Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Оба они были совс?мъ неважные преступники, а такъ себ?, мальчики, взятые за знакомство. Приговорены же они были за то, что, когда ихъ вели подъ конвоемъ, они вырвали у солдата ружье и хот?ли б?жать. Одному, Лозинскому, было 23 года, а другому, еврею Розовскому, не было 17-ти л?тъ – совершенный мальчикъ, безусый и безбородый.

– И казнены?

– Да. Это то, главное, и под?йствовало на Петлина. Онъ сид?лъ рядомъ съ этимъ Розовскимъ. Мы знали. Ихъ водили въ судъ и, когда привезли, они сами сказали намъ. Мы по вечерамъ, посл? пов?рки, прямо подходили къ дверямъ и переговаривались. Лозинскiй посл? приговора все время былъ очень сосредоточенъ, читалъ евангелiе и почти пересталъ говорить съ нами. Къ нему приходили его братъ и сестра и обнад?живали его, что наказанiе смягчатъ, да и мы вс? были въ этомъ ув?рены; знали, что никакого преступленiя за ними не было. Розовскiй же, такъ тотъ былъ и посл? приговора совершенно веселъ, какъ всегда, и не вспоминалъ о приговор?, а, какъ всегда, по вечерамъ становился у дверки и болталъ своимъ тонкимъ голоскомъ о всякихъ пустякахъ. Даже, казалось, онъ сд?лался особенно болтливъ и глумливъ въ эти дни. Такъ прошло 5 дней. Мы тоже не думали, чтобы могла быть казнь.

Вильгельмсонъ замолчалъ и сталъ закуривать папироску. Вс? молчали, и вс? глаза были обращены на него. Нехлюдовъ взглянулъ на Катюшу. Она съ страдальческимъ лицомъ смотрела на Вильгельмсона. За дверью было затишье, которое вдругъ разразилось бранью двухъ голосовъ и плачемъ. «Я тебя… выучу. Не см?й. Не трошь».

– Ну, – обратилась Марья Павловна къ Вильгельмсону.

– Ну, прошло 5 дней, и разъ вечеромъ сторожъ подошелъ къ моей двери и объявилъ мн? съ дрожью въ голос? и со слезами на глазахъ, что на двор? тюрьмы строятъ вис?лицы. У насъ было тихо, мы не говорили, но я не спалъ всю ночь, и сторожъ раза два подходилъ къ моей двери и разсказывалъ то, что построили уже дв? вис?лицы, и что привезены палачи и два помощника. Скажетъ, дрогнетъ голосомъ и уйдетъ. Знали ли Лозинскiй и Розовскiй о томъ, что мн? говорилъ сторожъ, не знаю, но думаю, что н?тъ, потому что сторожъ то, что говорилъ намъ, говорилъ по секрету и просилъ не выдавать его и не говорить товарищамъ. Я не спалъ, разум?ется. Вотъ въ три часа по коридору тюрьмы слышу шумъ. Это смотритель, помощникъ и караулъ прошли въ камеры къ Лозинскому и Розовскому. Тишина была мертвая. И вдругъ слышу, помощникъ смотрителя остановился у камеры Лозинскаго, со мной рядомъ, и почти не сказалъ, а какъ-то торопливо взвизгнулъ: «Лозовскiй, вставайте, над?вайте чистое б?лье». Что то зашевелилось, и слышался голосъ Лозинскаго, странный, спокойный голосъ: «Разв? казнь утверждена?» Потомъ слышу, какъ двери камеры его отворились, что то поговорили. Это Лозинскiй просился проститься съ товарищами. Смотритель разр?шилъ, и Лозинскiй пошелъ въ другую отъ меня сторону. Пока онъ обходилъ камеры съ другаго конца коридора, я стоялъ у оконца дверей и вид?лъ смотрителя, его помощника, офицеровъ, сторожей, которые вс? стояли у моей камеры; вс? они были бл?дны, какъ мертвецы, и у смотрителя – здороваго, краснощекаго рябого, въ обыкновенное время зв?роподобнаго челов?ка, теперь тряслась нижняя губа, и онъ верт?лъ судорожно портупею, когда я услыхалъ приближающiеся шаги Лозинскаго. Когда онъ подошелъ, вс? съ ужасомъ отступили и дали ему дорогу. Лозинскiй подошелъ къ моей камер? и молча остановился. Лицо у него было осунувшееся, черное. «Вильгельмсонъ, есть у ва… папиросы?» Я не усп?лъ достать, какъ помощникъ смотрителя посп?шно досталъ портсигаръ и подалъ ему. Ни я, ни Лозинскiй говорить ничего не могли. Я только помню ужасное выраженiе лица Лозинскаго и его одну фразу: «Ухъ, какъ скверно. Какъ жестоко, несправедливо! Я в?дь ничего не сд?лалъ… ничего не сд?лалъ злаго». Онъ нервно курилъ, быстро выпуская дымъ и, отворачиваясь отъ ожидавшей его стражи, смотр?лъ въ мою камеру. Въ это время по коридору почти б?гомъ проб?жалъ къ Лозинскому Розовскiй, и я слышалъ его неестественный веселый голосъ: «А я еще выпью грудного чаю, который мн? прописалъ вчера докторъ». Эти слова были какъ бы лозунгомъ, который прервалъ страшную тишину, и помощникъ смотрителя т?мъ же взвизгиванiемъ прокричалъ: «Розовскiй, что за шутки! Идемъ!» – «Идемъ, идемъ!» машинально повторили челов?ка два изъ сопутствующихъ, и Лозинскiй, кивнувъ мн? головой, быстро, почти б?гомъ, всл?дъ за Розовскимъ въ сопровожденiи всей стражи пошелъ по коридору. Больше я ничего не вид?лъ и не слышалъ. Ц?лый день въ коридор? была гробовая тишина, и у меня въ ушахъ все только звучалъ молодой звонкiй голосъ Розовскаго: «еще выпью груднаго чаю», и его молоденькiе шаги мальчика, весело и бодро б?жавшаго по коридору.

Впосл?дствiи я узналъ, что поваръ однихъ дальнихъ моихъ родственниковъ, бывшiй съ своими господами въ город?, пошелъ посмотр?ть на эту казнь, – онъ былъ родственникомъ одного изъ сторожей, – такъ какъ частному лицу нельзя было быть во двор? тюрьмы. Когда онъ увид?лъ казнь, онъ вышелъ изъ двора и, не заходя домой, с?лъ на по?здъ и у?халъ въ деревню. Два дня его вид?ли бродившаго и говорившаго, какъ сумашедшаго, вдоль р?ки. На третiй день онъ утопился.

Петлинъ пережилъ все это сильн?е моего, потому что сид?лъ рядомъ съ Розовскимъ и сблизился съ нимъ.

Вс? молчали.

* № 114 (кор. № 27).

Почтамтъ была низкая со сводами комната. За конторкой сид?ли чиновники и выдавали толпящемуся народу. Одинъ чиновникъ, согнувъ на бокъ голову, не переставая стукалъ печатью по какимъ то конвертамъ, на лавк? деревянной сид?лъ солдатъ и перебиралъ конверты изъ портфеля. Нехлюдовъ с?лъ съ нимъ рядомъ и вдругъ[418 - Зачеркнуто: вспомнилъ вдругъ все пережитое имъ за посл?днiе полгода, и ему стало грустно, такъ грустно, такъ грустно, что захот?лось плакать. Грустно ему стало отъ того, что онъ] почувствовалъ, что онъ страшно усталъ – усталъ не только отъ того, что онъ не спалъ, да и много ночей не спалъ, какъ люди, и трясся на перекладной, но усталъ отъ жизни, отъ напряженiя чувства.

«Теперь она помилована,[419 - Зач.: опять что то новое будетъ. Куда она по?детъ? Захочетъ ли она соединиться съ нимъ? Захочетъ – это будетъ тяжело, мучительно.] она пойдетъ за Вильгельмсона, она любитъ его. А я останусь одинъ и съ т?ми неразр?шимыми вопросами, которые стоятъ предо мною».

– Пожалуйте расписаться.

Нехлюдовъ всталъ, насилу волоча ноги, расписался, потомъ вернулся въ гостинницу и заснулъ. Когда онъ проснулся, уже было темно, 6-й часъ, и время ехать на об?дъ къ Губернатору.

** № 115 (кор. № 27).

Острогъ съ первыхъ же шаговъ посл? св?та, чистоты и избытка, того, что было въ дом? губернатора, произвелъ на Нехлюдова еще бол?е, ч?мъ обыкновенно, тяжелое впечатл?нiе. Смотритель, прочтя записку, тотчасъ же сталъ называть Нехлюдова «Ваше сiятельство» и предложилъ ему и англичанину во всемъ свои услуги.

– У насъ не совс?мъ благополучно, – сказалъ онъ, – сходятся съ двухъ трактовъ партiи, и бываетъ переполненiе. Замокъ построенъ на 700 душъ – у насъ теперь 1720. Такъ что бол?ютъ. Куда же прикажете – къ пересыльнымъ или угодно пройти къ каторжнымъ?

Англичанинъ пожелалъ пройти прежде къ каторжнымъ, и они вошли въ коридоръ.

Нехлюдовъ привыкъ уже къ острожнымъ запахамъ испражненiй, мочи и дегтя, но и его ошеломила особенная удушливость воздуха въ этомъ коридор?. Въ то время какъ они входили, въ самомъ коридор? прямо на полъ мочились два челов?ка въ однихъ рубахахъ и порткахъ. Смотритель крикнулъ на нихъ, и они, гремя кандалами, вернулись въ камеру. Въ камер? нары были въ середин?, и арестанты лежали голова съ головами, какъ сельди въ боченк?. И въ небольшой камер? ихъ было челов?къ 70. Вонь была ужасная. Вс?, гремя ц?пями, вскочили и встали у наръ, блестя своими бритыми полуголовами; остались лежать только двое. Одинъ былъ молодой челов?къ красный, очевидно въ жару, другой старикъ, тоже сильно больной. Англичанинъ спросилъ, давно ли забол?лъ молодой арестантъ. Смотритель сказалъ, что съ утра,[420 - Зачеркнуто: и дано знать въ больницу,] старикъ же уже давно хворалъ животомъ. Англичанинъ неодобрительно покачалъ головой и сказалъ, что онъ желалъ бы сказать этимъ людямъ н?сколько словъ, и попросилъ Нехлюдова перевести то, что онъ скажетъ. И онъ началъ р?чь. Р?чь его состояла въ томъ, что Христосъ, жал?я людей, далъ вс?мъ возможность спасенiя.[421 - Зач.: Спасенiе состоитъ въ в?р? въ то, что Христосъ отдалъ свою жизнь для спасенiя рода челов?ческаго. Нехлюдовъ перевелъ до сихъ поръ, но попросилъ его уволить его отъ перевода дальн?йшаго.– I don’t like it [Мне это неприятно], – сказалъ онъ нахмурившисьТогда Англичанинъ сказалъ:– They will find it [Они поймут это], такъ что я предлагаю подумать объ этомъ.]

– О, скажите имъ, что Христосъ жал?лъ ихъ и любилъ. Въ этой книг?, скажите имъ, все это сказано.

Онъ вынулъ изъ ручнаго м?шка переплетенный Новый зав?тъ, и жадныя, жесткiя, широкiя руки изъ-за посконныхъ рукавовъ потянулись къ нему, отталкивая другъ друга. Онъ роздалъ 6 евангелiй, и они пошли дальше.

Въ другой камер? п?ли п?сни такъ, что не слыхали грохота отворяемыхъ дверей. Смотритель постучалъ въ дверь.

– Я те запою! – крикнулъ, – смирно!

Опять, какъ только отворили дверь, какъ и въ первой камер?, вс? вскочили и стали, вытянувъ руки, передъ нарами. Англичанинъ точно также сказалъ ту же р?чь и также далъ 6 евангелiй. Въ третьей камер? слышались крики и возня. Смотритель хот?лъ выступить впередъ, но Англичанинъ попросилъ позволенiя посмотреть въ оконце двери потихоньку. Смотритель согласился было, но послышались удары, драки, шлепанья и ревъ, и смотритель застучалъ и закричалъ.

– Смирно!

Дверь отворили, опять вс? вытянулись у наръ, кром? двоихъ, которые вц?пились другъ въ друга, одинъ за волосы, другой зa бороду. Надзиратель бросился къ нимъ, и только тогда они пустили другъ друга. У одного была вся щека красная, у другого текли сопли, слюни и кровь, которые онъ утиралъ рукавами кафтана.

– Староста!

Выступилъ знакомый Нехлюдову ?едоровъ. Крестьянин ?едоровъ еще въ Москв? вызывалъ къ себ? Нехлюдова и обращался къ нему съ просьбой подать кассацiонное прошенiе. Нехлюдовъ тогда у него былъ въ одиночной камер? и былъ пораженъ больше всего прелестью, иначе нельзя сказать, этого челов?ка. Онъ засталъ его стоящимъ у окна и расчесывающимъ гребенкой свои вьющiеся намасленные волосы. Это былъ немного выше средняго роста хорошо сложенный челов?къ съ маленькой бородкой и съ прекрасными глазами, очень б?лый и весь въ веснушкахъ. <Какъ потомъ узналъ Нехлюдовъ, онъ былъ соблазнитель женщинъ и въ окно знаками бес?довалъ съ отв?чавшими ему женщинами.>[422 - Взятое в ломаные скобки отчеркнуто сбоку чертой с пометкой: пр[опустить].] Глаза его всегда улыбались, и прекрасный ротъ складывался въ заразительную улыбку. Дикцiя у него была такая, которая невольно заставляла себя слушать, какъ музыка. Всякое слово, которое онъ говорилъ, было прiятно слышать, и говорилъ онъ прекрасно. Разговоръ съ нимъ тогда очень поразилъ Нехлюдова той простотой, съ которой онъ говорилъ про причину своего ареста, убiйство съ ужасными подробностями, которыя могъ зам?тить только челов?къ, совершавшiй убiйство съ полнымъ спокойствiемъ.

– И не нужно бы мн? д?лать это. Да такая линiя вышла.

– Неужели вамъ не страшно было и не жалко?

– Какъ не жалко? В?дь тоже челов?къ. Да в?дь тогда не понималъ, – сказалъ онъ, и глаза его см?ялись.

Нехлюдовъ уб?дился тогда, что этому челов?ку нельзя помочь, и такъ и объявилъ ему, но его заинтересовало другое. Ему захот?лось испытать, нельзя ли вызвать въ этомъ челов?к? раскаянiе и хорошiя чувства. Этотъ челов?къ, также и н?которые такiе же другiе, былъ для Нехлюдова образцомъ т?хъ въ корн? извращенныхъ людей и потому опасныхъ людей, которыхъ приводили всегда защитники наказанiя въ доказательство необходимости огражденiя отъ нихъ общества.

?едоровъ хорошо былъ грамотный. Нехлюдовъ давалъ ему книги, и онъ все прочитывалъ и помнилъ все содержанiе, но, очевидно, не принималъ ихъ въ серьезъ, а только какъ препровожденiе времени. Отъ евангелiя и вс?хъ нравоучительныхъ книгъ онъ прямо отказывался. Нехлюдовъ не понималъ сначала, почему онъ это д?лалъ, но потомъ, посл? одного разговора съ нимъ, понялъ. Еще и прежде Нехлюдовъ зам?чалъ, что этотъ умный и даровитый челов?къ интересовался только двумя рода вещами: вс?мъ т?мъ, что относилось до жизни въ острог?, на этапахъ, на каторг?, до острожнаго начальства и въ особенности, какъ зам?тилъ Нехлюдовъ и какъ потомъ онъ самъ признался ему, – до всего того, что нужно было знать для того, чтобы приготовить свой поб?гъ, и еще т?мъ, что уносило его въ область фантазiи, въ жизнь богатыхъ, свободныхъ людей, особенно въ Париж?. (Онъ особенно любилъ французскiе романы, которые были для него волшебныя сказки, развлекавшiя его тоску.) Все же, что касалось до своей, до внутренней жизни, не интересовало его: ему негд?, не на чемъ было въ тюрьм?, на этап?, въ каторг? приложить эти правила жизни. Такъ онъ думалъ по крайней м?р?. Онъ зналъ въ общихъ чертахъ евангельскiе принципы прощенiя, единенiя, взаимной помощи, любви и не только не отрицалъ ихъ, но считалъ очень хорошими и одно время посл? посл?дняго убiйства былъ очень близокъ къ нимъ, но теперь онъ считалъ ихъ неприложимыми и потому д?лался особенно строгъ и холоденъ – и глаза его переставали см?яться, когда д?ло касалось доброй жизни.

– Это намъ теперь нейдетъ, – сказалъ онъ разъ Нехлюдову, отдавая ему евангелiе и Подражанiе Христу, которое онъ бралъ. – Вотъ Рокамболь – этотъ пот?шилъ.

Въ посл?днiй разъ, на одномъ изъ этаповъ, Нехлюдовъ долго разговаривалъ съ нимъ, и ?едоровъ разсказалъ ему свое посл?днее преступленiе, за которое онъ и шелъ на 12-л?тнюю каторгу, и этотъ разсказъ оставилъ въ Нехлюдов? страшное и сильное впечатл?нiе.

– Это было въ нашемъ город? Черни, энаете, Тульской губернiи, дрянной городишка такой. Заболтался я тамъ съ товарищами, такими же прощалыгами, какъ и я. Я съ кожевеннаго завода ушелъ. Ну, гуляли, пропились совс?мъ. А тутъ у солдата его полюбовница – у нихъ мы квартировали – подбила пойти ограбить. Чиновничишка отставной былъ такой, съ тремя дочерьми жилъ – одна вдова, одна д?вка, а одна, мужняя жена; жилъ на отлет? в? домишк?. Выпили на посл?днее для храбрости и пошли. Вл?зли въ окно, стали допрашивать объ деньгахъ. Я за старика взялся, а солдатъ за переборку пошелъ къ дочери его замужней. Она рвется, кричитъ, вырвалась, да мимо меня въ дверь. Я старика прикончилъ, а тотъ, солдатъ, д?вку ломаетъ. «Вишь, – я говорю, – съ д?вкой не сладитъ». А она какъ завизжитъ. Зар?залъ онъ и ее и сталъ шарить по комодамъ. А я взялъ лампочку, зашелъ за перегородку, вижу ребеночекъ въ люльк? закатывается, соска изъ ротика выскочила. Я ему сосочку далъ – такъ и впился, засосалъ, – а самъ пошелъ къ сундуку. Глядь, а по сю сторону она лежитъ, не шкнетъ, только во вс? глаза смотритъ.

– Кто она?

– А третья, вдовая. Испугалась и молчитъ, только глядитъ мн? въ самые глаза. Что д?лать? Поставилъ я лампочку на сундукъ, а ножъ въ рук?. «Братъ, не губи души…»

Голосъ ?едорова задрожалъ, и онъ не могъ говорить.

– Какъ сказала она это, а сама не шевелится, только глазами меня жжетъ – вижу я, что сейчасъ разслабну, схватилъ ее за руки – прикончилъ. Тутъ ничего, все какъ должно, захватили одежи, деньги и ушли. Только не могъ я ея глазъ забыть и какъ она просила. Два дня пилъ, и хм?ль не бралъ. Все въ канав? лежалъ. На третiй пошелъ въ полицiю – объявилъ. – Онъ долго молчалъ. – Только не надо бы мн? объявляться, а уйти куда, какъ Симеонъ разбойникъ, въ монастырь… Ну, а въ этомъ монастыр? не покаешься.

<Нехлюдовъ вид?лъ, что челов?къ этотъ былъ на порог? раскаянiя, но судъ, арестантство, каторга пом?шали – разстроили его.

Въ продолженiи этапнаго похода Нехлюдовъ н?сколько разъ видалъ его и вид?лъ, что онъ им?лъ большое влiянiе на арестантовъ и все больше и больше ожесточался.

Теперь ?едоровъ былъ совс?мъ другой челов?къ.>[423 - Взятое в ломаные скобки отчеркнуто сбоку чертой с пометкой: пр[опустить].]

* № 116 (кор. № 27).

Сл?дующая глава.

Въ сл?дующую камеру уже Нехлюдовъ попросилъ Смотрителя заглянуть не тревожа арестантовъ. Въ этой камер? не было тише, ч?мъ въ первыхъ трехъ. Камера также была полна народомъ. Сначала трудно было разгляд?ть вс?хъ, потому что передъ окошечкомъ не переставая мелькали два взадъ и впередъ ходившiе арестанта. Они ходили въ своихъ халатахъ босикомъ молча, не глядя другъ на друга, быстро, быстро, какъ зв?ри въ кл?тк?. Одинъ былъ черный, похожъ на цыгана, другой – маленькiй, рыжiй, уже не молодой и бритый.[424 - Зачеркнуто: Вправо стоялъ противъ угла съ иконой старикъ съ б?лой бородой и истово молился, кланяясь въ землю, крестился и шепталъ что то. Почти рядомъ съ нимъ двое у наръ играли въ карты. Н?сколько челов?къ окружали ихъ, и играющiе хлопали руками, произнося какiя то отрывочный слова. Одного изъ нихъ Нехлюдовъ тотчасъ же узналъ: это былъ изв?стный безносый бродяга.– А чортъ тебя задави, – сказалъ онъ, вставая и встряхивая волосами, и выговорилъ съ особеннымъ удовольствiемъ и внушительностью сложное ругательство.– Ну, жена Марина, спать, – крикнулъ ?едоровъ на бл?днаго, съ одутловатымъ лицомъ малаго, который стоялъ въ числ? смотр?вшихъ на игру.Вс? захохотали. Но мальчикъ снялъ халатъ и пошелъ къ нарамъ.– Нельзя ли войти? – сказалъ Нехлюдовъ смотрителю.Камеру отперли. Опять вс? замерли.Пользуясь своимъ влiянiемъ, Нехлюдовъ попросилъ смотрителя перевести мальчика въ другую камеру, къ ребятамъ, и, простившись съ Англичаниномъ, попросилъ Смотрителя провести его прямо къ политическимъ. Они вошли къ ребятамъ. Это были одутловатые, б?лые, съ безсмысленными глазами мальчики отъ 15-ти до 18 л?тъ. Ихъ было 4.] Изъ зa этихъ движущихся людей видн?лись десятки еще копошащихся людей. Нехлюдовъ не могъ дольше смотр?ть это и не пошелъ зa Англичаниномъ, который опять вышелъ и опять раздавалъ свои евангелiя. Прошелъ еще одну и еще и еще. И вс? были полны, и во вс?хъ были опозоренные, озв?ренные люди, несчастные и больные.

«Боже мой, сколько ихъ», думалъ Нехлюдовъ.

Въ конц? коридора онъ подошелъ къ мертвецкой, къ пустой камер?, въ которую клали умершихъ.

Въ то время какъ они подходили къ этой мертвецкой съ одного конца, съ другого конца несли въ нее на носилкахъ мертвое т?ло. Нехлюдовъ всл?дъ зa нимъ вошелъ въ мертвецкую: тамъ лежали на нарахъ уже 7 или 8 труповъ, вс? прямо держа босыя ноги и глядя въ потолокъ. Сторожа погнули носилки и ссыпали мертвеца, потянувъ его за руки и ноги. Мертвое т?ло, какъ деревянное, звякнуло, и особенно голова, о доску наръ. Сторожа, потянувъ за ногу, уложили его паралельно съ другими. Это было сильное т?ло челов?ка, съ маленькой острой бородкой и съ глубоко подъ выступами лба ушедшими глазами, изъ которыхъ одинъ былъ полуоткрыть. Т?ло было закочен?вше: руки, очевидно, были сложены на груди, но разошлись, особенно одна, и торчали передъ грудью, ноги босыя, съ большими оттопыренными пальцами, тоже разошлись и торчали ступнями врозь. Сторожа остановились съ носилками, ожидая дальн?йшихъ приказанiй начальства. Нехлюдовъ же невольно сталъ разсматривать трупы.

Одна, съ края, была женщина. Лицо у нея было желтое, какъ шафранъ.