Осколки разбитой кружки

Он вышел из университета, чувствуя, как его дыхание учащается. Каждый его нерв находился на пределе. Он прилагал все свои усилия, чтобы делать шаг за шагом. Ощутив, что больше не в состоянии выносить это давление, что в любую секунду он может взорваться, он неожиданно свернул налево и побрел через стоянку автомобилей к огражденной сеткой площадке, где велась стройка каких-то гаражных отсеков. Не зная, что с собой сделать, как заглушить внутреннюю нарастающую агонию, унять отчаяние от безвыходности, стараясь изгнать из памяти доказательства самого настоящего человеческого счастья, он крепко схватил себя за голову, зажмурив изо всех сил глаза, и еще некоторое время пытался удержать в себе боль, но затем принялся колотить себя ладонями по голове, чтобы только не видеть воображаемые образы самого себя в кругу пятерых друзей. Он с силой отшвырнул сумку с кодексами законов, конституцией страны, лекциями и учебниками – всем тем, что он ненавидел каждой своей частичкой; сдернул с себя куртку, бросив куда-то в сторону, снова схватился за голову, пригибаясь к земле, чтобы только унять эту боль, но легче не становилось. Все, что копилось в нем эти годы, своим распирающим изнутри объемом начало давать выход разочарованию в собственной жизни и признание собственной неспособности что-то изменить. Полный эгоист, думающий всегда только о себе, виноватый в собственных ошибках – почему же так невыносимо сейчас от его самовлюбленности?

Он вытащил рубашку из брюк, он впивался сжатыми кулаками в волосы, метался по огражденной металлической сеткой строительной площадке, чувствуя себя в клетке, но не мог дать выход всем своим чувствам. Схватившись за трубу, торчащую из груды сброшенного металла, он стал с силой дергать ее, пока не оторвал, и со всей силы ударил ею по земле. На долю секунды он замер, вперившись взглядом в металлическую трубу, а потом схватился за нее обеими руками и принялся колотить ею землю, выкрикивая ругательства, которые сам толком не разбирал.

– Твою мать, да что б тебя! Сдохни, твою! Тварь! Мать твою!

Злость переполняла его, злость на самого себя, на свою слабость и на всю свою жизнь, и он бил и бил трубой все подряд, что попадалось под руки, выкрикивая в воздух ругательства, своими резкими движениями едва не разрывая на себе рубаху, а в конце, отбросил трубу так далеко, как только смог ее швырнуть, и снова схватился рукой за волосы, тяжело дыша и почувствовав, что глаза сдавлены от слез. Его грудь вздымалась, и брови были нахмурены от боли, рот хватал воздух, а взгляд блуждал, ни за что не цепляясь. Он сделал резкий короткий выдох и закрыл рот, стараясь восстановить дыхание. Он поднял глаза. Прямо напротив него на автомобильной стоянке стоял Артур Гард, с привычно надменным, невозмутимым видом курящий сигарету и наблюдающий за эмоциональными выплесками Арана. В пальцах левой руки он прокручивал шариковую ручку Арана, про которую тот давно уже забыл.

Аран силой воли утихомирил тяжелое дыхание, повернулся к нему всем телом и мрачно смотрел в ответ. Сейчас он знал, понимал, что это означает. Он смог поставить себя на место Гарда. Богатый, популярный, находящийся в своей стихии, свой среди своих, он в своем превосходстве не нуждался в словесных оскорблениях Арана, как делали это другие. Гард был настолько переполнен своим превосходством, что ему не требовалось произносить слова, чтобы показать это. Он был на голову выше, даже не так: он был в совершенно другой категории, чем все остальные студенты, включая и его почитателей. Он не был трусом и не сбегал от прямых взглядов Арана и не опускался так низко, как его приятели до подлых грязненьких высказываний за его спиной. Нет же, Артуру Гарду было достаточно стать свидетелем его болезненного отчаяния, должно быть, наслаждаясь каждым его моментом, скучающе куря сигарету и поигрывая в руке частичкой из жизни Арана как знак того, кто чьим миром владеет.

Позади Артура Гарда подъехала и остановилась черная машина, из которой вышел и обошел ее водитель, открывший заднюю дверь:

– Господин Гард?

Артур еще некоторое время смотрел на Арана, а затем так же молча и равнодушно отбросил сигарету, повернулся к нему спиной и сел в автомобиль.

Аран хмуро сглотнул и в последний раз сморкнул носом и, исподлобья глядя на автомобиль, сквозь зубы тихо проговорил самому себе:

– Давай, давай, катись отсюда. На своей черной машине с личным водителем.

Он подобрал свою куртку, закинул за плечо сумку и направился на работу.

Похоже, Овид уже успокоился и решил предпринять попытку сгладить вчерашнюю ссору. Уже поздно вечером, когда Аран устало сидел за кухонным столом, смотря из-под полузакрытых век на размытое сияние света уличных фонарей за темным окном, старший брат вошел в кухню.

– О, ты тут? А я кофе решил сварить. Будешь?

Аран промолчал. Он слушал размеренное тиканье часов и пытался подстроить свое дыхание под их ритм.

– Что это ты делаешь? – посмотрел на него сбоку Овид.

– Дышу, – немногословно ответил Аран после некоторой паузы. Ему не хотелось говорить. Произносить слова.

Брат усмехнулся, возвращаясь к приготовлению кофе.

– Это обнадеживает. Как день прошел?

– Нормально.

– А меня на конференцию отправляют. Будет семинар, не то чтобы по повышению квалификации, скорее, оповестительный симпозиум. Будут рассказывать бухгалтерам обо всяких изменениях, нововведения, новых формах отчетности и все такое. Вот, со всей нашей фирмы только троих отправляют. Меня тоже.

– М.

В воздухе повисла неловкая тишина, и некоторое время было слышно лишь мягкое шипение вскипающего кофе в джезве и все те же настенные часы.

– О чем ты думаешь? – нарушил тишину Овид, стоя у плиты и помешивая кофе ложечкой.

– Ни о чем.

Аран хотел добавить: «Во мне умерла способность размышлять», но ему стало лень даже вобрать необходимое количество кислорода, чтобы дать выход такой длинной для него фразе.

– Я тебе наливаю кофе? Аран?

– М, – неоднозначно отозвался он, сам полностью не понимая, означает ли это согласие или отказ. Овид, судя по всему, посчитал это за согласие, потому что минуту спустя поставил на стол две чашки дымящегося кофе и сел рядом с братом. В кухне сразу потянуло соблазнительным ароматом, а для Арана нашелся новый объект наблюдения: кофейный дым извивающимися змейками расползался в воздухе, полностью в нем растворяясь. Овид сделал два глотка, помолчал, разглядывая бледное лицо Арана, его взлохмаченные волосы, задравшийся с одной стороны воротник рубашки, расслабленное безвольное тело.

– Аран? Как у тебя вообще дела? – обеспокоенно спросил он.

Аран оторвал взгляд от кофейного дыма, но лишь с тем, чтобы сфокусировать его теперь на столешнице. Его старший брат всегда находился рядом в нужный момент, только он один обладал способностью утихомирить Арана. Он всегда помогал ему восстанавливать баланс. И часто именно он, а не сам Аран, исправлял его ошибки, налаживал отношения с родными, договаривался с преподавателями. И никогда не давал ему разрушить свою собственную жизнь. Только вот благодарности Аран почему-то не испытывал.

– Каково тебе быть миротворцем? – наконец произнес он, все еще бесцельно рассматривая стол.

– Миротворцем? – поднял брови Овид. – Разве я миротворец?

– А разве нет?

– Ты о чем?

– Ни о чем, Овид, я ни о чем, не обращай внимания, – он потер глаза, немного помолчал. – Когда никто не виноват, человек начинает винить всех вокруг.

Он снова замолчал, глядя теперь на кружку и чувствуя пристальный изучающий взгляд старшего брата.

– Ты в порядке?

– Я не болен.

Овид придвинулся к столу чуть ближе, заглядывая в лицо брата.

– С тобой что-то происходит в последнее время. Я о тебе беспокоюсь.

– В последнее время? – с намерением усмехнуться, но без усмешки повторил Аран. Вместо этого он лишь слегка вздохнул. – Со мной всю жизнь что-то происходит.

Его брат не обратил внимания на сарказм и с серьезностью открыто спросил:

– Аран, что с тобой случилось, а? Я тебе как-то помочь хочу, – он выдержал короткую паузу. – Но ты все отдаляешь от меня. От всех нас. Не хочешь пускать нас в свою жизнь.

Аран поднял глаза, рассматривая что-то невидимое в воздухе прямо перед собой. Он тихо и с легким любопытством спросил:

– Овид, ты мечтаешь о чем-нибудь? Скажем, сбежать куда-нибудь далеко, на маленький необитаемый остров? Построить там деревянный домик, сколотить лодку, рыбачить на берегу океана, чтобы потом продавать эту рыбу в городе на материке в двадцати милях от этого островка. Писать родным длинные письма и никогда их не отправлять, потому что там почты нет. Никого там нет, тебя все оставили в покое…

– О чем ты…, – отозвался настороженно Овид, но Аран его перебил:

– Если ты мечтаешь о чем-нибудь таком, то мечтай себе на здоровье. А меня окружают любящие люди, которые позаботились дать мне все, что нужно. Так что я больше ни о чем не мечтаю!

Аран снова был в возбужденном состоянии, так что поднялся со стула немного резче, чем хотел это сделать. Стараясь держать себя в руках, он проговорил:

– Я пойду. Мне еще учить надо.

– Постой, – позвал его Овид, желая сказать что-то еще, удержать брата чуть дольше. В растерянности он просто показал на кружку. – А кофе? Я ведь тебе сварил.

Аран молча взял кружку в руку и направился в свою комнату, но как только дверь захлопнулась за его спиной, он изо всех сил швырнул чашку в стену. Она с осколками и брызгами разлетелась в разные стороны.