Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Романъ Нехлюдова съ Катюшей кончился и кончился совс?м не такъ, какъ онъ ожидалъ, и безъ всякаго сравненiя лучше ч?мъ онъ не только могъ ожидать, но и могъ себ? представить.

На другой день посл? пос?щенiя острога съ Англичаниномъ Нехлюдовъ утромъ же по?халъ въ острогъ, чтобы узнать отъ Масловой объ ея дальн?йшихъ нам?ренiяхъ.[425 - Зачеркнуто: и о посл?днихъ минутахъ Семенова.] Въ сибирскомъ острог?, также какъ во вс?хъ россiйскихъ тюрьмахъ, была контора съ т?ми же м?рками, иконами, шкапомъ и столомъ. И такая же она была мрачная и грязная, и такой же былъ писарь и надзиратель.

Нехлюдова уже знали какъ знакомаго губернатора и потому, хотя также строго отказали ему въ свиданiи съ политическими, Маслову тотчасъ же привели къ нему.

Маслова вообще за посл?днее время очень перем?нилась. Она похуд?ла, пропала прежняя припухлость и б?лизна лица. Она загор?ла и какъ бы постар?ла и им?ла видъ не молодой женщины. Теперь же, когда она пришла въ контору, ужъ не въ арестантскомъ од?янiи, а въ синей кофт? и такой же юбк?, – это Марья Павловна од?ла ее, выпросивъ эту одежду у Богомиловой, – и простоволосая, настолько гладко причесанная, насколько это было возможно при ея черныхъ вьющихся волосахъ, она показалась Нехлюдову еще бол?е изм?нившейся.

Выраженiе лица у нея было спокойное, твердое и серьезное, но черные глаза особенно блест?ли.

– Получили? – спросилъ Нехлюдовъ. Она только нагнула голову. – Поздравляю васъ, слава Богу, – сказалъ онъ, подавая ей руку.

Она пожала его руку, но опять Нехлюдовъ увидалъ на лиц? ея обычное при встр?ч? съ нимъ выраженiе какъ бы недовольства или враждебности къ нему, и это выраженiе огорчало Нехлюдова.

«Неужели она все не можетъ простить?» думалъ онъ.

А между т?мъ она нетолько давно уже простила его, но любила его уже давно больше и лучше, ч?мъ когда нибудь любила прежде.

То выраженiе, которое Нехлюдовъ принималъ за недовольство или за недоброжелательство, было выраженiе напряженности воли, чтобы не дать подняться въ себ? прежнему чувству любви къ нему, сожал?нiя въ томъ, что она не можетъ быть его женой. Разъ навсегда при второмъ свиданiи съ нимъ, отчасти по чувству оскорбленiя за прошлое, отчасти по привычк? ставить его какимъ то высшимъ существомъ, она отказалась принять его жертву, и этотъ ея поступокъ поднялъ ее самое въ своихъ глазахъ, и потому она не хот?ла изм?нить своему р?шенiю. Теперь, когда она была свободна, она боялась, что онъ по своему упорству повторитъ свое предложенiе, и хмурилась, потому что готовилась опять отказаться отъ его жертвы.[426 - Зачеркнуто: Теперь ей это легче было, потому что она ужъ об?щала Вильгельмсону быть его женой. Чтобъ предупредить его и поскор?е высказать все, она вдругъ р?шительно подняла голову, покрасн?ла вся]

– Я говорилъ съ смотрителемъ, вы теперь можете выдти на волю. Я приготовилъ.

Она перебила его.

– Я не выйду. Я пришла арестоваться, – сказала она, вся покрасн?въ и р?шительно приподнявъ голову.

– Что же?

– Да я съ Николай Иванычемъ (Вильгельмсономъ) пойду.

– Такъ р?шено? – сказалъ Нехлюдовъ, и странное чувство радости за ея хорошее будущее и за свое освобожденiе и вм?ст? съ т?мъ обиды и ревности, особенно къ несимпатичному ему Вильгельмсону, кольнуло его.

– Что жъ, это очень хорошо, – сказалъ онъ. – Только вы, пожалуйста, дайте мн? возможность еще быть полезнымъ вамъ.

– Намъ, – она сказала это «намъ» и странно, какъ бы испытующе взглянула на него, – ничего не нужно. Николай Иванычу такъ мало нужно. А я вамъ уже и такъ вс?мъ обязана. Если бъ не вы..... – она хот?ла сказать о томъ, что не вышло бы помилованiя, но побоялась другаго смысла, который могла им?ть ея фраза, и остановилась.

– Наши счеты Богъ сведетъ, – сказалъ Нехлюдовъ. – Я

Одна из ранних корректур печатавшегося в „Ниве“ текста „Воскресения“.

Размер подлинника

столько пережилъ благодаря своему.... Ну, и будетъ говорить! – У него навернулись слезы.

– Н?тъ, вы меня простите, если я не такъ поступила, какъ вы желали, – сказала она.

– Скажите мн? правду, – не отв?чая ей, сказалъ Нехлюдовъ, – вы искренно любите Вильгельмсона?

– Да. Я в?дь не знала никогда такихъ людей. Это совс?мъ особенные люди. И Николай Иванычъ совс?мъ особенный. И я благодарна ему такъ зa его любовь. И онъ столько перенесъ. И онъ большой и такой хорошiй.

– Ну, а Марья Павловна? – спросилъ Нехлюдовъ.

– Марья Павловна не челов?къ, а ангелъ. Если бы не она, я не знаю, что бы со мной было.

Поговоривъ еще о Семенов?, объ его смерти, они разстались, и съ т?хъ поръ Нехлюдовъ не видалъ Маслову.

–

Катюша вышла замужъ и живетъ съ мужемъ въ ссыльномъ город?. У нихъ ребенокъ. Нехлюдовъ живетъ въ Москв? и пишетъ книгу объ уголовномъ закон?. Онъ сталъ другимъ челов?комъ. Взгляды его на жизнь, на людей и, главное, на себя совершенно изм?нились, и онъ уже не можетъ возвратиться къ прежнимъ. Изм?нилось, главное, его отношенiе къ себ? и къ ц?ли своей жизни: онъ пересталъ быть довольнымъ собою и предполагать, что им?етъ какiя то права на счастье и уваженiе другихъ людей, и пересталъ вид?ть суть жизни въ своемъ благ?, а видитъ ее въ служенiи людямъ. Но опять понемногу, понемногу жизнь затягиваетъ его своею паутиной и своимъ соромъ. Новое чувство самоуваженiя, основаннаго теперь уже не на своемъ положенiи, а на важности понятой имъ и проводимой въ жизнь идеи, захватило его, и его рядомъ съ пользой, которую онъ принесетъ челов?честву, интересуетъ и мысль о томъ, что это онъ сд?лаетъ это великое д?ло.

И опять онъ сталъ доволенъ собой и сталъ думать о слав? людской, и на сколько доволенъ собою и на сколько сталъ думать о слав? людской, на столько сталъ хуже, на столько меньше сталъ полезенъ людямъ.

Что выйдетъ изъ его книги и изъ его жизни, въ какой форм? будетъ сл?дующiй нравственный толчокъ и новый подъемъ духа, если онъ будетъ, – покажетъ будущее.

6-я РЕДАКЦИЯ.

** № 119 (кор. № 53).

XLVI.

Въ это время въ женской разгороженной р?шетками пос?тительской происходило сл?дующее. Непомнящiй бродяга, худощавый сильный челов?къ съ с?д?ющей бородой, снявши кафтанъ и порты, стоялъ въ одномъ суровомъ б?ль? передъ скамейкой, съ об?ихъ сторонъ которой стояло по два надзирателя. Широкiй въ груди и плечахъ мускулистый надзиратель Петровъ съ синякомъ надъ глазомъ, засучивъ рукава мундира, отбиралъ розги, прив?шивая ихъ въ жилистой, красной рук?. Васильевъ же съ лохматой и курчавой черной головой стоялъ у ст?ны въ халат? въ накидку и съ нахмуренными бровями смотр?лъ въ землю. Гляд?вшiй въ окно смотритель оглянулся и, увидавъ, что все готово, сказалъ:

– Чего же стоишь? Ложись.

Бродяга спустилъ штаны, они упали, онъ выступилъ изъ нихъ и изъ котовъ и самъ подошелъ къ скамь?. Надзиратели подхватили его подъ руки и положили на скамейку. Ноги арестанта спускались съ об?ихъ сторонъ скамейки. Одинъ надзиратель поднялъ ноги вверхъ и легъ на нихъ, другiе два ухватили арестанта за руки и прижимали къ скамь?, четвертый поднялъ рубаху до самыхъ кострецовъ, оголивъ выдающiеся изъ-подъ желтой кожи ребра, жолобъ станового хребта и поясницу съ выгибомъ и твердые мускулистыя ляжки кривыхъ ногъ. Петровъ, широкiй въ груди и плечахъ, мускулистый надзиратель, выбравъ одинъ изъ приготовленныхъ пучковъ, поплевалъ въ руки и, кр?пко сжимая связанные комли березовыхъ прутьевъ, со свистомъ взмахивая, сталъ ударять ими по обнаженному т?лу. При каждомъ удар? бродяга гукалъ и встряхивался, удерживаемый нас?вшими на него надзирателями. Васильевъ, бл?дный, стоялъ, изр?дка вскидывая глазами на то, что было передъ нимъ, и опять опуская ихъ. На желтомъ заду бродяги уже выступили перес?кающiеся линiи кровоподтековъ, и гуканье его переходило уже въ стоны.

Но Петровъ, которому подбили глазъ въ той драк?, когда вели Васильева въ карцеръ, отплачивалъ свою обиду, ударяя такъ, что концы розогъ отлетали, и на желтыхъ ягодицахъ и бедрахъ бродяги стала мазаться красная кровь.

Когда бродягу пустили и онъ, дрожа нижней челюстью, обтирая полою рубахи кровь, сталъ подтягивать шнурокъ посконныхъ штановъ, старшiй надзиратель взялся за халатъ Васильева.

– Снимай, – сказалъ онъ.

Васильевъ какъ-будто улыбнулся, оскаливъ из-за черной бородки свои б?лые зубы, и все умное, энергическое лицо его исказилось. Онъ, разрывая шнурки одежды, скинулъ ее и легъ, заголивъ свои красивые, тонкiе, прямые, мускулистые ноги.

– Н?тъ на васъ… – проговорилъ онъ начало какой-то фразы и вдругъ оборвалъ, стиснувъ зубы и готовясь къ удару.

Петровъ бросилъ отрепанные розги, взялъ изъ приготовленныхъ на окн? розогъ новый пукъ, и началось новое истязанiе. Съ первыхъ же ударовъ Васильевъ закричалъ.

– Охъ!.. О! – и сталъ биться такъ, что надзиратели, спустившись на кол?ни, повисли на его плечахъ и покрасн?ли отъ усилiй.

– Тридцать, – сказалъ смотритель, когда было еще 26.

– Никакъ н?тъ, ваше высокородiе, 26.

– Тридцать, тридцать, – морщась, дергая бородку, сказалъ смотритель.

Васильевъ не всталъ, когда его пустили.

– Ну, вставай, – сказалъ одинъ изъ надзирателей и поднялъ его.