Закат Ярила

– Ай, ну вас! Я умываю руки.

Пока дети ругались, он махнул звукорежиссёру, и тот включил весёлую танцевальную музыку. Когда все успокоились, Пересвет отдал бразды правления театральной студии, а сам ушёл в фойе ДК.

Наконец мероприятие подошло к концу. Двое мужчин облили чучело горючей смесью и подожгли с помощью факела. Дети сразу подбежали к родителям. Сверкали вспышки камер телефонов, слышался весёлый смех ребят. Пересвет стоял у сцены рядом с румяной девушкой, что играла Весну, и хмуро наблюдал за действом. Каждый раз одно и то же.

Вскоре догорел последний пучок соломы. Посреди двора остался только «скелет» бабы Масленицы. Над землёй высился чёрный крест, а с его обугленных перекладин капал на мёрзлую почву дёготь сухой травы. «Только бы жечь, а про суть праздника и не знают», – подумал отнюдь не весёлый Пересвет, глядя на радостные лица гостей.

Зиму проводили, Весну встретили. Работники ДК стали разбирать остатки праздника. Несколько женщин принесли из дома стопки жирных блинов, кто-то купил три пачки молока вместо сметаны. Весь оставшийся день коллектив питался только основным кушаньем Прощёного воскресенья.

Угрюмый вид Пересвета озадачил Аллу Петровну. Она несколько раз спрашивала, что стряслось, но ответа так и не дождалась. Другие тоже вдруг начали интересоваться, почему это вечно собранный молодой человек упал духом, хотя директор после мероприятия подходил к нему, с улыбкой хлопал по спине и ещё больше нахваливал.

– Напомни-ка, Пересвет Олегыч, почему ты не забираешь волосы в хвост? – жуя огромный блин, поинтересовался звукарь, и присел напротив него.

– Во-первых, с каких пор мы перешли на «ты»? А во-вторых, резинка больно стягивает кожу, и потом у меня целый день болит голова.

– Так почему бы их не отстричь?

– Потому что, – грубо отрезал Пересвет. – Я дал обещание.

– Кому?

– Себе.

Парень непонимающе уставился на коллегу, ждал пояснений, но Пересвет лишь откусил масляное угощение и запил его молоком. Тогда звукарь усмехнулся и сказал:

– Кстати, насчёт Тяпкина…язык из одного места высунь и скажи ему, наконец, что требуешь премию. А то он так и будет на тебе выезжать. Или хлопков по спине хватит?

Устав от расспросов и наглого раздолбая, который работает у них без году неделю, Пересвет захватил бумаги и выбежал на улицу. Рабочий день закончился, можно было и раньше уйти, корил он себя, спеша домой.

Вообще-то, работа ему нравилась – платят прилично, на жизнь хватает. Если считать дополнительные кружки. Он любил дарить людям праздник и становиться частью действа. Это не мешки таскать. Хотя грузчиком побатрачить тоже успел. С месяц отработал и ушёл: ручки хиленькие, волосы мешаются, как не собирай их в хвост, ещё и учеба выкручивает из тяжелой головы последние гайки. Натерпелся, в общем.

Но сейчас с каждым мероприятием становилось всё сложнее – дети не слушали, а родители не слышали. Пересвет расстегнул пальто и торопливо шёл мимо ларьков с запахом шаурмы, шашлыка или гари, мимо голых деревьев и низких заборчиков в парках, мимо детских площадок с толпами ребятни, и всё думал, что делает недостаточно. Раньше он считал, что всему должен быть предел. Но всё больше убеждался в обратном – ненасытные люди жаждут хлеба и зрелищ, неважно, какой ценой, главное, чтобы было весело. А то, что дети не знают простых вещей – это так, ерунда.

Ему временами казалось, что сколько бы ни старался – всё впустую. Собственная беспомощность душила, как и родная столица. Пересвет вдруг почувствовал, как насквозь провонял городом: выхлопными газами, дуновением сырого бетона в недрах метро, тошнотворным запахом чьих-то тяжёлых духов и копотью дорог…Его затягивало вязкое, клокочущее нутро мегаполиса. Каждый шаг отдавался болью в висках.

Пересвет резко остановился посреди улицы и вскинул голову к тёплым лучам весеннего солнца: глаза тут же заслезились. Сняв очки и смахнув пару солёных капель, он пошёл дальше. Мимоходом поздоровался с добродушной старушкой-консьержкой, забежал в лифт и уехал на свой этаж.

«Хватит! Надо сменить обстановку», – подумалось ему, едва захлопнул дверь квартиры. Под ботинком что-то хрустнуло. Пересвет отступил на шаг и с ужасом обнаружил разбитую раму с копией своего диплома.

– Чёрт!

Аккуратно собрав осколки, Пересвет вытащил бумажку, прошёл в комнату и бережно уложил её в первый ящик стола. Новую раму решил купить позже. Только он закончил готовить ризотто с морепродуктами, как зазвонил домашний телефон.

– Слушаю.

– Сынок, это я, – в трубке раздался мягкий женский голос.

– Привет, мам.

– Как Масленица?

– Думал, хоть на этот раз пройдёт лучше. Ага, конечно! Мало того, что отгадали мало, так ещё и перессориться успели.

– А что ты хотел? Это дети.

– Хотел привить людям любовь к сказкам и родной культуре.

– Успеешь ещё, на это время нужно, и немало. Слушай, может, бабушку проведаешь? У неё ведь юбилей скоро.

– В Тулу ехать?! Мам, бред не неси. У меня и так работы по горло. Сама знаешь…

– Знаю, потому и говорю, – непоколебимо ответила женщина. – Выгоришь ты на своей работе, Пересвет. Мне ли не знать?

Когда мать говорила с ним полным тревоги и жалости голосом, отказать ей было просто невозможно.

– Ладно, что-нибудь придумаю…Отдых бы сейчас и правда не помешал. Но ничего не обещаю. Как отец?

– Работает. Эх вы, трудоголики мои…, – женщина ласково усмехнулась. – Ну, не буду отвлекать. Позвони, как решишься взять перерыв.

– Договорились. Пока, мам, – неохотно добавил: – Передай отцу привет.

Наступили выходные. Пришло время обмозговать то, что было вчера. Терпение было уже на исходе. Пересвет сделал звонок начальству и взял недельный отпуск. Директор согласился, ведь отпуска прилежный работник не брал довольно давно. К тому же все успели заметить его угнетённое состояние, а терять одного из лучших сотрудников коллектив не собирался.

Прощёное Воскресенье Пересвет традиционно провёл у родителей. В их большую квартиру по праздникам набивались все родственники – близкие, дальние, и, как говорится, седьмая вода на киселе. Этот год исключением не стал: широкий раздвижной стол ломился от блинов с разными начинками, крепкого чая и всевозможных соусов – от сметаны и мёда до томатной пасты и грибов с майонезом.

Во главе стола сидел Олег Дивеев, отец Пересвета, и его мать, Катерина. Сына они посадили между двоюродными братьями и сёстрами. Места он занимал мало, но родственники зажали его так сильно, что сложно было и вилку в руку взять. Закипел чайник. Мать побежала разливать кипяток по кружкам с ядрёной заваркой. Отец о чём-то спорил с младшим братом. При этом он ни разу не взглянул на единственного сына, лишь накалывал на вилку блины, щедро сдобренные красной икрой, которую дальние родственники привезли с не менее дальней Камчатки, и размеренно их жевал.

Остальные не отставали. Двоюродные сёстры Пересвета, старшеклассницы, весело шушукались о парнях из школы и о ночных дискотеках, братья – о новых играх. Старшие же, в свою очередь, вели шумные дебаты на тему мирового порядка, политики, и заодно жаловались на проказы детей.

Пересвет ел молча. Когда у него что-то спрашивали, он, конечно, отвечал, но сам на рожон лезть не собирался – конфликтовать с роднёй себе дороже. На блины, после рабочего застолья, смотреть ему не очень-то и хотелось. Но из вежливости пришлось наложить себе несколько, изворачиваясь от плечистых братьев и сестёр словно уж на сковородке.

Мать и сердобольные тётушки начали разносить гостям дымящиеся кружки. Пересвет бросил на неё взгляд, полный надежды:

– А кофе есть?

– Нет, сынок, – покачала головой Катерина. – Пей, что дали.

С этими словами она убежала на кухню, за второй партией чая. Пересвет заглянул в кружку с коричневой жижей, на поверхности которой плавали крупные чаинки, и поморщился. На работе было ещё хуже. Молоко. Желудок требовал запить пропитанные маслом блины, но хлебать бурду он не собирался. В итоге Пересвет невозмутимо встал из-за стола, чем приковал к себе взгляды шумных родственников, поправил неизменный бирюзовый пиджак, и с гордым видом ушёл на кухню.

Мать и тётушки хлопотали над десертами. Увидев сына, Катерина спросила:

– Чай не стал, да?

– Выпью обычной воды, – сухо ответил он, открывая кран.

Одна из тётушек рассмеялась:

– Кофе ему подавай, барин нашёлся.