Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Это мое д?ло, – хмурясь сказалъ Симонсонъ. – Да и потомъ четыре года не в?чность. Я буду ждать.

Она подняла голову и какъ бы удивленно и благодарно взглянула на Симонсона.

– Да, но если бы вышло помилованiе? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Да в?дь этаго не будетъ, – сказала она.

– Ну, а если бы было? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Лучше оставьте меня, – сказала она и тихо заплакала. – Больше нечего говорить.

И вс? вернулись въ мужскую камеру.

** № 149 (рук. № 92).

20.

– Господа, великая новость, – сказалъ Набатовъ, возвращаясь со двора, – и скверная. Петлинъ прошелъ.

– Не можетъ быть, – крикнулъ Крыльцовъ.

– На ст?н? нашелъ его записку и списалъ: вотъ.

Набатовъ открылъ записную книжку и прочелъ: «17-го 7-го (значитъ, августа)[490 - Зачеркнуто: выпущенъ изъ Казанской л?чебницы, совершенно здоровъ, иду вм?ст? съ Н. и новой партiей уголовныхъ. И. Н. умеръ тамъ дорогой, хорошо. Желаю одного – смерти – тогоже. Жизнь невыносима и безсмысленна. Одно спасенiе – в?ра. A в?ры н?тъ.] отправленъ одинъ съ уголовными на Кару. Н. зар?зался въ Казанской тюрьм?. Петровъ все въ сумашедшемъ дом?. Аладинъ покаялся и хочетъ идти въ монастырь».

Новодворовъ, В?ра Ефремовна, Марья Павловна, Ранцева и Набатовъ – вс? знали этихъ четверыхъ. Крыльцовъ же былъ товарищъ и другъ съ Петровымъ и, кром? того, былъ виновникомъ его положенiя: онъ увлекъ его въ революцiю.[491 - Зач.: когда Петлинъ, даровитый, горячiй юноша былъ влюбленъ и сбирался жениться] Его захватили съ прокламацiями, данными Крыльцовымъ, и посадили въ одиночку, которую онъ не выдержалъ, и такъ разстроился нервами, что вид?лъ привид?нiя и потомъ по дорог? въ Сибирь совс?мъ сошелъ съ ума[492 - Зачеркнуто: на религiозныхъ вопросахъ] и оставленъ былъ въ Казани въ сумашедшемъ дом?.[493 - Зач.: Въ дом? же сумашедшемъ томъ сид?лъ совершенно здоровый Никоновъ.] Зналъ онъ и Никонова, который зар?зался стекломъ, чтобы избавиться отъ безвыходнаго положенiя. Онъ ударилъ въ лицо допрашивавшаго его и трунившаго надъ нимъ товарища прокурора. Чтобы спасти его, его признали сумашедшимъ. Онъ не выдержалъ и перер?залъ себ? стекломъ артерiи.[494 - Зач.: Петлинъ же оправился, и его однаго съ уголовными вели теперь впереди ихъ за 2 м?сяца по тому же пути. Изв?стiе это также, въ особенности самоубiйство Никонова, поразило вс?хъ и больше вс?хъ Крыльцова.] Изв?стiе же объ Аладин?, террорист?, особенно поразило Новодворова.

Долго вс? молчали. Наконецъ Крыльцовъ обратился къ Нехлюдову и разсказалъ ему, кто былъ Петровъ и какъ онъ погибъ.

– Не выдержалъ одиночки, – сказалъ Крыльцовъ.

– Р?дкiе выдерживаютъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Ну, отчего р?дкiе? – сказалъ Набатовъ. – Я такъ прямо радъ былъ, когда меня посадили. То все боишься, что самъ попадешься, другихъ запутаешь, испортишь д?ло. Такъ устанешь, что радуешься, когда посадятъ. Конецъ отв?тственности. Отдохнуть можно.

– Я тоже всегда хорошо выдерживалъ, – началъ Крыльцовъ.

– Ну, не очень хорошо вы то со своимъ здоровьемъ, – неосторожно сказала В?ра Ефремовна.

– Отчего не очень хорошо? – нахмурившись спросилъ онъ.

– Н?тъ, я просто говорю, что не можетъ не оставить сл?довъ.

– Вздоръ какой. Да, такъ я говорилъ, Петровъ нервная натура. Онъ мн? говорилъ, что у него были вид?нья, и свихнулся. Никонова я понимаю: сид?ть одному здоровому съ сумашедшимъ.

– Но что за негодяй Аладинъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Захот?лось сладости жизни, – вставилъ Набатовъ.

– Просто усталъ. Какъ мы вс? устали, – сказалъ Крыльцовъ.

– Parlez pour vous,[495 - [Говорите за себя,]] – крикнулъ своимъ басомъ Новодворовъ.

– Разум?ется, усталъ. Вс? устали, – сказалъ Крыльцовъ.

* № 150 (рук. № 93).

Гл. XXI (21).

Нехлюдовъ стоялъ у края парома, безсознательно любуясь на широкую, быструю р?ку, думая о томъ, о чемъ онъ не переставая думалъ во время этого путешествiя: о душевномъ состоянiи Катюши и объ ужасахъ, совершавшихся зд?сь. Онъ думалъ сейчасъ о несчастномъ Крыльцов?[496 - Зачеркнуто: вспоминалъ бол?знь, смерть своей матери, вс? т? удобства, которыя были доставлены ей, сравнивалъ положенiе княгини Корчагиной, которую носили на л?стницы, чтобы не растревожить ея нервы,] и невольно сравнивалъ положенiе[497 - В подлиннике: съ положенiемъ] богатыхъ капризныхъ людей, им?ющихъ вс? удобства, уходъ, съ положенiемъ этаго умирающего чахоточнаго челов?ка[498 - Зач.: на мороз?, даже безъ хорошей одежды, на тел?г? по колчамъ, думалъ] и, несмотря на всю жалость, которую онъ испытывалъ къ Крыльцову, онъ невольно сравнивалъ еще это положенiе Крыльцова съ положенiемъ такого же чахоточнаго, который не ?халъ, a п?шкомъ тащился скованнымъ съ товарищемъ, съ положенiемъ старика, котораго онъ вид?лъ вчера, и сотенъ и тысячъ людей, которыхъ онъ вид?лъ за это время.

Какъ только по вод? донеслись густые звуки дорогаго охотницкаго колокола, стоявшiе у лошадей вощики, ямщики и вс? бывшiе на паром? сняли шапки и перекрестились.[499 - Зач.: У однаго изъ снявшихъ шапки крестьянъ Нехлюдовъ зам?тилъ выстриженную маковку. Онъ ввглянулъ на его руку. Онъ крестился двуперстнымъ крестомъ.] Одинъ только старый лохматый челов?къ въ старомъ заплатанномъ азям?, въ высокихъ бродняхъ, съ сумочкой за плечами и большой шапк?, съ длинной палкой въ рук?, которую онъ мочилъ въ вод?, не перекрестился, а, поднявъ голову, уставился на Нехлюдова, зам?тивъ, что онъ не крестится.

– Ты что-жъ, старый, не молишься, – сказалъ бойкiй ямщикъ, над?въ и оправивъ шапку. – Аль некрещеный?[500 - Зач.: – Обасорманился, видно.]

– А что же онъ не молится? – сказалъ лохматый старикъ, быстро выговаривая слогъ за слогомъ и указывая на Нехлюдова.

– То господинъ, а ты кто?[501 - Зач.: Бродяга, я чай?]

– Онъ саб? господинъ, а я саб? господинъ.

– Господинъ, – иронически проговорилъ ямщикъ, чувствуя на себ? взгляды ближайшихъ крестьянъ, придвинувшихся къ разговаривающимъ, – господинъ Кукушкинъ. Вотъ какой ты господинъ. Бродяга.

– Я не бродяга, знаю куда иду. Кто не знаетъ куда идетъ, тотъ бродяга. Вотъ вы не знаете, вы и бродяги.

– Чего не знаемъ?

– А не знаешь, кому кланяешься. – Старикъ нахмурился и, переходя въ наступленiе, строго обратился къ ямщику. – Ты чего кланялся, шапку снималъ, рукой болталъ? Ты скажи, кому кланялся?

– Кому кланялся? Богу.

– А ты его вид?лъ – Бога то?

Что то было такое серьезное и твердое въ выраженiи старика, что ямщикъ, почувствовавъ, что онъ им?етъ д?ло съ сильнымъ челов?комъ, н?сколько смутился, но не показывалъ этаго и, стараясь не замолчать, посп?шно отв?чалъ:

– Богъ на неб?.

– А ты былъ тамъ?

– Былъ, не былъ, a вс? знаютъ, что Богу молиться надо.

– Бога никто не вид? нигд? же. Единородный сынъ, сущiй въ н?др? отчемъ, – онъ явилъ.

– Ты, видно, нехристь, дырникъ. Дыр? молитесь, – сказалъ ямщикъ, засовывая кнутовище за поясъ и оправляя шлею на пристяжной.

Кто-то засм?ялся.

– Вотъ и бродите, какъ сл?пые щенята. Молитесь, а сами не знаете кому.