Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Да, любовниковъ, – отв?чала Маслова и пошла на свою см?ну.

* №103 (кор. №27).

По вс?мъ преданiямъ и даннымъ возвращенiе его къ власти было невозможно. А между т?мъ онъ приходилъ въ восхищенiе, когда къ Пасх? получалъ разр?шенiе пристегнуть еще новую блестящую игрушку на свой мундиръ, былъ въ отчаянiи, когда другiе получали бирюльку, считающуюся старше, ч?мъ та, какую онъ получилъ, и не переставая старался пользоваться всякимъ случаемъ общенiя съ сильными мiра и въ особенности съ царской фамилiей и царемъ и въ изв?стной м?р? достигалъ этого. Всл?дствiи этого[361 - Зач.: такъ какъ в?ра графа Ивана Михайловича разд?лялась большинствомъ правителей въ Петербург?, связи у него были большiя.] у графа Ивана Михайловича были большiя связи.

* № 104 (кор. № 27).

Обязанность его въ кр?пости состояла въ томъ, чтобы содержать въ казематахъ, въ одиночныхъ заключенiяхъ, политическихъ преступниковъ и преступницъ, т. е. людей, желавшихъ[362 - Зачеркнуто: сд?лать доступными всему народу вс? блага, которыми пользовались богатые, въ особенности блага просв?щенiя, и изъ за этого желанiя пожертвовавшихъ благами жизни и часто даже самой жизнью.] изм?нить существующiй порядокъ вещей не для личныхъ ц?лей, но для улучшенiя, по ихъ мн?нiю, положенiя всего народа.

* № 105 (кор. № 27).

Владимiръ Васильевичъ очень обстоятельно, ни разу не взглянувъ на Нехлюдова, своимъ тонкимъ голосомъ доложилъ касацiонную жалобу и обратился къ Селенину. Селенинъ всталъ и очень опред?ленно высказался въ пользу касацiи, даже преступивъ пред?лы в?денiя Сената, т. е. коснувшись самаго существа д?ла. Фонаринъ попросилъ слова и по пунктамъ сталъ защищать жалобу[363 - В подлиннике: Жалобы]. Его выслушали и потомъ сенаторы стали сов?щаться. Предс?дательствующiй все время молчалъ. Бе стоялъ за касацiю. Владимiръ Васильевичъ сдержаннораздраженно возражалъ своимъ тонкимъ голосомъ, очевидно недовольный не столько результатомъ перваго д?ла, сколько т?мъ, что онъ догадался по тону Селенина (им?вшаго репутацiю особеннаго ригориста, chevalier sans peur et sans reproche),[364 - [рыцаря без страха и упрека]] что онъ знаетъ про его отношенiя съ страхованiемъ. Предс?д[ательствующiй] сталъ, по своему всегдашнему челов?коненавистничеству, на сторону Вольфа. Все д?ло р?шалось голосомъ Сковородина. И этотъ голосъ сталъ на сторону отказа, преимущественно потому, что не любилъ аристократовъ, съ которыми онъ не былъ знакомъ. Т?хъ, съ которыми онъ былъ знакомъ, онъ особенно любилъ, стараясь быть съ ними какъ можно бол?е фамильяренъ, а незнакомыхъ аристократовъ не любилъ. Теперь же за касацiю были два аристократа – одинъ Нехлюдовъ, котораго онъ совс?мъ не зналъ, а другой Селенинъ, котораго онъ зналъ, но который постоянно держалъ себя на почтительномъ отъ него отдаленiи. И потому естественно, желая быть имъ обоимъ непрiятнымъ, онъ примкнулъ къ мн?нiю Вольфа, и въ касацiонной жалоб? было отказано.

** № 106 (кор. № 21).

LXXXII.

Первое чувство Нехлюдова, когда онъ проснулся на другое утро, было то, что онъ наканун? сд?лалъ какую то гадость. Онъ сталъ вспоминать: гадости не было, но было то, что т? сомн?нiя и соблазны, которые всегда находятъ на челов?ка въ минуты его слабости, онъ принялъ за настоящее, нормальное состоянiе, а нормальное состоянiе души принялъ зa соблазнъ.

Утромъ онъ понялъ, что то, что онъ думалъ и чувствовалъ вчера вечеромъ, былъ соблазнъ, а настоящее, нормальное состоянiе его души есть то, въ которомъ онъ находился посл?днее время и въ которомъ принялъ т? важныя два р?шенiя, которыя изм?нили всю его жизнь: женитьба на Масловой, а если не женитьба, то сл?дованiе зa нею въ Сибирь и отказъ отъ права собственности на землю.

Это – настоящее, a колебанiе въ этомъ – соблазны. Прежде всего онъ по?халъ на Васильевскiй островъ къ Шустовой.

Квартира Шустовой была наверху. Ходъ былъ по какой-то странной, прямой и крутой, разум?ется голой, л?стниц?. Пахло дурно. Женщина, худая и черная лицомъ, съ засученными рукавами, встр?тила Нехлюдова сначала испуганно, а потомъ, узнавъ, кто онъ, восторженно:

– Душенька, голубчикъ, в?дь вы не знаете, что вы сд?лали. Вернули Лидочку. В?дь она бы умерла тамъ. Лидочка! Это князь Нехлюдовъ. Да зач?мъ вы съ черной л?стницы? – сказала женщина, мать Шустовой, и, схвативъ его руку, зарыдала, стараясь ц?ловать ее.

Изъ двери вышла д?вушка въ с?ромъ шерстяномъ плать? съ папироской въ рук?.

– Нельзя, тетя, не зовите ее, она и такъ изнервничалась. Здравствуйте.

– Вы насъ простите. Я ей тетка. Колоколова. В?дь мы отчаялись. Пожалуйста, сюда войдите; вы не знаете, что вы сд?лали: оживили ц?лую семью. Сюда, сюда, – говорила Колоколова, проводя его черезъ узкую дверь и коридорчикъ въ комнату съ постелью и диванчикомъ передъ столомъ, за которымъ сид?ла[365 - Зачеркнуто: маленькая, худенькая, вся въ черныхъ глазахъ д?вушка,] бл?дная, худая, некрасивая женщина или д?вушка съ взволнованнымъ и кроткимъ выраженiемъ лица и говорила съ чернобородымъ челов?комъ, мрачно сжимавшимъ свои кол?на скрещенными пальцами.

– Лида, вотъ князь Нехлюдовъ.

Лида Шустова[366 - Зач.: нервно вскочила и остановилась, блестя своими черными глазами.] быстро встала и, кротко и радостно улыбаясь, кр?пко пожала руку Нехлюдова.

– Благодарю васъ за все, за все. А что[367 - Зач.: Маша] В?рочка? Вы ее вид?ли?[368 - Зач.: – Марья Павловна? Да какже.– Ну, вид?ли и полюбили? Сядемте.– Да, разум?ется полюбилъ, – улыбаясь при одной мысли о Марь? Павловн?, сказалъ Нехлюдовъ,]

– В?ра Ефремовна? Да, она то и доставила мн? случай познакомиться съ вами.

– Вотъ сюда. Тутъ вамъ покойн?е будетъ, – говорила Лидiя, точно она была самый обыкновенный челов?къ, а не вышедшая вчера изъ кр?пости политическая преступница. – Мой двоюродный братъ Захаровъ[369 - Зачеркнуто: сказала Лидiя.], – прибавила она, знакомя съ чернобородымъ мущиной.

– Она[370 - Зач.: ужасно.] очень мучалась о васъ, – сказалъ Нехлюдовъ.

– Что обо мн? мучаться? Мн? хорошо было. Очень хорошо.

– Да, это видно, какъ хорошо, – сказалъ ея двоюродный братъ, – когда отъ тебя половины не осталось.

– Что жъ, я сама виновата.

– Какже вы сами виноваты? – спросилъ Нехлюдовъ.

– А видите ли, – начала женщина съ папироской, – она в?дь совершенно ни за что сид?ла, за то только, что они дали передать какiе-то листы, она и сама не знала что, и тотъ сказалъ, отъ кого получили, а она не говорила. Ее и держали, пока она не скажетъ.

– Я и не сказала, но потомъ, – продолжала расказывать сама Лидiя, – схватили мою подругу. И тутъ начались допросы, и допросы эти были ужасны. Распрашиваютъ о разныхъ предметахъ, вызываютъ на разсказы, и такъ хитро, что не усп?ешь сообразить и скажешь. И вотъ, когда я узнала, что ее взяли, и вспомнила свои разговоры съ ними, я ув?рена была, что я ее выдала. Тутъ на меня напала тоска.

– Лидочка, ты не говори…

Но Лидочка уже не могла остановиться и начала разсказывать сложно, запутано, все бол?е оживляясь и волнуясь. Въ особенности, очевидно, волновало ее воспоминанiе объ одномъ допрос? у стараго сыщика – жандарма. Этотъ старикъ всталъ передъ образомъ, взмахнувъ рукой, широко перекрестился и сказалъ: «ну вотъ вамъ крестъ и клятва, – в?дь вы не в?рите въ Бога, а я и в?рю и боюсь Бога. Такъ вотъ вамъ клятва передъ Богомъ, что то, что вы мн? скажете, не пойдетъ дальше, не послужитъ уликой, а напротивъ, то, что вы скажете, поможетъ намъ освободить т?хъ, которыхъ мы томимъ, можетъ быть, напрасно».

– Я пов?рила и сказала, не имя того, кто мн? далъ, a м?сто, гд? мы встр?тились съ Митинымъ. На другой день я узнала, что Митинъ арестованъ. И тогда я уже не могла спать, не могла ?сть. Все ходила. Хочу забыть и не могу. Начну считать, стихи говорить. И все т? же мысли. Да нетолько мысли, а лягу, хочу заснуть и вдругъ слышу надъ самымъ ухомъ шопотъ. Шепчетъ вотъ такъ быстро, быстро, – говорила она, глядя сейчасъ полными ужаса глазами передъ собой. – Знаю, что это галлюцинацiя, и не могу не слушать. Ахъ, это было ужасно!

Она вдругъ зарыдала. Мать бросилась къ ней и тоже заплакала. Лидiя вскочила съ дивана и, зац?пившись зa кресло, выб?жала изъ комнаты. Мать и Колоколова пошли за ней.

– Совс?мъ разбитое существо, – сказалъ двоюродный братъ. – А что зa женщина! Это одно самоотверженiе. Она не знаетъ, что такое жить для себя. Тутъ не только уединенiе, страхъ, неизвестность, но это напряженiе слуха, мозга – все это разрушаетъ психику.

– И неужели они такъ, ни за что, держали ее? – спросилъ Нехлюдовъ.

– Совершенно ни за что. Кто передалъ ей прокламацiи, было изв?стно; изв?стно было, что она вовсе не зам?шана въ этомъ, даже не было указанiя на то, что изъ нея можно что нибудь выудить, но она была взята и, можетъ быть, могла пригодиться, и вотъ ее держали и продержали бы еще Богъ знаетъ сколько, если бы за нее не ходатайствовали.

– Неужели только изъ за этого?

– Еще бы. В?дь идетъ война, а на войн? вс? средства годятся. Я это знаю, потому что тоже сид?лъ. Да теперь уже не сяду. Нужно кому нибудь оставаться на вол?. Благородствомъ и рыцарствомъ, кротостью, непротивленiемъ съ ними, съ этими разбойниками, пользующимися вс?ми подл?йшими и жесточайшими средствами, – нельзя. А надо бороться ихъ же средствами.

Нехлюдовъ ничего не отв?тилъ. Ему непрiятно было слушать это, но онъ не зналъ, что отв?тить.

– Простите меня, я взволновалась, – сказала Лидiя, съ красными глазами выходя изъ двери. – Я просила васъ за?хать для того, чтобы передать[371 - Зачеркнуто: Маш?] В?рочк? – вы в?дь увидите ее?

– Над?юсь.

– Что вотъ я вышла здорова, бодра, поправившись, – говорила она см?ясь, – отвыкла курить и по?ду въ деревню. Да я вамъ дамъ письмо. Можно? Вотъ мы злоупотребляемъ вашей добротой, – и она опять засм?ялась.

– Пожалуйста, пришлите. Я завтра ?ду.

– В?рочку[372 - Зач.: Машу] очень поц?луйте, – и Лида еще странн?е расхохоталась и прямо отъ см?ха перешла къ рыданiю и опять ушла за дверь.

– Едва ли когда оправится. Обработали, – сказалъ двоюродный братъ.

– Ничего, поправится, – сказала Колоколова, – только бы поскор?й въ деревню. Отецъ ея управляющiй им?нiемъ въ Псковской губернiи.

– За то, что чиста, самоотвержена, за то и погибла. Будь пошла, груба, животна – эта будетъ жить, какъ разъ придется по сред?, – говорилъ чернобородый.

Главное чувство Нехлюдова, когда онъ возвращался съ Васильевскаго острова, было н?которое недоум?нiе и удивленiе передъ той поразительной разницей, которая была между положенiемъ этой женщины вчера и нынче. Вчера это была или, по крайней м?р?, таковою представлялась для большого количества людей – опасное существо, для огражденiя общества отъ котораго нужно было держать ее въ толстыхъ казематахъ кр?пости посредствомъ часовыхъ съ заряженными ружьями, отд?ливъ ее отъ всего мiра.

Вчера она была тамъ, въ кр?пости, куда онъ и думать не см?лъ проникнуть, – нынче это было слабое, измученное, безпомощное и, главное, доброе, ко вс?мъ до самоотверженiя расположенное существо въ полосатой старой кофточк? и съ растрепанными р?дкими и длинными волосами, изъ которыхъ одна черная прядь, выбившись, не вiясь, вис?ла передъ ухомъ, и[373 - Зачеркнуто: блестящими, чахоточными черными] кроткими глазами, которое не могло никому сд?лать ничего дурного.

Зач?мъ они держали въ кр?пости ее, зач?мъ держали Гуркевича, не давая ему возможности вид?ться съ матерью и даже заниматься наукою, зач?мъ держали вс? т? тысячи, которыя онъ вид?лъ и про которыхъ слышалъ, какъ политическихъ, такъ и уголовныхъ? И простой отв?тъ уже напрашивался ему, но онъ не р?шался его себ? высказать.