Надежда и разочарование. Сборник рассказов

Художник мгновенно преобразился.

– У меня там есть сослуживец, – с воодушевлением сказал он. – Его зовут Магомед. Он живет в Хунзахе. Вам бы увидеть, как он танцевал лезгинку в день Победы в поверженном Берлине. Стрелок был исключительный. Кстати, я его нарисовал в папахе и черкеске, как он того хотел. Заберешь?

– Я из Кураха, – сказал Гаджи.

– А Хунзах далеко от Кураха?

– Да.

– Все равно, если увидишь его, передай привет от дяди Толика. Если нет, то подаришь деду.

– Мой дед тоже воевал, – гордо сообщил Гаджи. – Сделаю, как скажете, дядя Толик.

– Да, ничего не поделаешь, – грустно вставил художник, – все мое поколение – это дети войны. В следующем году, когда приедешь, зайди ко мне – я тебя срепетирую по русскому языку, если буду жив: мне сейчас шестьдесят шесть лет, – сказал дядя Толик, художник из Одессы. – Я знаю: ты поступишь и станешь хорошим инженером. – Художник протянул руку и маленькую картину Гаджи, который встал смирно, чтобы обменяться рукопожатиями.

Вторая попытка

Через год Гаджи вновь приехал в Одессу с большой надеждой. Для художника в качестве подарка от деда он привез несколько бутылок домашнего вина, но его не оказалось на том месте на набережной. Гаджи с сожалением подумал о его словах «… если буду жив».

Гаджи, как и в прошлом году, отличился по физике и математике, получив пятерки, а предстоящий русский внушал сомнения и страх. Через пять дней он со стесненным сердцем стоял в коридоре института перед вывеской результатов письменных работ по русскому языку. Он нашел свою фамилию и обомлел: напротив его фамилии, как в прошлом году, стояла двойка. Он стиснул зубы и сжал кулаки. Прощай мечта, не быть ему инженером никогда. «Дед мой прозорливый – из меня ничего не получится», – заключил Гаджи.

За день до отъезда из Одессы он пришел в парк на набережной и издали увидел силуэт, напоминающий дядю Толика. Он остановился, раздумывая, стоит ли опять жаловаться на свою судьбу герою войны. Но его заметили, и дядя Толик тепло поздоровался.

– Ох, мой юный друг. С приездом тебя!

– Спасибо, – Гаджи старался скрыть душевные переживания и улыбался. – Дед просил передать вам «большое спасибо» за картину и передал вам вино, но вас здесь не было. Ребята выпили.

– Спасибо и на этом, – произнес Толик, – я каждый год ложусь в больницу. Я здесь, – он указал на левую ногу, – несу живую память о войне – пулю. В госпитале меня лечили от более серьезного ранения, а хирург на это махнул рукой, сказав «потом». А потом я привык и не хочу трогать. – Он улыбался. – Ты лучше расскажи, как дела. Пустили тебя в село?

– Хорошо, – проговорил Гаджи. – Дед пустил, но сказал, что я пустое место и из меня ничего не получится.

– Опять провалился?

– Да, – посерьезнев, выдал Гаджи и отвел взгляд в сторону моря.

Толик застыл, как будто это была его личная неудача.

– Да, плохи дела, сынок, – он опустил голову. – А куда ты поступал?

– В технологический институт.

Толик моргнул глазами и расправил плечи:

– А почему ты раньше не сказал об этом?

Гаджи пришел в замешательство.

– А что, это меняет дело?

– Конечно, это меняет дело, мой юный друг, – уже с улыбкой и уверенностью произнес Толик, – там ректором работает мой однополчанин, Николай Заруба. Ха-ха-ха. Наверное, что-то можно сделать. Заручусь за тебя, что ли. Вообще, поехали.

У Гаджи появился луч надежды. Через час он сидел в кабинете ректора, с трепетом наблюдая, как совершенно чужие люди решали его судьбу.

Ректор такого же возраста, что и Толик, еле вмещался в кресло из-за больших размеров, кончик галстука лежал на столе. Он вначале обрадовался визиту однополчанина, но когда узнал о причине визита, лицо изменилось.

– Толик, ты меня толкаешь на преступление, – возмущался ректор. – Человек получил двойку на экзамене, и ты просишь, чтобы я его принял.

Толик помотал головой.

– Но он же твои профильные экзамены сдал на «пять», – не унимался Толик. – Выучить русский язык у него будет возможность. Еще, ты почему не учитываешь, что для него русский язык все равно, что иностранный. Хочу спросить тебя: а ты знаешь хотя бы одно слово по-лезгински? Нет. А хочешь, чтобы этот молодой человек знал русский язык наравне с русскими. Это ненормально. Я пожалуюсь на тебя, если ты его не примешь.

Гаджи молча сидел, пялясь то на одного, то на другого и слушая перепалку двух друзей из-за него.

– Это не я придумал, Толик, – как мог, отстаивал свою точку зрения ректор. – Есть правила и законы.

– Кроме твоих правил, есть еще человеческие правила, Николай Петрович, – продолжал убеждать Толик. – Человек приехал за тысячи километров, чтобы учиться и стать достойным гражданином своей страны, республики, а ты мне в зубы про какие-то правила. Я не сомневаюсь, что он станет твоим лучшим студентом.

– Не могу, – ответил ректор. – Не могу.

Толик с минуту молчал, постепенно меняя выражение лица на суровое. Он повысил голос:

– А я мог защитить тебя от вражеских пуль грудью, товарищ командир, – он постучал ребром кулака по столу. В нем просыпалась сила воина, которой он пока не пользовался. – До сих пор несу память о тебе в ноге, – он поднял ногу и сдвинул края брюк. На мышце ноги был виден изрезанный шрамами комок с синим оттенком. – Эта пуля – одна из тех, что попали в меня, когда грудью защищал тебя, товарищ командир, а ты. – Он встал. – Пошли, Гаджи, – срывающимся голосом проговорил он. – Извини, братец, я не смог помочь тебе, хотя обещал.

Случайно появившаяся надежда Гаджи не успела укрепиться в сознании и умерла. Они не успели дойти до дверей, как сзади услышали голос ректора:

– Подождите!

Гости остановились и одновременно повернули головы назад. Ректор нажимал на кнопку в столе, чтобы вызвать секретаршу.

– Кто он тебе? – спросил ректор, все еще колеблясь с решением.

Толик сократил расстояние, приближаясь к столу. Прежде чем ответить, он сделал такой вздох и движение руками, что ректор понял – могут прозвучать слова более глубокого гражданского смысла и воинского пафоса, и он поторопился:

– Как ваша фамилия, юноша?

– Джабраилов, – быстро ответил Гаджи, вновь обретая оптимизм.

Через минуту молодая женщина подала ректору экзаменационную работу Гаджи. В кабинете стояла гробовая тишина. Толик уже не сомневался в том, что у них получится и подмигнул Гаджи. Ректор взял карандаш со стола и сделал несколько росчерков, затем поднял взгляд на председателя экзаменационной комиссии.

– Вы проверяли, Нина Васильевна?

– Да, – тихим голосом подтвердила преподаватель.

– Смотрите сюда, – ректор наставил карандаш на текст. – Эти знаки препинания повторяются, и если сгруппировать их, то ошибки уменьшатся вдвое. Правильно?

Нина Васильевна стояла в нерешительности, уставив глаза на текст.

– Да, можно, конечно, – наконец согласно кивнула она, затем перевела взгляд на Гаджи, изучая его кавказскую внешность, чтобы дать согласие на поблажку, не задевая свою репутацию. – Можно, Николай Васильевич.