губы.

– Нет, – сухо ответила женщина, прикрывая дверь в прихожую. – Сейчас для этого не самый подходящий момент.

– Марджи, кто там пришёл?! Это Уильям?

Маргарет сдавленно выругалась под нос, тут же перекрестившись, и, прошипев что-то про «Чтоб вас всех побрал», оглянулась, спешно пытаясь захлопнуть дверь перед носом Уилла:

– Нет, это разносчик газет, и он уже ухо…

– Это я, мам!

Уилл ловко проскользнул в образовавшийся между Маргарет и дверным косяком проем, на ходу стягивая перчатки. Все было в точности, как он запомнил в свой последний визит. Просторная светлая прихожая, узкая лестница на второй этаж и гостиная прямо напротив входной двери. Даже отцовское кресло стояло на том же самом месте, размеренно покачиваясь от порывов вентилятора. Уилл напряжённо сглотнул: переступив через порог, он с головой нырнул в своё прошлое, чувствуя, как воспоминания мелкими мошками налипают на его кожу, оставляя после себя крупные чешущиеся пятна.

Зонтик зазывно щёлкнул и опустился в угол , коробка уместилась рядом, и Уилл поспешил скинуть с себя промокшее насквозь пальто. Жмущие новенькие ботинки сквозь силу были стянуты с ног, и Уилл с облегчением выдохнул, разминая затёкшие ступни. Маргарет прожигала брата недовольным взглядом и нетерпеливо стучала ногой, сложив на груди руки. Уилл в ответ на это лишь неловко улыбался и невпопад усмехался, вешая пальто и шляпу.

– Такая погода сегодня отвратительная, Мэгги, – прикусывать язык было уже поздно, а первая пришедшая в голову мысль как можно хуже подходила, чтобы разрядить накалившуюся обстановку. – Ты так не думаешь? – Уилл заглянул в зеркало, приглаживая растрепавшиеся волосы и встретился с Маргарет взглядом.

– Да я как-то и не обратила внимание. Вроде было солнечно, – женщина повела плечами, откинув за спину длинные каштановые волосы, и тут же поспешила добавить с кислой улыбкой: – пока ты не пришёл.

– И я тебя люблю, Мэгс.

Уилл схватил обёрнутую в бумагу коробку, быстро поцеловал сестру в лоб, пока она не успела опомниться, и тут же поспешил в гостиную, получив вслед мокрым полотенцем по спине и нарочито громко и обиженно выдохнув «Ай!».

В гостиной пахло апельсинами, гвоздикой и корицей. И это было единственным, что напоминало Уиллу о приближающемся Рождестве: выпавший в начале недели снег быстро превратился в чавкающую под ногами серо-коричневую грязь, а зарядившие дожди смывали ее в канализацию вместе с надеждами на холодное и приятное глазу Рождество. Невысокая ель размашисто раскинула свои ветви, прогнувшиеся под тяжёлыми игрушками, а ряд носков выстроился над камином. Маленький мир внутри дома разительно отличался от пустой, украшенной одним только венком на входной двери квартиры Уилла. Но он не мог сказать, что это отличие было не в его пользу.

Вслед за приятным ароматом горячего вина в нос ударил приторный запах ванили, пережаренного мяса и шалфея. Все, что Уильям не любил в Рождестве и с чем приходилось мириться из года в год. Индейка, которую к полуночи уже невозможно есть, горячие напитки, которые сквозь силу заливаешь в себя, и бесконечная череда поздравлений, которые повторяешь из года в год, настолько заученно и сухо, что уже и сам не веришь в то, что говоришь.

Уголки губ нервно дёрнулись, стоило Уильяму вспомнить Рождество в прошлом году и недовольное лицо отца. Это было даже забавно: каждый раз, как Уильям появлялся на пороге родительского дома, его встречали колкие слова, холодный воздух и чёртов запах сгоревшей индейки.

– Билли, мой мальчик!

Полный неподдельной радости голос из гостиной разорвал повисшую между Уильямом и Маргарет напряженную тишину, и он тут же поспешил воспользоваться возможностью.

– Я Уилл, мам, – улыбаясь, сквозь плотно сжатые зубы пробормотал Уилл, наклоняясь и целуя мать в щеку.

– Да-да, Билли, – проворковала женщина, приобнимая Уилла за плечи, и добродушно хохотнула, когда он отстранился. – Как твоя поездка в Англию? Не слишком понравилась тамошняя еда, да? Помню, мы с твоим отцом ездили еще по молодости в Лондон. Так там, скажу я тебе, даже в ресторанах еда была настолько жирной и невкусной, что я еще месяц мучилась изжогой. Правда потом выяснилось, что я просто была беременна тобой, – женщина заливисто расхохоталась, и Уилл с трудом сдержал рвущуюся наружу улыбку.

Коробка опустилась на стол, и Уилл удобно развалился в глубоком мягком кресле, сцепив пальцы в замок и похлопывая ногой по паркету, пока Маргарет терпеливо стояла у него над душой. Он чувствовал на себе ее недовольный осуждающий взгляд, но продолжал с безмятежной улыбкой наблюдать за суетящейся над столом матерью, чьи пальцы ловко раскидывали карты веером, а редкие выцветшие брови хмурились, каждый раз как она разочарованно цокала, сгребала карты и начинала все заново.

– Я тут пасьянс раскладываю, – женщина положила на стол очередную карту и сдержанно хохотнула своим высоким тёплым голосом. – Могу и тебе погадать, Билли.

– Меня зовут Уилл, мам. – Уилл на секунду закатил глаза. – Прошу, не надо звать меня Биллом.

– Конечно, сынок. Раз тебе не нравится «Уилл», я не буду тебя так звать.

Маргарет прыснула в кулак над ухом у Уильяма и попыталась спрятать рвущийся наружу смех в сдержанном почтительном кашле, как всякий раз делала их мать в обществе своих подруг или свекрови. Хорошие манеры – главное, чему их учили с самого детства. Хорошая жена, приличная работа и уважаемые в обществе знакомые – главные признаки успешного человека, которым Уильям никогда не станет. К расстройству своих родителей и к своему полному внутреннему одобрению.

– Давай-ка поглядим. Что у тебя там карты говорят…

Маргарет многозначительно кашлянула и опустилась в кресло напротив. Они с Уильямом прожигали друг друга взглядом и одаривали ехидными ухмылками, как когда-то в детстве. И только тихо напевающая себе под нос рождественские песенки мать отделяла их от того, чтобы высказать все, что вскипало внутри двух старших отпрысков семьи Белл. Они смотрели друг на друга, нервно сжимая подлокотники кресла, повторяли каждое действие друг друга. Стоило Уиллу закинуть ногу на ногу, как Маргарет делала то же самое, игнорируя осуждающий взгляд матери. Стоило Маргарет подпереть щеку кулаком, и Уилл повторил это движение, с улыбкой глядя на сестру.

– Так-так-так, – мать постучала ногтем по столу, вглядываясь в разложенные перед ней карты. – Что это тут у нас?