Шизик

Радости не было. Была печаль. Была жалость. Не хотелось смотреть на Дэна, было стыдно перед мужем. Что я буду делать с Дэном, который копил на эту поездку, мы с мужем оставляли столько за вечер в ресторане. Даже билеты на концерт купить он не смог, деньги на билеты отдал Сергею, и охранник, слетав в Финляндию, купил их заранее и привёз. Поездка охранника, конечно, была финансирована Сергеем. Я не смогу жить с таким романтиком, ездить с ним на его «ладе-калине», жить в двухкомнатной хрущёвке.

– Ну, что, Наташка… Давай. Целоваться не будем. Счастливо съездить, вернёшься, встречу и, как уговаривались, тебе решать, с кем останешься, – Сергей резко повернулся на каблуках и, не оборачиваясь, пошёл прочь.

Сергей не отомстил мне, он просто расставил всё по своим местам, раскрыв мне глаза.

* * *

Вернувшись через неделю, Наташа переехала к Дэну в его хрущёвку.

Шизик

Они сидели у камина в доме Юрки. Сидели вчетвером: Юркина жена Ленка, Элла, Генка и сам хозяин, Юрка.

Юрка – располневший, с затёкшим лицом и внушительным пузцом.

– Геныч, у тебя сейчас какая машина-то? – Юрка открыл дверку камина и подложил дров, затем степенно подошёл к столику, плесканул себе виски, кинул льда из стоявшего рядом холодильника. Добавил минералки и сел на своё место. – Чего молчишь-то, какая?

– Да я без машины сейчас, Юр, меня же Элка привезла, – Генка сидел с соком в руках и пристально смотрел на огонь, протянув к нему ноги, – делать её нужно, движок стуканул.

Было видно, что Юрке необходимо поговорить о своей BMW Х6, которую он купил на прошлой неделе, и его немного заводило, что Генка как бы не заметил этого, хотя ведь наверняка заметил. Наверняка! Скорее делает вид, чтобы его позлить. Завидует.

Генка же сидел и не думал о таких обыденных мелочах, ему было совершенно всё равно, на чём там Юрка возит свою располневшую задницу.

– Юр, он же шизик – композитор, он и что я машину сменила, не заметил, – Элла хохотнула.

Элла была худа, с отличной фигурой, пышными волосами, но некрасивым лицом.

– Да не, ребят, я замечаю всё, мне просто всё равно. Не думал, что это для вас так важно, – Генка завозился в кресле. – Мне хорошо, тепло и приятно сидеть с вами. Но можно и о машинах поговорить. Вижу, что и у Лены новый «лексус» на гибридной тяге. Со стороны технической части мне всё это интересно даже. Но вот перебор, Юр, хочешь казаться успешным, а синячишь вискарь со льдом, ещё и минералкой бавишь. Скотч в любом случае должен быть односолодовым. И «беха» Х6 – недорогая машина, извини. Ну, всё относительно, конечно. Но твоё желание казаться богатым и успешным – не есть действительность. Мне это не нужно сейчас, у меня другие цели.

– На композиторстве много не заработаешь, – зло подала голос Лена, сидевшая вдали за Юркой. – Так и будешь свою помойку чинить и по съёмным квартирам мотаться.

– Да, ё моё! Лен! Устраивает это меня сейчас, не до этого мне, – Генка выглядел растерянным. Захлопал глазами.

Ленка была симпатичной, молодо выглядевшей женщиной, очень холёной и всегда безупречно одетой. Красива. Генка с тоской подумал, что сейчас придётся говорить с этими, ставшими ему чужими, людьми, высказывать свою позицию, и его никто не поймёт по определению, поэтому попытался перевести разговор.

– Эл, а ты ведь говорила, дачу какую-то шикарную купила, где и какая дача-то, рассказала бы.

– Ты чего, Ген? Охренел? Я тебе всю дорогу, пока ехали, рассказывала, ты кивал, как китайский болванчик на кочках, и снова-здорово! – Элеонора была явно справедливо возмущена, её далеко не симпатичное лицо наморщило недовольно лоб. Генка виновато молчал, ему захотелось быстрее уйти… Или остаться одному, просто сидя у огня, но ни то, ни другое было нереально.

– Так когда зарабатывать-то начнёшь, одногруппничек? – Ленка настаивала, её заводило, что Генка, как амёба. Не рад их «достижениям в жизни», если бы была зависть или ещё какое чувство, было бы понятно, но этот шизик сидел, что у костра, что у камина в их доме – всё равно. – У тебя же был бизнес, всё просрал, сидишь в полной жопе. Что за кайф?

Юрка одобрительно посмотрел на жену. Он был достаточно жёстким человеком, в фирме, где он был хозяином, его звали эсэсовцем, но иногда не мог прямо в глаза товарищу высказать то, что он считал очень унизительным. Генка тяжело вздохнул, претензия ему вовсе не казалась унижающей его, но придётся объяснять и высказывать свою точку зрения. В том, что эти люди его просто никогда не поймут, он был уверен. С таким же успехом он мог разговаривать с ними на удмуртском, к примеру, языке.

– Лен, – вкрадчиво начал он и замолчал, подбирая слова, – вот скажи, на хрена вам всё это?! Ради чего вы живёте-то?

– Ясно! Остапа понесло, – это высказалась Элла, она неодобрительно смотрела на Гену, потому как подобный разговор между ними уже происходил.

– Ты хочешь сказать, что бабло – это зло во всей Вселенной, и ты, как Че Гевара, за правду и равенство во всём мире, а деньги и власть тебе не нужны? Коммунист хренов. За Зюганова, надеюсь, не будишь агитировать? С флагом тут по дому ходить, – Юрка чесал своё полнеющее пузо.

– Не утрируй. Я далёк от коммунистических идей. Второй костюм в могилу не наденешь. Но я хочу другое сказать, и наверняка буду не оригинален: купив одно, нужно купить что-то лучшее и заработать больше денег. Но всё не ново, старо, как мир, и повторяется. К примеру, когда музыку писал Моцарт, это была попса полная, как к ней относились, ведь это музыка, под которую можно танцевать, дёргать ногами. Но во время Моцарта была масса богатых людей, было много всяких политиков, как и сейчас, покупали должности, были всем известны в городе, в стране и даже в мире. Но кто их помнит? Они были забыты через поколение и на хрен никому не нужны. Потому что жили для себя, любимых только! А чувак, писавший попсу своего времени, умер в полной нищете, – Генка замолчал, подумал. Друзья молча смотрели на него. С неприязнью смотрели. – Неужели нет желания оставить после себя что-то, действительно оставить, а не, заработав бабла, сгинуть? Если человек не может быть Моцартом, а у него получается хорошо зарабатывать деньги, то будь Саввой Морозовым, занимайся благотворительностью, созидай.

– Что за вонь, Гендос? Ты жопу вообще вытираешь? Воняет, жуть! – Юрка был взбешён, и вискарь уже дошёл до мозжечка.

– Жопу вытираю, у меня майка длинная, – с улыбкой.

– Шутник, ёпрст! Мудила, блин, хренов! Ленка права, просрал бизнес, живёшь в комнате в общаге, ездишь на разбитой «девятке». Даже жена тебя бросила, у тебя всё, как у алкаша опустившегося, как начал два года назад со своей никому не нужной и неизвестной музыкой, ты пойми, ты – говно вонючее, вообразившее себя Моцартом. Разницы в том, если бы ты бухал, и том, что сейчас, нет. Это никому не интересно, ты – трутень, ни хрена не добившийся в жизни.

– Да, наверное, ты прав. Я пойду, пожалуй. Спасибо, уютно у вас, мне работать пора.

– Работать? У тебя работа появилась? – Элла злорадно сверкнула глазами.

Юрка, слегка качнувшись, встал к камину, открыл стеклянную дверку, подкинув дров, начал поправлять их кочергой. Гена встал, снял очки, протёр о край майки.

– Ты майкой и жопу, и очки вытираешь, идеолог коммунизма, давай, денег дам, тряпочку себе для очков купишь, – Ленка была довольна возникшей ситуацией.

– Спасибо, Лен. Ты очень добра. Пойду я, – Генка выглядел очень уставшим и бледным.

– Куда ты пойдёшь? До города 10 километров по трассе. Я отвезу тебя, подожди минут десять. Весь вечер на фиг, Ген, испортил, – Элла была явно огорчена.

– Спасибо Эл, я прогуляюсь, – Генка пошёл через длинный зал.

– Стоять, сука!!! – Юрка заорал и метнул в Генку кочергой. Тело упало, как подкошенное, на напольной плитке начало расползаться тёмное пятно. Молчали все, включая Генку. Страх. Понимание. Оно пришло быстро. Понимание, что, судя по неестественной позе, он уже мёртв. В течение минуты к нему никто не подходил. Страх. Затем в полной тишине Юрка неуверенной походкой подошёл к телу и нагнулся над ним.

– Мамочка, мне страшно! – вскричала Элла и прижалась к совершенно бледной Ленке.

Звонить, конечно, никуда не стали, изменить было уже ничего нельзя, все понимали, что Юрку просто посадят, а кому от этого будет лучше? Элеонора уехала, взяв с собой Ленку, как настоял Юра. Он не хотел их впутывать в эти проблемы с телом, он искренне терзался сам.

* * *

– Как вот с этим жить? Я – сука, пусть и не хотел, но ведь замочил на хрен своего друга! Друга детства! Пусть и жизнь-то у него была никчёмной и никому не нужной, но он был человеком, и не мне решать, ё! Даже не знаю… Ё! Знаю одно, что, сев на нары, я не искуплю ни хрена. Не буду иметь тогда возможностей, а сейчас, пока есть деньги, я подумаю, как это сделать, ещё не решил, – Юрка сидел на кухне Элеоноры и пил виски. – Я похоронил его вчера, недалеко, там, у пруда, где мы все вместе пять лет назад жарили шашлыки, когда начиналось строительство дома…

Помолчали. Каждый думал о своём и об одном. Генку было нестерпимо жалко. Но жизнь продолжалась, и недели через две всё у всех встало на свои рельсы. Но Юрку это изменило, он стал более сдержанным и корректным с подчинёнными, уже не орал, как прежде, и тем более перестал кидать в них чем попало при внезапных приступах ярости. Он учился сдерживать свою распущенность.

Прошло четыре с половиной месяца, когда около часу ночи раздался звонок. У ворот стояла Элла.

– Мы уж спим давно, что с тобой, Эл? На часы смотрела или ты опять пьяная, штоль, за рулём? – Ленка с прищуром смотрела на выходящую из припаркованной машины подругу.

Элла молчала, было видно, что она плакала, краска с глаз была смыта, лицо красное.

– Да что случилось-то, Эл? – Юрка был явно обеспокоен, слёзы на глазах их общей подруги он видел последний раз, когда погиб её горячо любимый муж… Прошло уже 14 лет, как она не плакала, в ней как что-то зацементировали. Когда возникло несчастье с Геной, она тоже не проронила ни слезинки.

Элла молча выложила на стол ноутбук со вставленным модемом и открыла на какой-то статье. Одновременно она включила аудиозапись, она была тут же на сайте, зазвучала музыка. Супруги встали рядом и начали читать статью, статья была переведена автоматическим переводчиком, русскоязычной версии не было. Сайт был итальянской газеты «Коррьере делла Сера», где давал интервью маэстро Романо Гондальфини, руководитель Миланского симфонического оркестра имени Джузеппе Верди.

В статье говорилось, что оркестр даёт большой концерт в честь гениального композитора современности Геннадия Сафронова, пропавшего в России. По словам Гондальфини, Геннадий был болен раком, но они ежедневно общались по электронной почте. Романо был поражён силой музыки, которую писал этот русский, и решал вопросы о переводе его в германскую клинику для лечения, как вдруг композитор исчез. Гондальфини вспоминал, что, общаясь с Геннадием по поводу болезни, он долго уговаривал его принять решение по лечению в Германии, на что он долго отказывался, говоря, что лучше быть, как кошка, уйти и умереть, чтобы никому не мешать.

Вроде бы последнее время уже созрело решение, и Геннадий уже дал согласие, а его результаты анализов давали шанс выжить. Но, видно, что-то пошло не так, говорил маэстро, и, видно, всё же Сафронов принял решение умереть, как кошка. Он пропал. Маэстро приезжал в Россию в город, где жил Геннадий, разыскал его квартиру и ужаснулся условиям, в которых тот жил, был в полиции, где по его просьбе завели дело, но композитора так и не нашли. По тем анализам, что были, врачи дали резюме, что без лечения и принятия дорогостоящих лекарств он уже умер, умер в страшных мучениях, умер непонятно где, и неясно, есть ли вообще в далёкой России могила гениального композитора.

Они молча стояли над компьютером, из динамика звучала музыка, классическая музыка.