Повешенный

– Почему сразу Даниэлем? Может это будет Даниэлла? – Уилл усмехнулся: щеки Маргарет вспыхнули от недовольства, и женщина открыла было рот, чтобы ответить на предложение Уильяма, как тот вскинул руки, снова заляпав себя сыром: – Ладно, брось, Мэгги. Ты покраснела как в тот раз, когда я выкинул твою любимую куклу в пруд. Я же шучу.

Увернуться от летящего в него полотенца Уилл смог только потому, что слишком хорошо и слишком долго знал свою сестру. Маргарет ничего не говорила: лишь тяжело дышала и прожигала Уильяма взглядом таких же темных, как и у него, синих глаз. Уилл улыбался, но эта улыбка давалась ему сквозь все большие усилия – выдерживать осуждающий взгляд сестры никто не мог достаточно долго, и даже он , человек, который вырос рядом с Маргарет и был как никто другой натренирован находиться с ней в любую погоду ее души, обычно сдавался через несколько минут.

Бросив вилку на стол, Уилл вздохнул и потерянно взмахнул руками, мол, «Я не знаю, чего ты от меня хочешь, женщина». Он стиснул зубы, напряженно копаясь в воспоминаниях, хотя каждое из них причиняло боль, и, собравшись с духом, почти шёпотом пробормотал в воздух:

– Если будет девочка, назови ее Фелицией.

Он не рассчитывал, что Маргарет в принципе его услышит сквозь шум вскипающей воды. Счастье обернулось для их семьи нестерпимой горечью на губах и седыми висками отца. Но почему-то именно это имя заставляло Уильяма чувствовать тепло. Губы Маргарет дёрнулись в лёгкой улыбке, и женщина слегка наклонила голову набок, прищурив глаза, отчего в уголках пролегли неглубокие добродушные морщинки.

– Я подумаю.

Натянувшееся между ними одеяло напряжения в одну секунду ослабло, и Уильям почувствовал, что дышать стало намного легче – он больше не ощущал невидимых электрических разрядов, щипавших его кожу, тяжелый плотный, как покрывало, воздух не давил на грудь, а губы не сводило от улыбок. Да и Маргарет выглядела вполне довольной сложившейся ситуаций. И все же Уилл чувствовал, что еще нельзя расслабляться – каждый раз, когда он терял бдительность, Маргарет стремительно наносила один удар за другим, поражая его в самые болезненные точки, как молния поражает одиноко стоящее в поле дерево. Так что Уильям решил немного перехватить инициативу и перевести разговор в безопасное для себя русло.

– И да, это не макароны с сыром, а сыр с макаронами. – Уиллу наконец удалось отцепить от себя последние кусочки проклятого сыра, и теперь он усиленно оттирал салфеткой остатки следов. – Вы ограбили сырную фабрику? – Уилл неловко усмехнулся, и этот смешок больше напомнил ему кряканье утёнка, отставшего от своей матери.

Маргарет с такой силой закатила глаза, что можно было услышать, как натягиваются нити в ее голове, ответственные за это движение. Женщина рассеянно отложила в сторону все кухонные принадлежности и оперлась о край столешницы, негромко мыча под нос детскую песенку. Уилл вернулся к макаронам, которые за время его борьбы с сыром успели немного остыть, но от этого не стали менее вкусными или несъедобными. Постепенно кухня заполнилась молчанием, прерываемым только воодушевлённым чавканьем Уильяма и стуком ноги Маргарет.

– Итак, – наконец с сарказмом бросила Маргарет, как только Уилл отставил в сторону опустошённую тарелку и налил себе в стакан воды, – ничего не хочешь мне рассказать?

– Ммм, нет? – с сомнением посмотрел на сестру Уилл, круговыми движениями заставляя воду в стакане проноситься по стенкам.

Маленькие шестерёнки в голове Уильяма задвигались с ускоренной силой. Ему определённо было нечего сказать сестре, но щекочущее нервы чувство подсказывало , что добром этот разговор не кончится. Маргарет смотрела на него с прищуром, морщила широкий вздёрнутый нос и осуждающе качала головой, словно Уилл был нашкодившим школьником, который не хотел признаваться в самом страшном в своей жизни – несделанной домашке.

– Мне звонил Даниэль. – Он хотел бы, чтобы этот разговор закончился на одной этой фразе, но Маргарет продолжила, окончательно добивая Уильяма и его желание не убивать Даниэля: – Четыре месяца назад. Сказал, что ты вышел на работу, как будто ничего и не произошло. Как ты хочешь, чтобы я это все понимала, Уилл? Четыре месяца и ни одного сообщения о себе. Я думала, мы семья. Или я тебе нужна, только когда у тебя проблемы, а когда все хорошо, ты…

– Я рад, – мягко оборвал сестру Уильям, – что вы с Даниэлем стали столь тесно общаться. И я… работал, – пожал плечами Уилл и залпом выпил воду в стакане.

– Все это время? Не смеши меня, Уильям Белл, – Маргарет раздосадованно хлопнула себя по ногам и простонала. – Я слишком долго и слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в твои сладкие сказочки. Ты жулик и пройдоха. Как и твой дружок Даниэль, – женщина в несколько шагов подлетела к столу, оперлась о него одной рукой и, нависнув над Уиллом, угрожающе наставила на его лицо указательный палец. – И я клянусь, если он втянул тебя во что-то… незаконное, я лично найду его и лишу его мать возможности увидеть внуков.

Уильям бы и сам не хотел, чтобы Даниэль хоть когда-то заводил детей, потому что взбалмошный характер Куэрво при неблагоприятном исходе мог превратиться в страшный кошмар для него и всех окружающих. Но, к счастью для Даниэля и к несчастью для Уильяма, они были друзьями, и позволить Маргарет заниматься «действиями, направленными на унижение чужого достоинства», как любил выражаться покойный отец, Уилл просто не мог.

Уилл вздохнул и уже было приготовился сказать хоть что-нибудь в защиту друга, как из гостиной донеслись крики младших братьев и радостный визг Мэри. Маргарет смотрела на брата требовательным взглядом и нервно постукивала пальцами по столу, так что Уилл, прочистив горло несколькими короткими покашливаниями, понизил голос и многозначительным взглядом указал в сторону окна:

– Думаю, нам стоит прогуляться. Это разговор не для лишних ушей.

Маргарет помедлила и все же ответила коротким сдержанным кивком. От сердца у Уильяма не отлегло, но стало чуть легче. По крайней мере, теперь Маргарет не давила на него своим авторитетом, который Уилл всегда пытался небезуспешно оспорить.

– Только мне нужен час, чтобы все тут закончить, – с улыбкой добавила Маргарет, наслаждаясь просыпающимся в Уильяме подозрением. – А ты пока развлеки братьев. Они не видели тебя полгода.

Выслушать возражения Маргарет даже не удосужилась: развернулась к столу и продолжила готовить ужин. Уильяму же оставалось только смириться со своей участью и смиренно положить голову на плаху младших братьев. Каждый раз, когда Уилл оказывался с ними в одном помещении дольше, чем на пять минут, он начинал чувствовать себя не по годам старым: он не понимал и половины из того, что говорили подростки, а они в свою очередь все время посмеивались над тем, как Уилл общается с матерью. Уилл не знал, что интересно его братьям, а когда пытался это выяснить, те лишь отмахивались или начинали обсуждать последние новости из Европы, делая ставки, через сколько начнётся очередная война.

Вот и сейчас Уилл безуспешно пытался наладить общение с братьями, молясь, чтобы стрелка часов побыстрее прошла очередной круг, а Маргарет наконец спасла его от этой пытки. Единственным, что скрашивало мучительные минуты, была Мэри, снова усевшаяся на колени Уильяма и все время тыкающая ему в лицо яркой детской книжкой. Мама Уилла продолжала бормотать бессвязные фразы, раскидывая по столу карты, а дождь, прекратившийся на пять минут, зарядил с новой силой.

Маргарет не пришла через час. Не пришла она и через два часа. Вместо неё в комнату вплыл дурманящий разум аромат приготовленного куриного супа и тефтелек, которые все будут обязаны съесть до начала Рождества, чтобы потом не отнимать друг у друга порции. Так было всегда в отцовском доме и будет продолжаться в доме Маргарет. Не лучшая стабильность в жизни, но, по крайней мере, тефтельки Маргарет были съедобны в отличие от тех, что готовила их кухарка – кровь отлила от лица Уилла при воспоминании о слипшихся холодных кусках мяса в подливке, которые ему приходилось через силу запихивать в себя.

Маргарет вплыла в гостиную через два часа сорок минут и тридцать семь секунд – Уильям засек время, – и бросила фартук в сторону кресел. Послышалось недовольное пыхтение: ткань повисла на Александре, и тот пытался из неё безуспешно выпутаться.

– Мам, мы ушли, – наклонившись, Маргарет приобняла мать и обменялась с ней тремя поцелуями. – Вернусь к ужину.

– Благослови вас господь, детки мои.

Едва заметный кивок в сторону двери, и Уилл натягивает на себя пальто, облачает руки в перчатки, поправляет помятую шляпу и раскрывает еще мокрый зонтик на пороге дома. Маргарет несильно сжимает его локоть – и вот они уже медленно бредут по опустевшим под шторой ливня улицам знакомым обоим маршрутом. Город спал в предпраздничной суете, уныло перемигивался боа из гирлянд и вздыхал выхлопным дымом машин. Город спал, единственный раз в году усмирив свой по-северному юный пыл и набирался сил, чтобы ворваться в очередной год своей истории россыпью пуль и всплесками багровой краски на стенах.

Тишина окружила Уильяма и Маргарет непроницаемым куполом, позволяя наслаждаться привычными порывами ветра и потемневшими от дождя небоскрёбами. Серые луковые гиганты [17 - Название Чикаго является искажённой версией индейского слова, использовавшегося для обозначения лука.]– Уильям помнил, как они строились, облепленные маленькими человеческими муравьями, как поднимали свои головы и всходили под тёплым солнцем, чтобы спрятать в своих тенях длинные широкие улицы. Уильям помнил покосившиеся старые здания, на месте которых уже через пару недель появлялись уродливые металлические скелеты бетонных монстров. Уильям помнил неуклюжие машины, как подростки цепляющие всё своими угловатыми плечами, чтобы через пару лет превратиться в изящные округлые линии, переливающиеся под солнечными лучами.

Они шли молча. Маргарет изредка тяжко вздыхала и крепче стискивала руку Уильяма, а он делал вид, что рассматривание украшенных витрин для него намного интереснее, чем намёки сестры. Маленькие заводные человечки за стеклом смешно наклоняли свои деревянные туловища, а механические паровозы нарезали круги вокруг горы подарков – в детстве Уильям бы все отдал за то, чтобы получить на Рождество не очередную скучную книгу или новый костюм, а побольше игрушек. Или деревянную лошадку, чтобы качаться на ней весь день. Уилл улыбнулся и стиснул пальцами ручку зонта, перешагнув бурлящий в канализацию поток воды.

– Сколько это еще будет продолжаться, Уилл? – Маргарет резко дёрнула Уильяма за руку, когда они пересекли последний перекрёсток и, пройдя под каменной аркой, свернули на узкую щебёнчатую аллею. – Тебе двадцать шесть, и у тебя все еще нет жены. Да хотя бы невесты! У меня в твоём возрасте уже были Джон и Нэнси, – Маргарет покачала головой и спешно добавила, заметив полный нескрываемой иронии и насмешки взгляд Уильяма: – Я волнуюсь за тебя, Уилл. Ты ведь знаешь, что людям только дай повод посудачить. Ты молодой завидный мужчина. К тому же врач. Хирург. Любая девушка будет готова выйти за тебя замуж, просто узнай она, кто ты.

Уилл пожал плечами и отвернулся от сестры, рассматривая хаотично раскиданные каменные плиты, на многих из которых уже нельзя было разобрать ни имени, ни возраста – только глубокий выбитый крест выдавал очередную могилу.

– Не вижу пока смысла, – Уильям хмыкнул. – К тому же, не я наследник отцовского состояния. Так что тут ловить нечего. Я не слишком интересен увлечённым финансами женщинам. Я могу дать им лишь призрачное имя известного адвоката и все. Да, я хирург. Но покажи мне хоть одну претендентку за роль жены нищего хирурга и шулера. Не вижу смысла тешить себя и окружающих пустыми надеждами.

– Зато ты хороший человек. Нужно очень сильно постараться, чтобы найти второго такого же.

– Как жаль, что это ценят в последнюю очередь.

Уилл усмехнулся, слизнув с губ капли горечи, и резко умолк, заметив нужный им поворот.

Чем ближе они были к знакомому гранитному памятнику, тем медленней становились их шаги. Время растягивалось липким ожиданием. Ни один из них не хотел вновь смотреть на безжизненный серый портрет в овальной рамке, за которым не скрывалось ничего, кроме бесконечной горечи и пустоты. И заполнить её не смогли бы ни детские голоса в доме, ни шелестящие под пальцами карты и деньги.

– Уилл, ты мой брат и я за тебя переживаю, – понизив голос, боязливо отозвалась Маргарет, словно не желая потревожить вечного сна младшей сестры. – Одно дело просить за тебя, потому что ты решил вляпаться в дерьмо по собственной глупости. Совсем другое вытаскивать тебя из тюрьмы, потому что твои… увлечения противоречат принятым в обществе нормам.

– С моими увлечениями все в порядке, Мэгги, – Уилл с силой повёл плечом, на котором повисла Маргарет. – Брось пороть чепуху. К тому же сейчас не самое подходящее время это обсуждать.

– Да? Не самое лучшее время? – она дёрнула Уилла за руку. – А когда будет подходящее? Когда мне снова придётся смотреть в твои испуганные глаза и жадное до крови лицо прокурора? Тебе напомнить, кхм, того парня из школы? Напомнить, благодаря кому вас оставили в покое?

– Нам было шестнадцать.

– А сейчас тебе двадцать шесть. И ты представляешь для общества большую угрозу, чем неопытный любопытный подросток. Наш отец мёртв, – последнее слово сорвалось с губ Маргарет невесомым облачком тихого шёпота, и она вздохнула, собирая все своё женское мужество. – Уилл, прошу тебя, женись. Порадуй мать. Она и так держится из последних сил. Мы до сих пор не рассказали, что отец умер. Я… не знаю, что делать. Эта новость ее добьёт. Она так и не смирилась со смертью Анны. Она такая красивая, – неожиданно обронила Маргарет, и ее голос дрогнул от заботы и чуткости. – Просто посмотри на неё. Такая нежная и добрая.

Уилл упрямо смотрел в сторону, не находя в себе сил встретиться с двумя холодными угольками глаз старшей сестры вместо сияющей синевы. Каждый раз он входил в ледяные воды озера, боясь окунуться в реальность с головой, и медленно, дюйм за дюймом переводил взгляд на выбитые чьей-то грубой рукой буквы, складывающиеся в такое чужое теперь имя «Анна Мейер». Семнадцать лет, пять месяцев и три дня. Из них Уильям знал свою сестру не больше десяти лет, казавшихся ему лучшим временем в жизни. Из них он узнал, что не все люди вокруг хотят, чтобы Уилл соответствовал их ожиданиям. А еще он узнал, что такое тёплые объятья , в которых можно было укрыться от всех проблем этого мира.

– Она всегда такой была. Иногда мне становится интересно, была бы она такой же сейчас, спустя столько лет. Смогла бы она вынести все, что на нас свалилось? – голос донёсся до Уильяма издалека, и он понял, что произносит эти слова, только когда губы обжёг холодный ветер. Уилл поёжился и мотнул головой. – Продолжай хранить молчание, Мэгги. Когда-нибудь мы скажем нашей матери всю правду. Но не сейчас. Сейчас…

– Сейчас я хочу, – прошипела Маргарет, плотнее прижавшись к руке Уильяма, – чтобы ты рассказал мне, кто такой Натаниэль Кёниг. И почему Даниэль притащил меня именно к этому высокомерному немцу с ужаснейшим британским акцентом. Думала, такие люди уже давно вымерли. Но нет. Он напомнил мне нашу учительницу английского, когда она читала Байрона или Шекспира.

Уильям вздрогнул, но смог только уставиться на сестру непонимающим взглядом и быстро рассеянно заморгать.

– Стоп. Откуда ты… Я ничего не понимаю, – Уилл упрямо мотнул головой и зажмурился. – Что ты делала у Натаниэля и почему Даниэль повёл тебя к нему?

– Мы просили помочь тебе, – скрывая явное неудовольствие от встречи, ответила Маргарет. – Просили за тебя. Даниэль сказал, что поможет, а потом неожиданно позвонил и сказал, что, кажется, он нашёл выход, но не уверен, что это сработает. Сказал, что для надёжности должна пойти и я.

Слова Маргарет доходили до Уильяма очень долго, ползли неповоротливыми черепахами и прорывались длинными уродливыми лозами сквозь окруживший Уильяма кокон. Уилл моргал, и чем дольше он прокручивал в голове слова Маргарет, тем больше они хрипели, как плёнка, и наждачкой растирались в мелкую пыль, чтобы вспыхнуть от малейшего прикосновения.

– Что… О боже, я убью Даниэля, – простонал Уилл.

– Вот что ты ввязался, Уилл?