Никто, кроме нас

С непредсказуемостью этого мальчишки можно было бы легко представить, начни он выбрасывать в окно мои вещи. Но того, что он выкинет себя, я не мог ожидать никак. Возле груши на земле лежала присыпанная листвой тушка и вновь извергала проклятия. Кажется, теперь у неё была сломана рука. Отлично, я приютил мазохиста. Я вздохнул. Вздохнул, а затем вдохнул поглубже.

–Ты какого черта творишь, придурок?!

Моё терпение лопнуло. Уйти никуда он всё равно был не в состоянии, так что торопиться мне не требовалось. Он замолчал. Притих. Я еле удержался, чтобы его не пнуть.

–Мазохист чертов.

И я взял его на руки и понес обратно в дом. Самое время для оценки моих умственных качеств.

–Готов?

–Мммммлнм!

–Вот и чудненько!

И я дернул. Все-таки полотенце в рот – замечательная идея. Надо было, правда, носок лучше запихнуть. Нам несказанно повезло: вместо перелома был лишь вывих локтя, довольно устрашающий, но поправимый. Взвыв, как стадо напуганных быков на скотобойне, мальчишка извернулся и принялся бить по ногам своим неподбитым крылом. Но я был неколебим. Я дернул еще раз. Пусть помучается, видимо, ему приятно.

Я тут подумал: чем больше я вижу в своей жизни, чем дальше я захожу, тем черствее становлюсь. И это на самом деле безумно, безумно страшно. Я вздохнул. Теперь оставалось зафиксировать руку в одном положении на ближайшее время. Я отмотал и скрутил в верёвку длинный моток бинта, связал концы, зацепил за его запястье и перекинул через голову. Затем принялся крепко забинтовывать локоть.

–Тебе жить надоело? Ты зачем в окно полез?

–Ты бы без глаз, я смотрю, был бы шибко счастлив.

Я помолчал. Подумал, продолжая обматывать бинт вокруг его руки. Затем выдал:

–Я думал, ты сильнее меня.

* * *

–Это победа, друзья мои! Колоссальное достижение! Я предлагаю это отпраздновать!

Юсиф метался от человека к человеку с бутылкой шампанского в руках. Мне, как и всем присутствующим, был всунут бокал. Я задумчиво уставился на поднимающиеся со дна пузырьки. Юсиф же не переставал щебетать, словно репетируя торжественную речь на общественное открытие:

–Столько лет, столько лет мы ждали, и наконец-то настал этот знаменательный день! Я вас поздравляю!

Я понюхал содержимое своего бокала. Что-то внутри меня категорически отказывалось это пить. Нет, я, конечно, был безумно счастлив – если бы не толпа собравшихся в этом кабинете людей, я бы принялся скакать с радостными визгами, словно взбесившийся пони – но окружающая обстановка заставляла меня усмирить свой пыл и дать Юсифу шанс побыть клоуном за двоих. Дело в том, что прошлым вечером строители закончили последнюю часть Акассеи. Оставалось лишь несколько вопросов касательно интерьера, которые уже решались на данный момент. Одним словом: всё.

Но было ещё кое-что. Почему-то когда я смотрел на весь этот цирк, моя радость сразу меняла свой привкус и казалась слегка подгнившей, как дыня, которую слишком долго откладывали на лучший день. Что-то было во всем этом неправильно, и я давился своим счастьем, ощущая себя последней эгоистичной скотиной на планете. Скотом, если быть точнее. Давиться ещё и шампанским мне совсем не улыбалось. А в это самое время за трубой в подвале в небольшом, выскобленным мной не без мук совести и страданий углублении в стене, лежала небольшая, но довольно тяжелая коробочка по имени Ленни и без перерыва через передатчик на крыше транслировала куда-то высокочастотный сигнал. Мои мысли не раз возвращались к этим двум. И не только мысли – я все еще навещал Джорджа время от времени. Однажды я записал на камеру несколько часов сменяющие друг друга на экране строчки кода, чтобы сравнить его с теми, что выдавал Ленни. Результат меня порадовал: символы совпадали. Повторяющиеся регулярно комбинации на обоих устройствах были совершенно одинаковыми. Следующий вопрос состоял в том, что они означали.

–Акассея будет самым лучшим и, несомненно, самым важным памятником в нашем мире.

Памятники. Теперь они стояли почти на каждой улице. После войны, масштабной и ужасающе кровавой войны, правительство одного из немногих оставшихся на Земле действующих населенных пунктов вложило просто колоссальную сумму денег в строительство памятников. Не стоит большого труда представить их страх того, что это может случиться снова. Я уже говорил про метро? Зато мои родители каждый месяц тщательно распределяют бюджет, чтобы выделить денег на пачку масла и коробочку хорошего чая.

Кто-то постучал в дверь кабинета. Я моргнул. Все посмотрели на стоящего на входе Генри. От такого количества внимания тот стал столбом в нерешительности.

–Здравствуйте, извините, ми-мистер Вольный, ой, в смысле, не мимистр – вы, конечно, совсем не мими… Не то, чтобы вы не могли быть мими, но… Ооф!

Генри попятился было назад, но натолкнулся на Юсифа. Тот слегка кокетливо отряхнул штанишки и поправил воротничок. Мне показалось, в его взгляде мелькнуло что-то раздражённое.

–Так что вы хотели, молодой человек?

Генри встряхнулся и поправил в руках документы.

–Там… Это… Пришли из журналов.

О нет. Вот и оно. Я услышал ядовитое хихиканье со стороны стоящего сбоку Эдди. Я резко выдохнул и влил себе в рот содержимое бокала.

-Расскажите немного об Акассее. Мы с нашими читателями, конечно, не профессионалы, так что многих нюансов и терминов вряд ли поймём. Могли бы вы объяснить как можно проще?

–Эммм, да, конечно. Сложно на самом деле выбрать, что вы ещё о ней не знаете, ведь Акассею разрекламировали со всех сторон. Но я попробую поведать о моём её восприятии.

Ещё в школе мы наизусть учили, что Акассея создавалась для сохранения всеобщего мира. На территории этого строения никто не имеет права оскорблять, унижать или наносить вред. Также внутри неё не существует разделяющих рамок. Я был ещё ребёнком; мы все очень усердно готовились к её открытию, так что, когда она рухнула, многие были в шоке. По городу везде появлялись памятники, а Акассея всё стояла в заморозке. Война закончилась совсем недавно, не осталось ни одной семьи, которая не потеряла бы на ней кого-то. Каждое утро идя в школу я выбирал путь, пролегающий мимо Жемчужины Мира, и каждый раз надеялся увидеть, что работы на ней закончены. И вот, наконец, спустя столько времени этот день настал.

–А не раскроете ли вы секрет мне и нашим читателям, что же такое всё время так мешало завершить стройку? Неужели легенда о проклятии Акассеи – всего лишь миф? Или же просто вы на самом деле волшебник?

Что за бред. Отвечать на такие вопросы – самая мучительная часть проекта.

Давай же, улыбнись! У тебя же такое личико!

Мальчишка даже не знает обо всем, что происходит в проекте. Его взяли как ширму с красивым личиком.

Я отвёл взгляд, делая вид, что поправляю воротник рубашки – чёрт возьми, я, кажется, становлюсь похожим на Юсифа – и растянул улыбку с новой силой.

–Как говорится в одной очень старой сказке, "Я не волшебник, я только учусь". На самом деле на самой стройке и в здании не было особо страшных проблем, больше мешала путаница в документации и отчетах. Словно где-то в канцелярии сидел один вредный гном, путающий все бумажки.

Я рассмеялся и тут же замолк, почувствовав, как по спине бегут мурашки. Этот глянцевый смех напугал меня до самых чертиков, заставив моё еле живущее настроение покрыться зеленой плесенью.

Господи, во что я превращаюсь.

–Улыбочку! Посмотрите, пожалуйста, в камеру – мы сделаем ваш снимок!

Я ожидал, когда это произойдёт. Каждое утро я поднимался и тихо подходил к двери в его комнату. Затем заглядывал внутрь. Бог знает, что я ожидал увидеть, но каждый раз вид спящего мальчишки поднимал во мне бурю эмоций. Если я так ждал, что он свалит, откуда бралось это необъяснимое волнение, заставляющее ладонь нерешительно замереть на дверной ручке? И откуда бралось это проклятое облегчение, словно из ведра окатывающее меня ледяным душем? По какой-то непонятной причине – еда на халяву? Но ведь он упорно ничего не ел! – мальчишка решил обжить соседнюю с моей комнату. Наверное, его сильно зацепили обои с разноцветными лошадками- раньше там, видимо, жила маленькая девочка- или же мягкие плюшевые зайчики, увидеть которые он физически никак не мог.

Это был, по-моему, двенадцатый день его голодовки. Я пришёл с работы, на которой мне пришлось несколько часов улыбаться репортёрам с фотоаппаратами и диктофонами. Я радостно скинул свои туфли и прошёл на кухню. Пакет с хрустом тяжело приземлился у моих ног, давая повод забеспокоиться о целостности яиц. Но это было не важно, это вообще, чёрт возьми, не беспокоило меня, потому что на полу, перевёрнутый, весь в рассыпанных вокруг собственных внутренностях, лежал цветочный горшочек с чаем. Я кинулся к нему, готовый оказать первую помощь, будь то хоть искусственное дыхание, и принялся лихорадочно собирать с пола чёрную землю.

–Что за фигня у тебя стоит в горшке?– услышал я со стороны двери.

Возле распахнутого настежь холодильника сидел мальчишка, жевал батон и запивал его молоком из бутылки, которое я день назад купил на улице у приветливой старушки в тёплом вязаном платке. Вокруг него выпал снег белых крошек. Я нежно поправил растение и чуть-чуть притоптал вокруг него землю.

–Не твоё дело. Главное – не трогай ничего на подоконниках,– прорычал я.

Тот хмыкнул, не переставая жевать. Затем он шумно вдохнул воздух и выдал:

–Твоим яйцам кранты.

–Неужели? Тебя это беспокоит?

Мальчишка расхохотался, чуть не подавившись молоком, которое в этот момент пил.