Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Съ женщинами же, хотя онъ принципiально и былъ за женскiй вопросъ, онъ обращался презрительно, считая ихъ вс?хь въ глубин? души глупыми и ничтожными, за исключенiемъ т?хъ, въ которыхъ онъ былъ влюбленъ и пока онъ былъ влюбленъ въ нихъ. И съ т?ми, въ кого онъ былъ влюбленъ, былъ восторженно сантименталенъ.[465 - Зачеркнуто: Онъ началъ было ухаживать за Масловой, но зам?тивъ, что это осуждалось товарищами, онъ прекратилъ это, но относился къ ней презрительно, называя ее почему то] Къ здоровью своему онъ былъ очень заботливъ и до посл?дней степени мнителенъ, не смотря на очень сильное сложенiе и здоровье. Всякую религiю онъ считалъ атавизмомъ, варварствомъ; понятiе Бога ненавид?лъ и признавалъ истиннымъ только дарвинизмъ и законы матерiальнаго мiра. На положенiе свое теперь, на пути въ каторгу, онъ смотр?лъ то съ гордостью мученика и опаснаго врага правительства, который еще покажетъ себя, – онъ все старался б?жать, – то чаще всего какъ на ужасную ошибку.[466 - Зач.: Онъ говорилъ о самоотверженiи, о принесенiи себя въ жертву для мiра, но не в?рилъ въ это нисколько и чувствовалъ, что все это неправда. Таковъ былъ самый видный изъ 9 политическихъ, наибол?е вс?хъ уважаемый товарищами и наимен?е симпатичный Нехлюдову.]

Челов?къ этотъ, съ самаго вступленiя Масловой въ ихъ кружокъ, сталъ смотр?ть на нее нехорошимъ, который она очень хорошо знала, взглядомъ, но потомъ, подъ влiянiемъ серьезной защиты Ранцевой, онъ оставилъ ее и обратилъ свои чувства въ сторону Птички; Маслову же онъ дружелюбно-шуточно прозвалъ donna Catharina. Маслова уважала его, боялась и не любила.

* № 138 (рук. № 89).

Съ остальными тремя Нехлюдовъ не могъ общаться душевно, хотя отношенiя между нимъ и ими были хорошiя. Изъ остальныхъ трехъ самый оригинальный былъ пл?шивый бородатый Вильгельмсонъ, тотъ черный мрачный челов?къ съ глубоко подъ лбомъ ушедшими глазами, котораго Нехлюдовъ зам?тилъ еще въ контор?, гд? онъ въ первый разъ увидалъ политическихъ. Вильгельмсонъ былъ сынъ небогатаго пом?щика. Онъ по студенческой исторiи былъ выгнанъ съ перваго курса. Р?шилъ пойти въ народные учителя. Его арестовали за вольныя мысли, которыя онъ передавалъ ученикамъ и связи съ народниками и сослали въ дальнiй у?здный городъ Архангельской губернiи. Тамъ онъ жилъ одинъ, питаясь однимъ зерномъ, и составилъ себ? философскую теорiю о необходимости матерьяльно воскресить вс?хъ умершихъ.

Вм?ст? съ этимъ онъ не переставая возмущался на насилiя, которыя производились надъ его друзьями, и б?жалъ, былъ пойманъ въ конспиративной квартир?, гд? былъ типографскiй станокъ. Его сослали въ Якутскую область.

Нехлюдовъ не то что не полюбилъ его, но никакъ не могъ сойтись съ нимъ, въ особенности, что со вс?ми добрый Вильгельмсонъ былъ особенно недоброжелателенъ и строгъ къ Нехлюдову. Въ жизни Вильгельмсонъ былъ аскетомъ. Питался однимъ хл?бомъ и былъ д?вственникъ. Несимпатичны же были Нехлюдову Новодворовъ и Кондрашевъ.

* № 139 (рук. № 91).

Пятый и посл?днiй, Семеновъ, былъ единственный сынъ заслуженнаго генерала, пом?щика южныхъ губернiй. Это былъ даровитый, прекрасно воспитанный юноша, котораго ожидала во вс?хъ отношенiяхъ блестящая карьера. Кром? того, что онъ прекрасно говорилъ на 3-хъ языкахъ, у него былъ задушевный баритонъ, которымъ онъ прекрасно влад?лъ, такъ что онъ былъ балованный счастливецъ. Вс?, кто его зналъ, любили его. Еще въ университет? онъ попалъ въ революцiонный кружокъ и отчасти изъ самолюбiя – онъ всегда выдавался среди товарищей, – отчасти изъ дружбы, главное же, изъ желанiя жертвы и подвига страстно отдался д?лу служенiя задавленному народу. Деятельность его состояла въ томъ, что онъ, благодаря своей привлекательности, вербовалъ въ самыхъ разнообразныхъ кругахъ членовъ революцiонной партiи, составлялъ прокламацiи, распространялъ ихъ и давалъ большiя деньги на революцiонное д?ло. Онъ отдалъ свое 100-тысячное состоянiе, его арестовали, судили и приговорили къ ссылк?. Онъ б?жалъ, ранивъ жандарма, его приговорили къ смертной казни, зам?нивъ ее бессрочной каторгой, и продержали два года въ тюрьм?. Въ тюрьм? у него сд?лалась обычная тюремная чахотка, и теперь его, съ кавернами въ легкихъ и ночными потами, худ?ющаго и кашляющаго кровью, вели на каторгу въ Кару.

Это былъ челов?къ теперь самыхъ разнообразныхъ настроенiй: то онъ бывалъ необыкновенно веселъ, н?женъ, и добръ, то мраченъ и озлобленъ, но и въ томъ и въ другомъ состоянiи онъ неизб?жно заражалъ другихъ своимъ настроенiемъ, такъ онъ былъ искрененъ и, несмотря на свою бол?знь, привлекателенъ и физически и нравственно.[467 - Зачеркнуто: Онъ, главное, былъ поразительно правдивъ и этимъ особенно привлекалъ къ себ? Нехлюдова.] Нехлюдовъ н?жно, какъ меньшаго брата, полюбилъ его.

*, ** № 140 (рук. № 92).

Другой, тоже очень уважаемый, хотя и мен?е Новодворова, политическiй ссыльный былъ Анатолiй Крыльцовъ.

Анатолiй Крыльцовъ былъ также способенъ, какъ и Новодворовъ, но отличался отъ него одной, кажущейся незам?тной, но р?зко отличавшей его отъ Новодворова чертой: онъ не высоко ц?нилъ себя и потому высоко ц?нилъ другихъ и понималъ ихъ и потому постоянно росъ и совершенствовался самъ.

Анатолiй Крыльцовъ былъ единственный сынъ заслуженнаго генерала, пом?щика южныхъ губернiй. Отецъ его умеръ. Оставалась одна мать, даровитая женщина, страстно любившая сына. Юношу ожидала во вс?хъ отношенiяхъ блестящая карьера. Кром? того, что онъ былъ красивъ, прекрасно воспитанъ и любезенъ, т. е. вызывалъ любовь къ себ?, онъ былъ необыкновенно способенъ къ умственнымъ занятiямъ. Онъ шутя кончилъ первымъ кандидатомъ математическаго факультета и, не приписывая никакого значенiя ни своимъ знанiямъ, ни своему диплому, который онъ прiобр?лъ больше для матери, поступилъ вновь на естественный факультетъ. На второмъ курс? естественнаго факультета онъ попалъ въ революцiонный кружокъ и отчасти изъ самолюбiя – онъ всегда выдавался среди товарищей, – отчасти всл?дствiи негодованiя противъ грубаго насилiя правительства, отчасти изъ дружбы, главное же, изъ чувства собственнаго достоинства, желанiя показать, что онъ не боится и готовъ на жертву, онъ отдался революцiонной д?ятельности. Д?ятельность его состояла въ томъ, что онъ, благодаря своей привлекательности, вербовалъ въ самыхъ разнообразныхъ кругахъ членовъ революцiонной партiи, покупалъ запрещенныя книги и давалъ ихъ читать и давалъ деньги на революцiонное д?ло. Его арестовали и посадили въ тюрьму, гд? содержались политические. Это было въ самое жаркое время борьбы правительства съ революцiонерами: были убиты Кропоткинъ, Мезенцевъ, были открыты подкопы, и половина Россiи была на военномъ положенiи.

Въ томъ университетскомъ город?, въ политическомъ отд?ленiи тюрьмы, въ которую былъ посаженъ Крыльцовъ, властвовалъ отъ природы недалекiй и ненравственный Генералъ-адъютантъ, совершенно одур?вшiй отъ данной ему власти и желанiя отличиться р?шительными м?рами.

Въ тюрьм? въ одно время съ Крыльцовымъ сид?ло челов?къ 10 политическихъ. Они вс? по обычаю тюрьмы перестукивались. Крыльцовъ скоро понялъ [1 неразобр.], разсказалъ, кто онъ, и ему разсказали его сос?ди, кто они. Въ тюрьм? этой, какъ и во вс?хъ этихъ ужасныхъ учрежденiяхъ, было то, что ч?мъ выше было начальство (и потому, что оно бол?е развращено, и потому, что оно не видитъ всей жестокости творимыхъ ими д?лъ), т?мъ оно было жесточе, и ч?мъ ниже, ближе къ самому д?лу, т?мъ добр?е. Такъ было и зд?сь. Начальство требовало строгой одиночности, а сторожа допускали не только перестукиванiе, но и выпускали н?которыхъ изъ содержимыхъ въ коридоръ. Они подходили къ двернымъ окошечкамъ и разговаривали, передавали новости города, п?ли иногда хоромъ. Изъ вс?хъ, сид?вшихъ тогда въ тюрьм?, Крыльцовъ больше вс?хъ обратилъ вниманiе и сблизился съ знаменитымъ революцiонеромъ, который б?жалъ потомъ, и съ другимъ, очень нервнымъ челов?комъ, котораго онъ встр?чалъ на вол? и который сошелъ съ ума въ этой тюрьм?. Ближе же къ нему сид?вшiе три заключенные по одному д?лу мен?е занимали его. Одинъ былъ бывшiй студентъ, челов?къ странный, говорившiй всегда какими то загадочными выраженiями, потомъ Полякъ, совс?мъ молодой челов?къ, Лозинскiй, и мальчикъ, черненькiй Еврей, которому на видъ казалось л?тъ 15, но которому и въ д?йствительности было только 17 л?тъ. Оба эти молодые челов?ка, Лозинскiй и Розовскiй, такъ звали еврейчика, были такъ молоды и жалки, что сторожа пускали ихъ ходить по коридору, и они часто подходили къ двери Крыльцова и говорили съ нимъ. Крыльцовъ давалъ имъ папиросы, они разсказывали ему про то, что знали. Взяты они были за то, что передавали брошюры. Д?ло это было не важное, и за это ихъ могли только сослать, но случилось, что когда ихъ повели 3 солдата, то тотъ, бывшiй студентъ, который сид?лъ теперь съ ними, подговорилъ ихъ броситься на солдатъ, отнять ружья и б?жать. Это не удалось, и ихъ должны были судить за покушенiе на нападенiе съ оружiемъ и приговорили двоихъ, Лозинскаго и Розовскаго, къ смертной казни. Тотъ же, бывшiй студентъ, куда-то изчезъ. Какъ потомъ узнали, онъ выдалъ товарища, и его выпустили.

Вернувшись изъ суда, Лозинскiй и Розовскiй сами разсказали сотоварищамъ р?шенiе суда. Товарищи успокаивали ихъ, что преступленiе такъ не важно, что ни въ какомъ случа? не конфирмируется р?шенiе генералъ губернаторомъ.[468 - Слова: генералъ-губернаторомъ написаны рукой Т. Л. Толстой.] И еврейчикъ Розовскiй совершенно успокоился и, какъ всегда, по вечерамъ посл? пов?рки подходилъ по сводному коридору къ двери Крыльцова, курилъ папиросы, которыя онъ давалъ ему.[469 - Зачеркнуто: и болталъ о всякихъ пустякахъ.] Лозинскiй же, б?локурый, кудрявый, съ широкимъ лбомъ и синими глазами и б?лой кр?пкой шеей, красивый юноша, сд?лался очень сосредоточенъ, читалъ евангелiе и прощался съ сестрой и братомъ, которые приходили къ нему. Все это разсказывалъ Крыльцову Розовскiй своимъ тонкимъ голоскомъ съ еврейскимъ акцентомъ. Оба съ Крыльцовымъ осуждали Лозинскаго за его сантиментальность. Разговоры съ беззаботнымъ, веселымъ Розовскимъ и начавшiйся допросъ знаменитаго революцiонера, который тоже каждый день передавался Крыльцову перестукиванiемъ, такъ заняли Крыльцова, что онъ совс?мъ забылъ думать о приговор? надъ двумя юношами. Вдругъ, 5 дней посл? того, какъ Розовскаго и Лозинскаго водили на судъ, добродушный, недавно поступившiй сторожъ принесъ Крыльцову купленный табакъ и чай и, отдавъ вещи и сдачу, остановился, хот?лъ что то сказать, началъ, прокашлялся и остановился.

– Что ты? – спросилъ Крыльцовъ.

– Да полно, сказывать ли? – Онъ вздохнулъ и тряхнулъ головой.

– Объ комъ, обо мн??

– Н?тъ, объ васъ ничего, а должно ребятамъ конецъ.

– Какимъ ребятамъ?

– А полячку съ еврейчикомъ.

– Какъ? Какой конецъ?

– Плотники пришли, строятъ.

– Какiе плотники? что?

– Шафотъ устанавливаютъ тутъ на двор? на нашемъ. Не хот?лъ сказывать. Только не говорите никому. Пуще всего имъ не надо сказывать, – добавилъ сторожъ дрожащимъ голосомъ и ушелъ.

Крыльцовъ слышалъ, какъ шаги его простучали подъ сводами, какъ онъ подошелъ еще въ конецъ къ окошечку сотоварища и, в?роятно, тоже разсказывалъ.

Обыкновенно перестукивались обо вс?хъ важныхъ новостяхъ тюрьмы, но теперь ни Крыльцовъ не стучалъ, ни къ нему не стучали – это было слишкомъ страшно и потомъ почему то боялись, также какъ и сторожъ, чтобы не узнали т?, кого это касалось. В?роятно, они не знали. Чувства ужаса, злобы, безсилiя и отчаянiя весь вечеръ волновали Крыльцова и ум?рялись только надеждой, что этаго не будетъ, что что-нибудь случится и пом?шаетъ этому. Въ коридорахъ и въ камерахъ весь вечеръ была страшная тишина. – Только сторожъ посл? пов?рки еще разъ подошелъ къ оконцу Крыльцова. Крыльцовъ еще издалека услыхалъ его и вскочилъ съ постели и подошелъ къ двери и шопотомъ – видно, ему надо было под?литься съ к?мъ-нибудь своимъ волненiемъ – сообщилъ ему, что привезли палачей изъ Москвы и что устанавливаютъ дв? вис?лицы.

– Мимо нихъ и пройти боюсь, – сказалъ онъ.

Крыльцовъ понялъ, что, них значитъ: Лозинскаго и Розовскаго.

– Вотъ до чего доводятъ, – сказалъ сторожъ и какъ будто икнулъ, отошелъ отъ двери на цыпочкахъ, а потомъ пошелъ во всю ногу. Только что сторожъ отошелъ, Розовскiй, камера котораго была напротивъ наискоски, закричалъ своимъ тонкимъ голосомъ:

– Что онъ вамъ разсказывалъ, Крыльцовъ?

– Ничего, онъ объ табак?, – отв?тилъ Крыльцовъ.

Все затихло, Крыльцовъ не спалъ всю ночь. И только что задремалъ передъ утромъ, какъ услыхалъ жел?зный звукъ отпираемой двери и шаги не одного, а многихъ людей. Это были смотритель, его помощникъ и караулъ. Они прошли къ камер? Лозинскаго и Розовскаго и остановились противъ нихъ. Тишина была мертвая. Вдругъ среди этой тишины раздался особенный, не похожiй на его обыкновенный, голосъ помощника.

– Лозинскiй, – какъ будто взвизгнулъ онъ, – вставайте. Над?вайте чистое б?лье, – сказалъ онъ уже проще.

И опять все затихло. Крыльцовъ, прижавшись головой къ отверстiю, ловилъ вс? звуки. Кто-то изъ караульныхъ кашлянулъ. Дверь Лозинскаго дрогнула, очевидно онъ прислонился къ ней, и послышался его странно спокойный голосъ, произносящей страшные слова:

– Разв? казнь утверждена? – сказалъ онъ.

Крыльцовъ не слыхалъ, что ему отв?тили. Но всл?дъ зa этимъ загрем?лъ замокъ двери его камеры, дверь завизжала, и они, войдя въ камеру, поговорили тамъ, чего не могъ разслышать Крыльцовъ. Потомъ дверь опять отворилась, и Крыльцовъ услыхалъ знакомые элегантные спокойные шаги Лозинскаго, который вышелъ и пошелъ къ дверямъ камеръ товарищей, какъ понялъ Крыльцовъ, прощаться съ ними. Онъ пошелъ сначала въ другую отъ Крыльцова сторону. Смотритель же между т?мъ, его помощникъ, офицеръ и сторожа – вс? отошли отъ его камеры и остановились прямо противъ камеры Крыльцова, которая была рядомъ съ камерой Еврейчика Розовскаго. Крыльцовъ стоялъ у оконца своей камеры, вид?лъ при св?т? лампы лицо смотрителя – здороваго, краснощекаго, рябого, въ обыкновенное время зв?роподобнаго челов?ка. Теперь лицо это было бл?дно, нижняя губа тряслась, и онъ судорожно верт?лъ портупею своей шашки, ожидая возвращенiя Лозинскаго. Вс? молчали, такъ что Крыльцовъ издалека услыхалъ приближающiеся теперь шаги Лозинскаго. Крыльцовъ не видалъ еще Лозинскаго, но узналъ, что онъ подходитъ, потому что вс? стоявшiе въ коридор? какъ будто испуганно отступили и дали ему дорогу. Лозинскiй подошелъ къ камер? Крыльцова и молча остановился. Подъ прекрасными, мутно смотрящими теперь глазами, было черно, и все лицо какъ будто осунулось внизъ.

– Крыльцовъ, есть у васъ папиросы? – сказалъ онъ точно не своимъ горловымъ голосомъ.

Крыльцовъ не усп?лъ достать свои папиросы, какъ помощникъ смотрителя посп?шно досталъ портсигаръ и подалъ ему. Онъ взялъ одну, расправилъ, закурилъ, посмотр?лъ на Крыльцова. Крыльцовъ съ ужасомъ смотр?лъ на этаго сильнаго, полнаго жизни челов?ка и не в?рилъ тому, что было, и ничего не понималъ.

– Скверно, Крыльцовъ. И такъ жестоко и несправедливо. – Онъ нервно курилъ, быстро выпуская дымъ.

– Я в?дь ничего не сд?лалъ… Я… – онъ нахмурился самъ на себя и топнулъ ногой и замолчалъ.

Крыльцовъ тоже молчалъ, не зная что сказать. Въ это время по коридору почти б?гомъ проб?жалъ къ Лозинскому черноватенькiй Розовскiй съ своимъ д?тскимъ личикомъ.

– A мн? вчера докторъ прописалъ грудной чай, – послышался его неестественный веселый тонкiй еврейскiй голосъ. – Я еще выпью. И мн? папироску, Крыльцовъ.

– Что за шутки! Розовскiй! Идемъ, – опять т?мъ же визгливымъ голосомъ, очевидно съ трудомъ, выговорилъ смотритель. Лозинскiй отошелъ, и на м?сто его у окна показались черные, влажно блестящiе глаза Розовскаго и его искривленное неестественной улыбкой, испуганное с?рое лицо. Онъ ничего не сказалъ и не взялъ папиросы, а, только кивнувъ головой въ шапк? торчащихъ черныхъ волосъ, почти б?гомъ, всл?дъ за Лозинскимъ и смотрителемъ, пошелъ по коридору. Стража шла за ними. Больше Крыльцовъ ничего не вид?лъ и не слышалъ. Въ коридор? была гробовая тишина, а у него въ ушахъ все только звучалъ молодой звонкiй голосъ Розовскаго: «еще выпью грудного чаю» и звукъ его шаговъ, мальчика, б?жавшаго по коридору. Теперь ихъ в?шали. Утромъ пришелъ сторожъ и разсказалъ прерывающимся голосомъ, какъ все свершилось. Лозинскiй, красавецъ Лозинскiй не противился, а только крестился всей ладонью и только посл?днюю минуту сталъ биться. Розовскiй же не давался, визжалъ, плакалъ, все платье на немъ оборвали, таща его къ вис?лиц?, а уже когда повисъ, только три раза вздернулъ плечами. Сторожъ представилъ, какъ онъ вздернулъ плечами, и махнулъ рукой.

Когда Крыльцова увид?лъ посл? этаго его товарищъ, онъ удивился, что въ густыхъ и мягкихъ вьющихся волосахъ его было много с?дыхъ. Сторожъ же тотъ, который объявлялъ Крыльцову о томъ, что д?лалось, и вид?лъ, какъ в?шали, былъ см?ненъ и, какъ потомъ узналъ Крыльцовъ, вечеромъ того дня уб?жалъ въ поле и тамъ былъ взятъ мужиками и приведенъ въ городъ сумашедшимъ.

Когда Крыльцова выпустили, онъ тотчасъ же по?халъ[470 - Зачеркнуто: за границу и вернулся оттуда съ опред?ленной программой, которую онъ съ помощью своего состоянiя сталъ приводить вть исполненiе. Для изм?ненiя существующаго ужаснаго строя, въ которомъ могли совершаться такiя д?ла, нужно было свергнуть] въ Петербургъ и примкнулъ къ дезорганизацiонной групп?, им?вшей ц?лью уничтоженiе существующаго правительства. Для того чтобы уничтожить его, было только два средства: завлад?ть войсками и терроризировать правительство такъ, чтобы оно само отказалось отъ власти и призвало народъ. Крыльцовъ принялъ участiе въ той и въ другой д?ятельности. Его опять арестовали, судили и приговорили къ смертной казни, зам?нивъ ее безсрочной каторгой, и продержали два года въ тюрьм?. Въ тюрьм? у него сд?лалась обычная тюремная чахотка, и теперь его, съ кавернами въ легкихъ и ночнымъ потомъ, худ?ющаго и кашляющаго кровью, вели на каторгу въ Кару.

Тогда какъ Новодворовъ хотя въ душ? и раскаивался часто въ томъ, что онъ сд?лалъ, онъ на словахъ постоянно выражалъ в?ру въ важность революцiоннаго д?ла, надежду на то, какъ то, что сд?лано имъ, принесетъ плоды, какъ онъ вновь вернется и какъ станетъ теперь д?йствовать, составлялъ руководство для оставшихся о томъ, какъ они должны вестись, давая чувствовать свое значенiе въ этомъ д?л?.

Крыльцовъ, напротивъ, никогда ни на минуту не сомн?вался въ томъ, что д?ла революцiи проиграны, признавалъ себя поб?жденымъ, но вм?ст? съ т?мъ зналъ, что онъ не могъ поступать иначе, какъ такъ, какъ онъ поступалъ, не раскаивался и жал?лъ не о томъ, что онъ поб?жденъ, а просто о томъ, что кончалась его личная зд?сь жизнь, которую онъ любилъ; любилъ же онъ жизнь въ особенности потому, что онъ любилъ вс?хъ людей, вид?лъ въ нихъ не соперниковъ, а или помощниковъ или сотоварищей несчастья и[471 - Зач.: любилъ женщинъ товарищеской, братской любовью, совершенно отд?ляя чувственность, которая въ немъ была очень развита, отъ духовнаго] былъ любимъ именно за то, что онъ былъ вс?мъ товарищъ и помощникъ. Къ женщинамъ онъ относился особенно осторожно, потому что боялся своей чувственности, которую онъ не любилъ и съ которой постоянно боролся, и женщины чувствовали въ немъ и страсть и сдержанность и любили его за это. Теперь, на пути, онъ не переставая боролся съ дурнымъ чувствомъ къ Масловой. Въ борьб? этой поддерживала его Марья Павловна, съ которой онъ былъ братски друженъ и мн?нiемъ которой онъ особенно дорожилъ. Но кром? вс?хъ этихъ вн?шнихъ интересовъ, у Крыльцова былъ еще одинъ внутреннiй, задушевный интересъ: это былъ вопросъ, кончена ли его жизнь или н?тъ. Его такъ занималъ и мучалъ вопросъ о томъ, кончена ли жизнь, правда ли, что у него неизл?чимая чахотка, при которой ему остается, въ т?хъ условiяхъ, въ которыхъ онъ жилъ, жизни два, три м?сяца, или это неправда. Вопросъ этотъ такъ занималъ его – онъ р?шалъ его по н?скольку разъ на дню различно, – что онъ никогда не думалъ о томъ, чего онъ такъ страшно боялся, – о смерти: о томъ, что это такое та смерть, къ которой онъ шелъ быстрыми шагами. Это колеблющееся въ немъ пламя жизни придавало еще большую прелесть его и такъ отъ природы любезной (привлекательной) и физически и нравственно натур?.

* № 141 (рук. № 92).