Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

«В?дь это подлость и ложь, – сказалъ онъ себ?. – Разв? я не вижу, что вся причина всей этой б?дности, вс?хъ страданiй та, что я считаю себя вправ? влад?ть землею? Если хочешь сд?лать то, что требуетъ справедливость и сов?сть, то не въ наймы отдавай землю, а такъ отдай, всю отдай, откажись отъ своего незаконнаго права. Но какъ это сд?лать? Отдать такъ, какъ я тогда это сд?лалъ съ отцовской землей. Тогда вправду говорили о томъ, что мужики не поправились, а только больше пили».

* №122 (кор. №60).

– Н?тъ, братъ, шалишь! Должно, пронюхалъ, что отъ царя отборка земли выходитъ, такъ дай, молъ, отпишу.

– Эхъ, не дадутъ они ему мужика поднять, убьютъ, какъ того, батюшку!

* №123 (кор. №52).

XLIV.

Къ утру только Нехлюдовъ заснулъ и потому на другой день проснулся поздно.

Въ полдень шесть выбранныхъ мужиковъ, приглашенныхъ приказчикомъ, пришли въ яблочный садъ подъ яблоки, гд? у приказчика былъ устроенъ столъ и лавочки.

Изъ шести пришедшихъ мужиковъ больше вс?хъ обращалъ на себя вниманiе Ермилъ Антоновъ, широкiй красивый старикъ съ завитками полус?дой бороды, какъ у Моисея Микель Анджело, и с?дыми густыми вьющимися волосами вокругъ загор?лаго и оголившагося коричневаго лба. На немъ былъ новый кафтанъ, большая шапка и сапоги. Это былъ когда-то богатый мужикъ-ямщикъ, гонявшiй пять троекъ на почт?. Онъ держалъ пять над?ловъ на четыре сына. Это былъ челов?къ не быстраго ума, но серьезный, представительный и строгiй. Второй былъ маленькiй, кривой, Степанъ Пелагеюшкинъ, печникъ. Это былъ когда-то п?сенникъ, весельчакъ, шутникъ, по дому хозяинъ и челов?къ расчетливый. Онъ былъ од?тъ въ плохую поддевку и плохiе сапоги. Третiй былъ Онисимъ Жидковъ, высокiй, худой, остроносый, съ маленькой бородкой, здоровый работникъ и умный челов?къ и грамотный. На этомъ была поддевка суконная и сапоги бураками. Четвертый, Петръ Камушкинъ, былъ тотъ самый беззубый старикъ, который на сходк? закричалъ р?шительный отказъ на вс? предложенiя Нехлюдова. Этотъ старикъ былъ первымъ хозяиномъ въ деревн?.[427 - Зачеркнуто: и у него было тысячи три денегъ.] Между т?мъ онъ не ум?лъ считать дальше двадцати. На немъ былъ черный кафтанъ и новые лапти и онучи. Пятый былъ невысокiй св?жiй старикъ съ б?лой бородой и хитрыми улыбающимися глазами. Это былъ Осипъ Наумычъ, пчеловодъ, считавшiйся колдуномъ, ловкiй на всякое д?ло, деспотъ, но зато и самоув?ренный и хвастливый свыше своихъ способностей. Шестой былъ Михайла Фоканычевъ, сморщенный старикъ, высокiй, хромой, съ клинообразной бородкой и добродушнымъ лицомъ. Это былъ тоже пчеловодъ.[428 - Зач.: и первый богачъ въ деревн?.] Онъ былъ въ башмакахъ и высоко и туго умотанныхъ б?лыхъ онучахъ.

Нехлюдовъ въ этотъ разъ не чувствовалъ никакого смущенiя, потому ли, что крестьянъ было меньше, или потому, что онъ былъ занятъ не собой, a д?ломъ.

* № 124 (рук. № 63).

Съ т?хъ поръ какъ она все высказала Нехлюдову и отвергла его, она[429 - Зач.: въ своемъ сознанiи стала если не выше его, то достойной его, она опять полюбила его. А полюбивши его, она безсознательно покорилась ему.] постоянно колебалась между страстной любовью и такой же ненавистью къ нему. Она согласилась поступить въ больницу только потому, что онъ хот?лъ этого, и осталась въ ней потому, что знала, что это было прiятно ему. Ей было не хорошо. А въ больниц? даже хуже, ч?мъ было въ камер?. Хуже было отъ того, что, кром? того, что былъ тяжелый трудъ, отъ котораго она отвыкла, не было товарокъ, къ которымъ она привыкла, въ особенности же отъ того, что сид?лки, зная, кто она была, презрительно чуждались ея; мущины же, фельдшеръ и сторожа, также презрительно, какъ т?, чуждались, но искали съ ней сближенiя.[430 - Зач.: А въ это время ей особенно противно стало заискиванье мущинъ.Это самое она хот?ла сказать Нехлюдову, но она не нашла словъ, въ которыхъ бы хорошо было сказать это. Ей теперь было почти все равно: даже вопросъ о томъ, пересмотрятъ ли ея д?ло и оправдаютъ ли ее, потерялъ для нея большую долю интереса. Ей теперь было важно только одно: быть такою, какою онъ хот?лъ, чтобы она была. Онъ хочетъ, чтобы она была хорошей, доброй, великодушной. И вотъ она служитъ, работаетъ въ больниц? противную работу, не пьетъ, не куритъ даже и на столько великодушна, что не хочетъ того, чтобы онъ для нея погубилъ свою жизнь, потому что она великодушн?е его, потому что она любитъ его.И этотъ подвигъ радовалъ и поднималъ ее въ лучшiя минуты. Въ худшiя же минуты, тогда, когда она подвергалась оскорбленiямъ отъ окружающихъ, она забывала все это, вид?ла въ немъ виновника своей погибели и страстно ненавид?ла его.] Но она оставалась тутъ потому, что онъ хот?лъ этого. Она радовалась тому, что показалась ему въ больничномъ фартук?.

И вм?ст? съ т?мъ она ненавид?ла его. Особенно ненавид?ла тогда, когда вид?ла и когда онъ повторялъ свое предложенiе. Разъ понявъ это предложенiе какъ оскорбленiе, какъ желанiе воспользоваться ею духовно, она не могла иначе смотр?ть на него.

** № 125 (кор. № 63).

Въ это самое время въ одномъ изъ казематовъ,[431 - Зачеркнуто: Трубецкого бастiона] въ разорванномъ на груди плать?, растрепанная, съ выпученными глазами женщина визжала отчаяннымъ голосомъ и билась головой то о ст?ну, то о дверь. Часовой заглядывалъ въ дырку, отходилъ и продолжалъ ходить. И какъ только глазъ его показывался въ дырк?, визгъ усиливался.

– Не смотри, лучше убей меня, дай ножъ, дай яду. Не могу, не могу!

Послышались шаги. Дверь въ коридоръ отворилась, и вошелъ челов?къ въ офицерскомъ мундир? съ двумя сторожами. Въ сос?днихъ камерахъ появились глаза въ дыркахъ дверей, но офицеръ, проходя, защелкивалъ ихъ.

– Разбойники, мучители! – послышалось изъ одной; въ другой колотили въ дверь кулаками.

Офицеръ былъ бл?денъ. Хотя это повторялось часто, всегда это было страшно и тяжело. Какъ только дверь къ истерической женщин? отворили, она бросилась къ ней и хот?ла выйти.

– Пустите меня, пустите, – визжала она, одной рукой схватывая растерзанное платье на груди, другой откидывая зa ухо пряди жидкихъ волосъ съ пробивавшейся въ нихъ с?диною.

– Вы в?дь знаете, что нельзя; глупости не говорите, – сказалъ офицеръ, стоя въ дверяхъ.

– Пустите или убейте! – кричала она, отталкивая его.

– Оставьте, – строго сказалъ офицеръ, но она не слушалась.

Офицеръ кивнулъ сторожамъ, и они схватили ее. Она завизжала еще громче.

– Перестаньте, хуже будетъ.

Она продолжала кричать.[432 - Зач.: все повторяя свой жестъ придерживанiя платья на груди и оправленiя волосъ.]

– Замолчите!

– Не замолчу. А-а-а!

Но тутъ крикъ ея вдругъ зам?нился мычанiемъ и потомъ совс?мъ затихъ. Одинъ сторожъ схватилъ ее за руки и связалъ ихъ, другой всунулъ ей въ ротъ жгутъ полотна и завязалъ его сзади головы, чтобы она не сорвала его.

Выскакивавшими изъ орбитъ глазами она смотр?ла на[433 - Зач.: своихъ мучителей,] сторожей и на офицера, все лицо ея дергалось, изъ носа ея вырывалось шумное дыханiе, плечи ея поднимались до ушей и спускались.

– Нельзя такъ скандалить, говорено было. Сама виновата, – сказалъ офицеръ и ушелъ.

Куранты тонкимъ голосомъ выводили: «Коль славенъ нашъ Господь въ Сiон?»,[434 - Зачеркнуто: часовые см?нялись,] въ собор? у гробницъ царей гор?ли св?чи, и стоялъ караулъ.

** №126 (рук. №71).

– Совс?мъ расшатаны нервы. Едва ли когда оправится. Обработали – сказалъ двоюродный братъ.

– Ничего, поправится, – сказала Колоколова, – только бы поскор?е въ деревню къ отцу. Онъ управляющiй им?нiемъ въ Псковской губернiи, – обратилась она къ Нехлюдову.

– За то что чиста, самоотверженна, за то и погибла. Будь пошла, груба, животна, – эта будетъ жить, какъ разъ придется по сред?, – сказалъ двоюродный братъ.

Изъ двери, куда ушла Лидiя, вышла мать и, объявивъ, что Лида успокоилась, прошла въ кухню, гд? у нея, она боялась, уже перестояло въ шкапу т?сто для праздничнаго пирога. Всл?дъ за нею вышла и Лидiя.

– Простите меня, я взволновалась, – сказала она, встряхнувъ головой и все оправляя за ухо прядь волосъ. – Такъ вы передайте В?рочк?, – сказала она см?ясь, – вы в?дь увидите ее?

– Над?юсь.

– Что вотъ я вышла здорова, бодра, поправившись, – говорила она, все странно см?ясь, – отвыкла курить и по?ду въ деревню. Да я вамъ дамъ письмо. Можно? Мы злоупотребляемъ вашей добротой. – И она опять засм?ялась. – В?рочку, пожалуйста.... – начала было она, но въ это время въ комнату точно ворвались дв? д?вушки въ шляпкахъ и одинъ студентъ, и вс? заговорили сразу, радостно см?ясь и ц?луясь съ Лидочкой. На вс?хъ лицахъ былъ восторгъ. Нехлюдовъ посп?шилъ проститься и вышелъ, провожаемый матерью, на чистый выходъ.

– Видите, какая вс?мъ радость, – говорила она. – У насъ праздникъ изъ праздниковъ, я и пирогъ имянинный сд?лала. В?къ будемъ васъ помнить. Благод?тель вы нашъ, – говорила она.

«И эта слабая, добрая, ко вс?мъ благорасположенная, съ кроткими глазами и растрепанными волосами д?вушка – государственная преступница, опасный врагъ, опасный врагъ, которую надо хватать, допрашивать, мучать, запирать въ толстост?нные казематы кр?пости, караулить часовыми съ заряженными ружьями, для безопасности государства! – думалъ Нехлюдовъ, возвращаясь съ Васильевскаго Острова. – Какой вздоръ! И какое ужасное и жестокое недоразум?нiе».

** 127 (рук. № 72).

– Я и не сказала, – вставила Лидiя, нервно теребя прядь, которая и не м?шала ей, оглядывая тетку, двоюроднаго брата и гимназиста.

Нехлюдовъ всл?дъ за нею перевелъ свой взглядъ на присутствующихъ. Мать, очевидно плохо понимавшая, въ чемъ было д?ло, просто радовалась на вернувшуюся дочь, двоюродный братъ и гимназистъ оба улыбались. Въ особенности гимназистъ улыбался такъ, какъ будто онъ только что совершилъ какой-нибудь подвигъ.

– Только Петровъ меня запуталъ, – сказала Лидiя, красн?я и волнуясь.

– Кто это Петровъ?

– А главный сыщикъ, жандармъ. Онъ такой хитрый, что невозможно устоять противъ него.

– Да ты не говори про это, Лидочка, – сказала мать.

– Отчего же? Я хочу разсказать. Пускай князь В?р? Ефремовн? разскажетъ.