Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Лидiя уже не улыбалась, a красн?ла и все чаще теребила свою прядь.

– Да в?дь ты всегда волнуешься, когда говоришь про это.

– Нисколько.... Оставьте, мамаша. Запуталъ онъ меня т?мъ, что призвалъ и началъ разсказывать все, что я д?лала л?томъ, и про вс?хъ моихъ знакомыхъ, и про тетю, и про того господина, который передалъ бумагу. И все в?рно такъ, что я вижу, что онъ все знаетъ. Потомъ всталъ передъ образомъ и говоритъ: «Послушайте, барышня милая, вы боитесь меня. А я, – вотъ вамъ Богъ, – вы не в?рите, а я в?рю и боюсь, – самъ крестится на образъ, – что то, что вы мн? скажете, никому повредить не можетъ, а напротивъ: сомн?ваемся и держимъ невинныхъ… – говорила Лидiя, блестя глазами и все чаще, чаще теребя волосы, – а вы скажите только, что в?рно то, что я говорю; даже не скажите, а только не отрицайте того, что я скажу, и вы прямо освободите людей, которыхъ мы теперь напрасно мучимъ, и васъ тоже, милая барышня. Мн? васъ в?дь ужасно жалко». И представьте себ?, такъ заговорилъ меня, что я промолчала, когда онъ назвалъ тетю и ту личность.

** № 128 (рук. № 72).

– Да, это должно быть ужасно, – сказалъ Нехлюдовъ.

– Ужасно не то, – сказала тетка, задумчиво глядя передъ собой, – не то, что вы одиноки, не то, что съ вами грубо обращаются, дурно кормятъ, дурной воздухъ, вообще всякiя лишенiя. Если бы ихъ было втрое больше, это было бы ничего – я испытала это, но ужасенъ тотъ нравственный шокъ, который получаешь, когда попадаешь въ руки этихъ людей. Этотъ шокъ не проходитъ даромъ. Меня взяли первый разъ отъ любимаго мною мужа и ребенка, и я была беременна. – Не то было страшно, что меня разлучили со вс?ми, кого я любила, и лишили свободы, но страшно было то, что я вдругъ почувствовала, что я перестала быть челов?комъ съ людьми, а очутилась въ рукахъ существъ въ мундирахъ, вооруженныхъ, им?ющихъ подобiе челов?ческаго образа, но не им?ющихъ и не могущихъ им?ть со мной никакихъ челов?ческихъ отношенiй. Я хочу проститься съ дочкой, мн? говорятъ, чтобы я шла и садилась на извощика съ жандармомъ. Я спрашиваю, куда меня везутъ, зa что, мн? не отв?чаютъ и везутъ меня и приказываютъ идти туда или сюда. Когда меня ввели въ темный вонючiй коридоръ, молчаливый каменный гробъ, и я услыхала запирающiяся двери, замки и удаляющiеся шаги, и воцарилась тишина, и часовой, челов?къ, лишенный всего челов?ческаго, не отв?чая на мои отчаянныя мольбы, ходилъ съ ружьемъ и молча смотр?лъ на меня, я почувствовала, кром? горя о разлук? съ д?тьми, кром? страха зa то, что будетъ, кром? отчаянiя отъ своего безсилiя и безвыходности своего положенiя, я почувствовала еще какой-то страшный нравственный ударъ, переворотившiй все мое мiросозерцанiе. Я перестала в?рить въ добро людей, перестала в?рить въ людей, перестала в?рить въ Бога. И не оттого, что меня оторвали отъ семьи, д?тей, – можетъ быть, кому то нужно было сд?лать это, потому что я раздавала фабричнымъ прокламацiи; не то, что со мной сд?лали, разув?рило меня въ людяхъ и въ Бог?, а то, что есть такiя учрежденiя, какъ жандармы, полицейскiе, которые могутъ оторвать мать отъ плачущихъ д?тей и, не отв?чая ей, сид?ть съ усами и въ мундир? и съ спокойнымъ лицомъ везти въ тюрьму, что есть тюремщики, спокойно принимающiе ее, записывающiе и отправляющiе ее въ одиночную тюрьму, и что есть эта тюрьма, почти разваливающаяся, такъ она стара и такъ нужна, и такъ много перебывало въ ней народа.

Если бы это д?лалось все машинами, это не такъ бы д?йствовало на людей, а то живые люди, люди, которые все знаютъ, знаютъ, какъ матери любятъ д?тей, какъ вс? любятъ свободу, солнце, воздухъ. Меня бол?е всего тогда сразило то, что жандармъ, покуда меня записывали, предложилъ мн? курить. Стало быть, онъ знаетъ, какъ любятъ люди курить, знаетъ, стало быть, и какъ любятъ матери д?тей и д?ти мать, и всетаки онъ повелъ меня – мать – отъ моихъ д?тей въ сырой подвалъ и заперъ подъ замокъ и пошелъ чай пить съ своей женой и своими д?тьми. Этого нельзя перенести безнаказанно, и кто не испыталъ, тотъ не можетъ понять этого. Я съ т?хъ [поръ] пос?д?ла и стала терористкой, а Лидочка – этотъ ребенокъ – свихнулся и не знаю, ч?мъ кончитъ. Только ужасно жалко и больно мн?, что я была причиной.

* № 129 (кор. № 80).

XXXVII.

Времени до отхода по?зда еще было бол?е часа, и Нехлюдовъ пошелъ за арестантами. Когда арестанта подвезли къ участку и стали снимать съ пролетки, онъ былъ мертвъ.

Нехлюдовъ уб?дился, что онъ умеръ, не столько потому, что лицо арестанта стало синевато-бл?дное, сколько по той перем?н?, которая произошла въ лицахъ городового и конвойнаго, несшихъ его. На лицахъ обоихъ была серьезность и озлобленiе.

– Бери, что ль, – сердито крикнулъ привезшiй городовой, сходя съ пролетки, на вышедшихъ товарищей. – У меня, братъ, и руки и ноги зашлись.

Одинъ городовой вл?зъ на пищавшую, качавшуюся пролетку и взялъ опять мертваго подъ мышки, другой поднялъ спустившiяся безжизненно ноги, и привезшiй городовой сошелъ на землю, разминая ноги. Мертваго внесли въ прiемный покой и по указанiю фельдшера положили на пустую койку. Два больныхъ въ халатахъ сид?ли на койкахъ и испуганно смотр?ли на вошедшихъ. Третiй въ одномъ б?ль? содержавшiйся тутъ же сумашедшiй быстрыми шагами подошелъ къ умершему и началъ быстро, быстро говорить, подмигивая и д?лая быстрые жесты.

– Прошу, прошу, прошу, – твердилъ онъ, – вс?мъ будетъ поровну, и ни для кого никакихъ исключенiй: Государю Императору, митрополитамъ и министрамъ.

И онъ вдругъ расхохотался.

* № 130 (рук. № 92).

Часть III.

Глава I.

Прошло три м?сяца, во время которыхъ Нехлюдовъ, сл?дуя зa ссыльными, про?халъ около пяти тысячъ верстъ.

До Тюмени Нехлюдовъ вид?лся съ Катюшей только три раза: въ Нижнемъ, передъ посадкой арестантовъ на пароходъ-баржу съ обтянутой р?шеткой палубой, въ Перми на пристани и потомъ въ Екатеринбург? въ контор? тюрьмы. Остальное же время онъ совс?мъ не видалъ ее и мучался мыслью о т?хъ тяжелыхъ условiяхъ, въ которыхъ она была въ сообществ? каторжныхъ женщинъ. Особенно это мучало его потому, что въ Перми Тарасъ, узнавъ о т?хъ нападкахъ, которымъ подвергались женщины, особенно молодыя, въ общихъ семейныхъ камерахъ отъ мужчинъ и арестантовъ и конвойныхъ, пожелалъ арестоваться, чтобы защищать жену. Смутило Нехлюдова еще и то, что въ т? короткiя свиданiя, которыя онъ им?лъ съ Катюшей въ Нижнемъ, Перми и Екатеринбург?, она была сдержано грустна, коротко отв?чала на вс? его вопросы, говорила, что ей хорошо и ничего не нужно, и только просила похлопотать о больной женщин?. Онъ подозр?валъ, что ей было очень тяжело, и она не хот?ла жаловаться ему. И въ д?йствительности ей было очень тяжело, въ особенности отъ т?хъ ставшихъ ей противными приставанiй мущинъ, отъ которыхъ такъ унизительно, мучительно и трудно было постоянно отбиваться. Но именно про эта то она и не хот?ла говорить съ нимъ и потому была грустна и неразговорчива.

Въ Тюмени Нехлюдовъ выхлопоталъ переводъ ея въ одно отд?ленiе съ политическими, шедшими отд?льно отъ уголовныхъ и пользовавшимися и лучшимъ пом?щенiемъ, и содержанiемъ, и обращенiемъ. И съ этого времени положенiе Масловой стало лучше. Но вид?ться съ нею Нехлюдову не удавалось до самого Томска.

Только съ того времени, когда изъ Томска вм?ст? съ 9-ю политическими и партiей уголовныхъ Маслова была отправлена этапомъ дальше, Нехлюдовъ сталъ чаще видаться съ нею.

На этапахъ и полуэтапахъ, куда онъ прi?зжалъ на почтовыхъ, обгоняя партiю, Нехлюдовъ останавливался на постояломъ двор?, ожидая партiи. Когда же она приходила, онъ шелъ къ конвойному офицеру и просилъ его о разр?шенiи пос?тить политическихъ. Если офицеръ разр?шалъ такое пос?щенiе, то Нехлюдовъ приходилъ въ этапную тюрьму и иногда проводилъ вечера, а иногда и ц?лые дни, во время дневокъ съ кружкомъ политическихъ, съ которыми шла Маслова. Если офицеръ былъ сердитъ или неподкупенъ, что было очень р?дко, и онъ не получалъ разр?шенiя, то онъ, расположившись въ сел?, читалъ, писалъ письма, переписывался съ заключенными и бес?довалъ съ жителями, ожидая перем?ны начальника. И такъ про?халъ онъ 5000 верстъ впродолженiи 3-ехъ м?сяцевъ.

Связь Нехлюдова съ Масловой за это время не только не изм?нилась, – онъ точно также считалъ себя связаннымъ съ нею и былъ готовъ жениться на ней, – но только усилилась, хотя она точно также р?шительно отказывалась отъ этого. Нехлюдовъ испытывалъ теперь къ Масловой не то чувство, которое онъ испытывалъ, когда невиннымъ юношей игралъ съ нею въ гор?лки, и не то страстное зв?рское чувство, которое испыталъ потомъ, когда погубилъ ее; ничего теперь не было похожаго на т? чувства, но было чувство гораздо бол?е тихое, но зато неизм?нное и постоянно растущее. Онъ любилъ ее теперь только для нея, желая ей[435 - Зачеркнуто: истиннаго духовнаго добра, такого, которое избавило бы ее отъ постоянно мучавшаго ее стыда и дало бы ей нравственное успокоенiе и истинное, независящее отъ людей счастье.] только того, чтобы ей было хорошо и физически и, главное, нравственно, чтобы она не чувствовала бол?е мучавшаго ея стыда, чтобы она желала и любила одно хорошее. Мысль о томъ, что ей голодно, холодно, что она измучалась, что ей не даютъ спать, оскорбляютъ ее, мучала его, и онъ старался всячески матерiально помогать ей, но больше всего было ему тяжело, еще больше мучала его мысль объ внутреннемъ разлад? самой съ собой, того самаго, всл?дствiи котораго она приб?гала къ вину,[436 - Зачеркнуто: И вотъ этотъ то внутреннiй разладъ понемногу проходилъ и зам?нялся простой, свойственной ея природ?, добродушной жизнерадостностью.] и онъ вс?ми силами души желалъ ей успокоенiя и, главное, того, чтобы она любила и желала истинно хорошаго. Во время пере?зда Нехлюдовъ вид?лъ, какъ осуществлялось то, чего онъ желалъ, и наблюденiе надъ этой перем?ной поддерживало все время его духовный подъемъ и доставляло ему большую, не перестающую радость, вызывая въ немъ неиспытанное имъ прежде чувство любви нетолько къ ней, но любви для любви, любви ко вс?мъ т?мъ людямъ, съ которыми его сводила судьба, начиная отъ каторжника идiота и до конвойныхъ офицера и солдата, съ которыми приходилось им?ть д?ло; и чувство это любви не для себя, а для людей, которое онъ испыталъ, въ первый разъ увидавъ ее въ тюрьм? и потомъ съ новой силой, простивъ ее за ея воображаемое имъ и не существовавшее паденiе съ фельдшеромъ, все усиливалось и усиливалась въ немъ.

* № 131 (рук. № 93).

Отношенiя между нею и Нехлюдовымъ по вн?шности оставались т?же: онъ точно также считалъ себя обязаннымъ помогать ей и былъ готовъ жениться на ней; она точно также съ умиленной благодарностью принимала его помощь и точно также отказывалась отъ его жертвы. Разница была только въ томъ, что жизнь ея, казавшаяся ей прежде погубленной и конченной, была теперь полна новыми интересами и что р?шенiе ея отказаться отъ его жертвы было уже не временнымъ порывомъ оскорбленнаго самолюбiя, въ которомъ она раскаивалась, а спокойное, непоколебимое р?шенiе, которое она теперь не могла, да и не хот?ла бы изм?нить, потому что понимала, для чего она это д?лала. Съ его же стороны разница была въ томъ, что чувство, которое Нехлюдовъ испытывалъ теперь къ ней, не им?ло ничего общаго ни съ т?мъ поэтическимъ увлеченiемъ, которое онъ испытывалъ, когда невиннымъ юношей игралъ съ ней въ гор?лки, ни съ т?мъ[437 - Зач.: страстнымъ] зв?рскимъ чувствомъ, которое онъ испыталъ потомъ, когда погубилъ ее, ни съ т?мъ чувствомъ самобичеванiя и самолюбованiя, которое онъ испытывалъ, когда посл? суда предложилъ ей жениться на ней. Онъ любилъ ее и теперь совершенно иною, тихою, неизм?нною, но постоянно растущею любовью, въ которой главный интересъ составляло не его, а ея благо.

* № 132 (рук. № 90).

II.

Узнавъ ближе политических, Нехлюдовъ не только освободился отъ того чувства недоброжелательства, осужденiя и презр?нiя даже, которые онъ им?лъ къ нимъ съ 1-го Марта, но увидалъ, что большинство изъ нихъ были несомн?нно лучшiе люди своего круга. Н?которые же изъ нихъ – люди исключительные, не только по большимъ способностямъ, но и по своей нравственной высот?, такiе, какихъ онъ не встр?чалъ въ своемъ кругу. И онъ полюбилъ многихъ изъ нихъ.[438 - Зачеркнуто: и не могъ безъ состраданiя и ужаса думать о т?хъ страданiяхъ, которымъ подвергались эти люди только за то, что они не хот?ли жить для себя, a хот?ли служить людямъ.]

Кром? т?хъ 9-хъ, съ которыми[439 - В подлиннике: съ которымъ] шла Маслова, Нехлюдовъ узналъ многихъ изъ нихъ въ Тюмени, гд? можно было вид?ться съ ними, и со многими разстался какъ съ друзьями.

Сначала его отталкивала отъ нихъ общая имъ вс?мъ черта большого самомн?нiя. Не то, чтобы они каждый себ? приписывали особенное значенiе (и это было, въ особенности въ н?которыхъ, которые своимъ революцiонерствомъ д?лали себ? общественное положенiе), но они очень преувеличивали значенiе своего д?ла и самихъ себя какъ участниковъ этого, по ихъ понятiямъ, огромной важности ихъ д?ла. Они приписывали своему д?лу и себ? то самое значенiе, которое, – они чувствовали по т?мъ м?рамъ, которыя принимались противъ нихъ, – приписывало ихъ д?лу и имъ[440 - Зач.: робкое и глупое] русское правительство. Если бы д?ло ихъ не было особенно важно, правительство не держало ихъ въ тюрьмахъ и не ссылало бы тысячами и не казнило бы десятками, невольно соображали они и потому были твердо ув?рены, что ихъ д?ло им?етъ большое значенiе для судьбы всего русскаго народа. Они употребляли разныя см?шныя наименованiя своихъ обществъ и ихъ подразд?ленiй: народовольцы, черноперед?льцы, учредительный комитетъ, дезорганизацiонная группа, секцiя такая то и подъсекцiя такая-то, и были вполн? ув?рены, что все это были учрежденiя огромной важности, тогда какъ въ д?йствительности вс? эти группы и секцiи состояли большею частью изъ двухъ, трехъ молодыхъ людей и революцiонно кокетничающихъ съ ними двухъ-трехъ д?вицъ, им?ющихъ самое неопред?ленное представленiе о томъ, въ чемъ состояла ихъ ц?ль и что имъ надо было д?лать. Одно, что они знали вс? и въ чемъ твердо были ув?рены, это то, что они люди очень опасные и важные, въ чемъ и подтверждало ихъ то, что ихъ безпрестанно схватывали и сажали, какъ Лидiю Шустову, въ кр?пость и держали тамъ м?сяцами въ строгомъ одиночеств?.

Эта черта самомн?нiя сначала отталкивала Нехлюдова, но потомъ онъ увидалъ, что рядомъ съ этимъ самомн?нiемъ, которое поддерживалось жестокими м?рами правительства и которое необходимо имъ было им?ть, чтобы быть въ состоянiи переносить тяжесть своего положенiя, въ большинств? ихъ была искренняя потребность самоотверженiя и жертвы не только благами жизни, но и самой жизнью. Желанiе жертвы вызывалось и т?мъ высокимъ идеаломъ служенiя народу, который ставился этой д?ятельности, и простымъ, знакомымъ Нехлюдову по военному времени желанiемъ опасности, риска, игры своею жизнью. Въ большинств? – были и исключенiя – Нехлюдовъ долженъ признать это, это были самые обыкновенные люди, среди которыхъ, правда, были, какъ и везд?, люди ниже, но и были и много выше средняго уровня. Отличало ихъ отъ обыкновенныхъ людей то, что люди, бывшiе по нравственнымъ свойствамъ ниже средняго уровня, были особенно непрiятны своею гордостью и презр?нiемъ ко всему мiру людей, не разд?ляющихъ ихъ уб?жденiй, люди же, стоявшiе нравственно выше средняго уровня, были особенно трогательны т?ми лишенiями и страданiями, которыя они несли, именно всл?дствiи того, что они были лучше другихъ людей и хот?ли жить не для себя, а для другихъ.

Таковы были изъ т?хъ людей, съ которыми на пути сошелся Нехлюдовъ, Семеновъ, Вильгельмсонъ и отчасти Набатовъ и изъ женщинъ Марья Павловна и отчасти Ранцева. Женщины же, хорошiя женщины изъ этаго круга, въ противоположность той невольной распущенности, которая встр?чалась среди этихъ людей, отрицавшихъ старыя формы брака и не установившихъ новыя, – хорошiя женщины изъ этаго круга поразили Нехлюдова такими чертами полнаго, спокойнаго и твердаго ц?ломудрiя, которыхъ онъ до сихъ поръ не находилъ среди молодыхъ женщинъ. Женщины эти, казалось, уничтожили въ себ? вс? половыя свойства и были вс? преданы только д?лу, и не только революцiонному д?лу, но д?лу служенiя людямъ вообще, гд? бы ни встречалось страданiе и гд? бы не была возможность помочь ему. Такова была Марья Павловна, въ которой при ея женской красот? эта черта была особенно поразительна. Таковы были и н?которыя другiя, съ которыми Нехлюдовъ познакомился въ Тюмени. Такова была и Ранцева, несмотря на то, что у нея были мужъ и ребенокъ.

* № 133 (рук. № 90).

IV.

Одно, что не нравилось Нехлюдову во вс?хъ почти политическихъ и отдаляло отъ нихъ, это было ихъ отношенiе къ своимъ сотоварищамъ по заключенiю уголовнымъ и вообще къ народу, къ черному рабочему народу, тому самому, для котораго политическiе приносили въ жертву свои жизни. Теоретически они считали единственной ц?лью своей жизни благо народа, практически же они большей частью мало знали народъ, отчего презирали его и особенно старательно чуждались общенiя съ т?ми представителями народа, которые шли рядомъ съ ними въ вид? уголовныхъ.

Нехлюдову это было особенно зам?тно, потому что со времени своего отъ?зда въ третьемъ класс?, когда онъ почувствовалъ радость вступленiя въ большой св?тъ изъ того малаго, въ которомъ онъ жилъ до этого, эта жизнь въ большомъ св?т? не переставая наполняла его жизнь все большимъ и большимъ интересомъ и все бол?е и бол?е открывала ему истинное устройство того мiра, въ которомъ онъ жилъ.

Въ продолженiи всего пути онъ[441 - Зачеркнуто: не переставая, въ особенности черезъ Тараса, сближался съ уголовными и гд? могъ входилъ въ ихъ интересы и помогалъ имъ, старался противод?йствовать сколько могъ жестокости и конвойныхъ, и самихъ каторжанъ, и бродягъ, властвовавшихъ въ этомъ мiр? арестантовъ.] старался (что онъ могъ д?лать черезъ Тараса) вникать въ жизнь уголовныхъ, насколько возможно сближаться съ ними и помогать имъ. Но ч?мъ больше онъ узнавалъ этихъ людей, т?мъ больше онъ вид?лъ невозможность сближенiя съ ними и т?мъ бол?е ужасался на ужасную развратную жестокость, худшую гораздо, ч?мъ между зверей, которая была царствующею и обычною въ этой сред?. Вс? попытки его сближенiя съ этими людьми (иногда конвойные допускали его на дворы этаповъ, гд? л?томъ располагались арестанты, и онъ могъ подолгу бес?довать съ ними), вс? попытки сближенiя кончались неудачей. На него смотр?ли какъ на кошелекъ, изъ котораго нужно выманить какъ можно больше денегъ, онъ же самъ разъ навсегда былъ причисленъ къ господамъ, отъ которыхъ нечего ждать добра, и не представлялъ никакого интереса.

Если онъ давалъ деньги, то эти деньги шли на игру, на вино, на табакъ; книги, которыя онъ давалъ (онъ закупилъ въ Казани), шли большей частью на цигарки. Нехлюдовъ вид?лъ и зналъ, что въ числ? арестантовъ были простые, хорошiе, просто несчастные люди, но эти люди нетолько не были зам?тны, но притворно подчинялись тону, который давали всей масс? главари-бродяги и выдающiеся своимъ знанiемъ острожной жизни, порочностью, ловкостью и отчаянностью арестанты. Какъ и во вс?хъ обществахъ, нетолько въ закрытыхъ заведенiяхъ, но и на вол?, властвовали и управляли вс?ми остальными худшiе люди. Ими были установлены правила, которымъ вс? должны были подчиняться, они же приводили въ исполненiе эти правила, если они не исполнялись, и они же устанавливали общественное мн?нiе, которое незам?тно, но сильн?е всего другого влiяло на вс?хъ живших и поступавшихъ въ эту среду. Такъ что общiй складъ жизни вс?хъ этихъ людей былъ ужасенъ въ нравственномъ отношенiи и долженъ былъ отталкивать, но д?йствительное состоянiе людей, жившихъ въ этой сред?, было не безнравственное, какъ оно представлялось, а, напротивъ, очень жалкое. Хорошiе люди какъ бы принуждались тутъ быть безнравственными, и это то особенно трогало и привлекало къ нимъ Нехлюдова.

** № 134 (рук. № 92).

X (10).

Дв? изъ женщинъ были знакомы Нехлюдову. Одна была В?ра Ефремовна, по сов?ту которой онъ устроилъ Маслову съ политическими. Другая была Марья Павловна, та самая красивая, сильная д?вушка съ бараньими глазами, съ которой онъ говорилъ во время свиданiя въ тюрьм?. Незнакомыя же женщины были: молоденькая, хорошенькая и кокетливая д?вушка, дочь щеточнаго фабриканта Грабецъ, в?рно прозванная товарищами «птичкой» и кружившая вс?мъ головы, и замужняя женщина-врачъ Ранцева, разлученная съ ребенкомъ и мужемъ-революцiонеромъ, оставшимся въ Россiи.

В?ра Ефремовна была представительница самаго распространеннаго типа революцiонерокъ – женщинъ, незам?тно для себя и бессознательно отдающихся самымъ эгоистическимъ побужденiямъ, съ свойственной женщинамъ умственной неясностью и ловкостью объясняя эти эгоистическiе поступки самыми возвышенными отвлеченными мотивами. Они поступали точно также, какъ поступаютъ многiе и многiе мущины и женщины изъ б?днаго крестьянства или м?щанства въ монастыри, м?няя свое с?рое трудовое, суровое положенiе на положенiе, обставленное большими удобствами и, главное, вм?ст? съ т?мъ объясняемое самыми возвышенными стремленiями. В?р? Ефремовне предстояло въ лучшемъ случа? выйти замужъ за причетника и провести всю жизнь въ захолусть?; Грабецъ точно также предстояло стоянiе за прилавкомъ и продажа щетокъ въгубернскомъ город?. Вм?сто этого он? об? увидали Петербургъ, сблизились съ умными, учеными людьми; главное же – сами себя ув?рили, что они оставили семью и пошли въ Петербургъ ради любви и къ наук?, и къ народу, и ко вс?мъ возвышеннымъ предметамъ, о которыхъ они узнавали въ Петербург?. Об? въ сущности нисколько не интересовались ни наукой (хотя об? были способны къ ученiю), ни еще мен?е народомъ, ни соцiализмомъ и еще мен?е доброд?телью, но об? свои д?вичьи порывы и мечты, въ основ? которыхъ лежало желанiе любви, представили и другимъ и себ? въ вид? желанiя служенiя челов?честву. В?ра Ефремовна получила первый толчекъ на этомъ пути отъ книгъ и журналовъ, которые привезъ сынъ священника, а Птичка – прямо отъ студента, ходившаго къ ней въ лавку. Об? он? отлично, по-женски, ум?ли притворяться передъ мущинами и говорить съ ними, льстя имъ такъ, чтобы мущины в?рили, что они заняты т?мъ же д?ломъ, какъ и мущины, и понимали ихъ. Только съ той разницей, что мысли Птички и желанiя ее образовываться и служить народу и жертвы, которыя она, молоденькая, хорошенькая птичка, принесла для этаго, казались очень трогательны, и мущины умилялись надъ ними. Т?же мысли, слова и поступки отъ некрасивой, съ желтымъ цв?томъ лица и жилистой шеей, казались не особенно важны и вызывали большею частью ласковую насм?шку надъ преданностью «отчаянной В?рочки». Въ глубин? же души имъ нужно было только установить отношенiе къ мущинамъ; Птичк? – пл?нить ихъ, заставить ихъ любить себя, В?р? Ефремовн? – самой любить т?хъ, кого избирало ея влюбчивое сердце. И мущины в?рили имъ, и вс? влюблялись въ Птичку и снисходительно позволяли себя любить В?р? Ефремовн?. Такъ ей позволилъ себя любить Новодворовъ, когда никого другаго не было, и р?шилъ, что такъ какъ онъ больше не любитъ ее и не честно обманывать, разорвалъ съ нею сношенiя. Она же стала влюбляться въ другихъ. Птичка же съ усп?хомъ продолжала влюблять въ себя.

Совс?мъ другiя дв? женщины были Ранцева и Марья Павловна, которая взяла подъ свое особенное покровительство Маслову. Ранцева была дочь профессора и еврейки, очень даровитая, здоровая и прiятно некрасивой умной наружности. Она съ молодыхъ л?тъ, еще въ гимназiи, полюбила товарища своего брата Васильева, однаго изъ даровит?йшихъ студентовъ Петербургскаго университета, ставшаго потомъ революцiонеромъ. Емилiя – такъ звали Ранцеву – была влюблена только два раза: одинъ разъ, когда ей было 12 л?тъ, она влюбилась въ прiятеля своего отца, уже немолодаго ученаго, и хот?ла отравиться, когда узнала, что онъ женится. Любовь эта прошла, и 16 л?тъ она влюбилась въ Васильева и отдалась ему тогда же вполн? вся всею душой. Любя его, она поняла все то, что онъ любилъ, и старалась быть т?мъ, что онъ любилъ, и любить то, что онъ любилъ, и только то, что онъ любилъ. Онъ любилъ науку, и она стала любить науку, пошла на медицинскiе курсы. Онъ полюбилъ революцiю, и она полюбила тоже. Она была умна и потому не рабски подражала ему, а проникалась его духомъ и жила, руководясь этимъ духомъ. Такъ любя его, она нетолько не м?шала ему, желая всегда быть съ нимъ, когда онъ отдался революцiи, но охотно удалилась отъ него, взяла м?сто въ земств? и тамъ д?лала свое врачебное д?ло и вм?ст? съ т?мъ распространяла и словами и книгами т? идеи, которымъ онъ посвятилъ себя. У ней былъ одинъ ребенокъ. Больше они, какъ воинствующiе люди, не хот?ли им?ть. Этаго ребенка она сильно любила, но такъ, что всегда готова была пожертвовать не имъ, а своей близостью къ нему, радостью, которую онъ доставлялъ ей, – пожертвовать не революцiи, какъ она говорила себ?, но мужу, какъ это было въ д?йствительности. Она не на словахъ, не потому, что такъ прокричалъ дьяконъ, когда они в?нчались: «Жена да повинуется мужу», но потому, что она любила его не т?ломъ, но душой, любила его душу и потому радостно, свободно и незам?тно для себя повиновалась ему. Если бы онъ не былъ т?мъ челов?комъ, котораго она считала добрымъ, умнымъ, которому можно безошибочно повиноваться, она бы не полюбила, а не полюбивъ, не вышла замужъ. А разъ полюбивъ и выйдя замужъ, она жила руководясь имъ, и ей это было легко и радостно. Теперь она была разлучена съ нимъ, т?лесно разлучена съ ребенкомъ, но ей это было нетяжело, потому что она знала, что она несетъ все это для него, для того д?ла, которому онъ отдалъ свою жизнь, знала, что онъ одобряетъ ее,[442 - В подлиннике: ей] и ей было легко. Одно, что было тяжело ей, это – не знать про него. Онъ всякую минуту могъ быть взятъ и потому письма отъ него составляли для нея главный интересъ жизни. Нехлюдовъ помогалъ ей въ этомъ. Въ жизни же съ товарищами она была спокойна, добра и ровно ласкова со вс?ми. Нехлюдовъ узналъ ее за время путешествiя, полюбилъ, какъ сестру. Она представлялась ему идеаломъ женщины-жены; идеалъ же женщины-челов?ка Нехлюдовъ, ч?мъ больше онъ узнавалъ ее, признавалъ въ другой ссыльной – въ Марь? Павловн?, въ красавиц? съ бараньими глазами.

Марья Павловна была единственной дочерью, – были братья, – заслуженнаго и богатаго генерала и была воспитана, какъ воспитываются д?вушки этаго круга: языки, музыка, – она играла на вiолончели, – живопись, танцы, балы. Съ молоду это была своевольная, капризная д?вчонка, измучавшая шестерыхъ см?нившихся гувернантокъ. Главная непокорность ея состояла въ томъ, что она предпочитала кухню, конюшню, общество мальчишекъ «благороднымъ» занятiямъ. Часто она заступалась за обиженныхъ, грубо браня, но часто и сама обижала. Весь св?тскiй кругъ ея матери былъ ей противенъ, и она съ какимъ-то злорадствомъ собирала св?д?нiя о прежней дурной и жестокой жизни своего отца. Когда ей минуло 16 л?тъ, она вдругъ стала молиться Богу и объявила, что пойдетъ въ монастырь. Тетка свозила ее въ монастырь, но монастырь разочаровалъ ее, и вдругъ вся религiозность ея соскочила, и она стала совершенной атеисткой. Учитель физики посвятилъ ее въ революцiонные интересы. Какъ только она узнала про ту несправедливость распред?ленiя богатства, про страданiя б?дныхъ и, главное, про страданiя людей за революцiонную д?ятельность, прелесть самоотверженiя и служенiя угнетеннымъ, которую она испытывала урывками, бессвязно, явилась ей во всей прелести, и она страстно пожелала отдаться ей. Она просилась на курсы, ее не пустили. Она жал?ла мать и хот?ла заглушить въ себ? это желанiе, но, разъ понявъ страданiе массъ и то, что ихъ благосостоянiе, роскошь основаны на этомъ страданiи, она не могла уже жить спокойно дома. Об?дъ съ слугами, видъ повара въ колпак?, уборка комнатъ горничными и, хуже всего, вы?зды, кучера на мороз? – все это заставляло ее такъ страдать, что она не могла больше выдерживать и р?шила б?жать изъ дома. Такъ она и сд?лала. Сошлась съ Бардиной, жила на фабрик?, потомъ была учительницей. Какъ и всегда, когда еще она ничего не сд?лала такого, за что бы можно было казнить ее, ее взяли, посадили въ тюрьму. Тутъ она узнала всю ту жестокость, которая употреблялась противъ людей, которые, какъ она думала, также, какъ она, желали только служить людямъ, и она отдалась служенiю революцiи. Ее служенiе состояло преимущественно въ томъ, чтобы помогать страдающимъ, выручать ихъ, но она не отказывалась отъ общенiя съ террористами, хотя не соглашалась съ ними. Она вообще мало рассуждала, а больше д?лала. Посл? обыска на конспиративной квартир?, гд? въ темнот? былъ раненъ полицейскiй, и она приняла выстр?лъ на себя, ее опять посадили и судили. Въ это посл?днее свое пребыванiе въ одиночной тюрьм? она первый разъ внимательно прочла Евангелiе, и это чтенiе поразило ее и было для нея второй ступенью сознанiя. Посл? неясныхъ стремленiй къ низшимъ и служенiя имъ въ д?тств? революцiонное ученiе уяснило ей, чего ей было нужно: нужно было уничтожить преимущество богатства и поднять б?дныхъ. Чтенiе Евангелiя въ тюрьм? объяснило ей, что не только это нужно было, но что нужно было жить не для себя, а для другихъ. И съ этой поры, какъ ни узокъ былъ ея кругъ д?ятельности въ тюрьм?, она жила такъ. Новодворовъ со своимъ шуточнымъ отношенiемъ ко всему говорилъ, что Марья Павловна предается спорту благотворенiя. И это была правда. Весь интересъ ея жизни состоялъ, какъ для охотника найти дичь, въ томъ, чтобы найти случай служенiя другому. И этотъ спортъ сд?лался привычкой, сд?лался д?ломъ жизни. Если всякiй челов?къ можетъ жить для себя или для служенiя другимъ, и всякiй челов?къ бол?е или мен?е служить и себ? и другимъ, и есть такiе несчастные уроды, которые служатъ только себ?, то есть и такiе, которые служатъ только другимъ, и такова была теперь Марья Павловна.

** № 135 (рук. № 95).

Марья Павловна, обратившая на себя вниманiе Нехлюдова еще въ тюрьм?, зд?сь, когда онъ ближе узналъ ее, еще бол?е поразила его своей нравственной высотой. Марья Павловна Щетинина была единственной дочерью заслуженнаго и богатаго генерала и воспитывалась дома такъ, какъ воспитываются д?вушки высшаго круга: языки, музыка, живопись, танцы[443 - Зачеркнуто: литература, немного математики, законъ Божiй. Она была очень способна и потому шутя выучилась всему. Можетъ быть, она и полюбила бы что нибудь изъ этаго, но ей такъ преждевременно навязывали это, и такая она была здоровая, требующая физической д?ятельности натура, что она возненавид?ла все это и полюбила противуположное. Она измучала шестерыхъ см?нившихся гувернантокъ, ее отдали въ институтъ, но и тамъ она не удержалась. Она была см?ла, дерзка и непокорна, невоздержана въ гн?в?, но всегда правдива и не допускала несправедливости ни къ себ?, ни къ другимъ и всегда заступалась за обиженныхъ. Она предпочитала кухню, конюшню и общество прислуги своему обществу, не любила наряжаться, совс?мъ не была кокетка и въ влюбленiи вид?ла одну комическую сторону. Занимали ее только всякаго рода спорты: верховая ?зда, коньки, гребля и потому, кром? наукъ, которыя ее заставляли учить, сама выучилась всякимъ физическимъ упражненiямъ: конькоб?жеству, гимнастик?, и развила въ себ? большую физическую силу. Такъ продолжалось до 16 л?тъ. Въ 16 л?тъ вдругъ р?шила, что пойдетъ въ учительницы, и въ одинъ годъ приготовилась къ экзамену и выдержала его.] и гимназическiй курсъ наукъ. Всему этому ее учили, и всему этому она съ отвращенiемъ выучилась настолько, насколько этаго отъ нея требовали, охотно же выучилась она только всякимъ физическимъ упражненiямъ: конькоб?жеству, гимнастик?, гребл? и всл?дствiи этаго развила въ себ? большую физическую силу.

Вообще любила она все то, что ей запрещали любить: общенiе съ прислугой, съ горничными, кухарками, кучерами, крестьянскими д?тьми. Она измучала 6 см?нившихся гувернантокъ, немогшихъ отучить ее отъ подобныхъ вкусовъ, и предпочитала конюшню гостиной. Предпочитала она конюшню гостиной, во первыхъ, потому, что она была чрезвычайно правдива, съ д?тства никогда не лгала, a см?ло признавалась въ томъ, что сд?лала, а въ гостиныхъ она вид?ла притворство и ложь, которыхъ не было въ кухн? и конюшн?, а во вторыхъ, потому, что съ д?тства привыкла вид?ть, что десять людей – кучера, повара, лакеи, горничныя – служатъ ихъ семь?, которая ничего не д?лаетъ. Она считала, что это такъ должно быть, но изъ этихъ двухъ лагерей: однихъ – работающихъ, а другихъ ничего не д?лающихъ, строго взыскивающихъ съ работающихъ, она нравственнымъ чутьемь чуяла преимущество работающаго лагеря и льнула къ нему. И потому всякая несправедливость по отношенiю людей этаго лагеря возмущала ее и вызывала въ ней гн?въ, который скоро проходилъ, но который она не ум?ла сдерживать. Вс? попытки сд?лать изъ нея барышню не удались. Одинъ разъ она по?хала на балъ, но съ т?хъ поръ р?шительно отказалась и вела дикую и грубую жизнь, какъ говорили про нее гувернантки.

Такъ продолжалось до 16 л?тъ. Въ 16 л?тъ она л?томъ въ деревн? собрала крестьянскихъ д?тей и стала учить ихъ грамот?.[444 - Зач.: и д?лать гимнастику. И тутъ она узнала ужасную нищету народа, и тутъвдругъ все то неопред?ленное недовольство своей жизнью, которое она испытывала съ д?тства, вдругъ получило объясненiе.] Тутъ, за этими уроками, она въ первый разъ испытала радость общенiя съ крестьянскими д?тьми, полюбила ихъ, особенно н?которыхъ, и въ первый разъ узнала отъ этихъ д?тей, напускавшихъ на нее вшей, ту страшную пучину, отд?ляющую ту безумную роскошь, въ которой она жила, отъ нищеты всего народа. Чувство ея любви къ д?тямъ было такъ сильно и ново, что она вся отдавалась ему и заглушала въ себ? чувство негодованiя передъ той нищетой, въ которой былъ народъ. Она какъ бы нарочно, чтобы не развлекаться отъ любимаго занятiя, закрывала на это глаза. Но въ это самое л?то прi?хавшiй изъ провинцiальнаго университета троюродный братъ, сынъ б?дныхъ родителей, посвятилъ ее въ ученiе Земли и Воли,[445 - Зачеркнуто: которое должно было уничтожить всю ту несправедливость, которая такъ съ д?тства еще тревожила ее,] и та смутно чувствуемая несправедливость и жестокость того положенiя, въ которомъ она была, вдругъ была сознана ею. И вся ея жизнь вдругъ перевернулась. Продолжать жить такъ, какъ она жила, стало невозможно ей. Студентъ разсказалъ ей про людей, которые жертвовали вс?мъ: и состоянiемъ, и свободой, и жизнью только за то, чтобы[446 - Зач.: спасти т?хъ самыхъ 7-ми л?тнихъ д?тей, работающихъ на рогожныхъ фабрикахъ, сотни тысячъ такихъ страдальцевъ, гибнущихъ отъ ложнаго устройства общества. И тутъ вдругъ предстала передъ ней во всемъ величiи возможность самоотреченiя, д?ятельность для служенiя угнетеннымъ, и она страстно пожелала отдаться ей.] дать вс?мъ т?мъ б?днымъ и грубымъ людямъ, которыхъ она узнала, возможность достаточной и просв?щенной жизни.[447 - Зач.: и она р?шила, что отдастъ свою жизнь этому д?лу.]

Разъ понявъ, что ея благосостоянiе, роскошь, основаны на лишенiяхъ и страданiяхъ народа и что есть средство противод?йствовать этому, она не могла ужъ жить спокойно дома, въ особенности въ город?, куда съ осени она пере?хала съ отцомъ. Об?дъ съ слугами, видъ повара въ колпак?, уборка комнатъ горничными, хуже всего – вы?зды, дорогiя платья, кучера на мороз? – все это заставляло ее такъ страдать, что она не могла бол?е выдерживать, и[448 - Зач.: р?шила уб?жать изъ дома. Такъ она и сд?лала. Сошлась черезъ кузину съ знаменитой Бардиной и поступила работницей на ткацкую фабрику. Но долго не выдержала и ушла въ деревню учительницей.] посл? бурныхъ сценъ съ отцомъ уб?жала изъ дома и у?хала въ провинцiю и вступила въ кружокъ Земли и Воли.