Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Роман. Том 3

– Ну вот и ожил, да засветился прежним красным огненным светом наш славный комиссар! – смеется Левицкий, – А то захандрил совсем… Как не родной!

– А я и не умирал, и не собирался! Эти камни переживу! Всему назло… Чтобы ни было! Ну-ка, давай пройдемся по этой больнице. Заодно к вашим сумасшедшим заглянем. Очень уж любопытно, кого я мог слышать!

– Вы уверены, что хотите на них посмотреть? – беспокоится Иевлева, – Вообще они мирные, но эта особая картина страдания! Мы и так тут хлебнули лишка… А они несчастны вдвойне. И они живут уже по другим законам.

– Все в порядке! Я хочу увидеть воочию, что может сделать с человеком этот мрак… Мы на войн! И должны быть готовы ко всему. И к самому неожиданному в первую очередь…

– Зрелище действительно не из приятных, поберег бы нервы, послушай доктора, товарищ политрук!

– Лучше бы в «Санаторий» сходили, к выходам, воздухом свежим подышали! – советует Иевлева, -И то полезней… А помешавшиеся наши, зачем они Вам?

– Везде сходим, – деловито озирается Исаков, – у нас жизнь длинная, всюду успеем. А я хочу на искалеченных разумом посмотреть. Может для меня это зеркалом будет… Как, где и почему. Насколько я к этому приблизился… Хочу понять, что здесь творится!

Втроем, они осторожно проходят за поворот и оказываются у отсека, перегороженного досками… Иевлева открывает «дверь» и внимательно осмотревшись, аккуратно вступает внутрь.

– Ну, что миленькие мои, как вы здесь? Скоро ужин будет…

Пламя факела выхватывает из тьмы взлохмаченные облики, словно застигнутые врасплох и удивительно для катакомб темно-бледные лица, словно с одной, застывшей маской…. В отблесках пламени глаза горят как пронзающие взоры волчьей стаи, на мгновение оцепеневшей и готовой сорваться в любой момент.

– Зачем они здесь? – летит первый голос, по интонации уже знакомый Исакову, – Они не понимают… Как одна встреча меняет все!

– Ты другая… Из той, что была… ты вышла, а та прежняя где-то ходит! И тебя больше не найдет. Смотри не заблудись в себе, красавица!

– Кого ты привела? Что это за экземпляры? Где ты их нашла? Они не из нашего людского племени… Странные какие-то!

– Они из снов… Только чьих? Непонятно. Сколько здесь всего! Смутного и невероятного. И эти тоже…

– Их еще нет! Это будущее… Они придут, потом. Но будет уже поздно. Все изменится. Там где нет Времени, все по-другому! Нет оков, нет обязанностей… Все свободно, ты словно паришь! И есть только Ты… И твои бескрайние чувства.

– Они считают себя живыми… Глупцы! Они не знают Главного… И верят в чужие фантазии. Только здесь и обнажается Правда! И она весьма необычна.

– Все мы в каменном яйце находимся. Из которого должно родиться что-то небывалое. Если….

Залихвастский лютый хохот сотрясает темноту и низкое помещение, отражаясь от стен и неистовствуя, как охмелевший шут.

– Все должны идти дальше вглубь, тогда все получится… На так сказали. Это должно быть исполнено!

– Это верно. Долго мы к этому шли. Все зависит от нас. Мы не отступим! Как говорит наш комиссар – коммунисты вперед!

– А куда еще тут топать? Больше и некуда, только вперед и вниз, во мрак! Как только мы спустились сюда… Обратной дороги никому уже нет. Нас уже ждут…

– Он? Кто нас нашел… и Звал? Всегда в темных тоннелях… Показываясь в разных формах! Он могуч и велик…

– Он! Кто же еще? Он древнее всего известного живущего… Он всегда был во всех нас, и теперь пробудился… И мы уже идем к нему! Осталось немного…

– Эта карусель боев скоро кончится, и мы вернемся домой… Мы долго мучились и скитались. Теперь все завершится… Мы вдохнем ветер Родины!

Я видел того, кто здесь живет… Он грозен и прекрасен. Он никого не оставит из всех страждущих, обездоленных и окровавленных! Он нас всех заберет…. Мы плывем к новой пристани!

– Ну что? – спрашивает Левицкий, изучающе глядя на комиссара, – Узнал, что хотел? Этого достаточно? Или еще послушаешь философически безумные беседы? Они тут много чего говорят… Заслушаешься! Только смысла никакого. Как дети, неуемные в своих фантазиях… Вот что может случиться с вполне нормальным здравым человеком, и не просто человеком, а бойцом Красной Армии!

– Примерно. Понял. Враг не только снаружи, он и внутри подкрадывается… Как хорошо обученный и замаскированный диверсант. И он гораздо опаснее противника внешнего. Мы сами себя уничтожим, если поддадимся слабости. Нужно беседовать с людьми, проводить собрания, объяснять ситуацию, и не допускать больше такого… Это хуже немецкой бомбы!

– Боюсь, что словом и внушением здесь не поможешь! – качает головой Иевлева, – Тут другие механизмы работают… Нами до конца не изученные! И пока не совсем постижимые. Они рядом с нами, стоят за спиной… Их дыхание вполне ощутимо. И взгляд их во тьме мы все явно чувствуем, огненный, прожигающий… Чего они от нас хотят?

– Ерунда! Мистика это все поповская! – морщится комиссар Исаков, – Воля человека – это основа всего! Она победит все – Камень, Огонь, Голод, Мрак, Холод и фашистское зверье… Она горы сдвинет и преобразит весь мир! Помните «Данко» Горького? Если надо, мы все сердца вырвем и поведем людей к Свету! Я благодарен этому Подземелью… Только здесь я почувствовал такую силу неимоверную в себе, какую раньше и представить не мог! Вот в это я верю! В мощь человека, которая раскрылась под давлением невзгод и вырвалась как сокрушительный ураган! Нельзя поддаваться мраку – никакому! Ни наверху, ни тем более, тому, что как яд змеиный сочится изнутри. Мы должны, обязаны Победить – все это, что вокруг нас и в нас! Это Испытание. На прочность, на совесть, на любовь… И мы его пройдем! Чего бы это нам не стоило. Победа будем за нами! Только так…

– Что мы победим, никто не сомневается, – задумчиво произносит Левицкий, – только сколько еще крови пролить придется! И представить страшно… Кто гибнет, у кого судьбы ломаются… Кто близких потерял, что и похуже собственной смерти будет. Война – ужасная вещь! Может, когда-нибудь этого больше не станет.

– Как тайфун черный несется горе… Все выжигает до основания! – вздыхает Вера, – Села опустели, город вон весь сгорел. Везде огонь с кровью смешанный пляшет. И кажется, конца и края, этой дикой вакханалии нет…

– Что с ними будет? – неожиданно спрашивает Исаков, кивая на больных, – Их можно вылечить?

– Единичные случаи, а в целом, я думаю, нет, – печально опускает глаза Иевлева, – тут специализированная терапия нужна. И время, и терпение… А у нас что? Даже для операций нет самого необходимого… Какая уж тут серьезная психиатрия может быть? Тут тяжелых бы с ранениями выходить. Потом уже все остальное.

– А если, после нашей обороны в клинику отправить? – спрашивает Левицкий, – Там глядишь и мэтры медицины и вернут их к нормальной жизни? Шанс есть? Различные военные синдромы вылечивают же… Контузии там и прочее!

– С контузией гораздо проще, она даже с латыни как «ушиб» переводится, со всем вытекающим смыслом. Холод на голову, чего у нас здесь в избытке, полный покой, и организм восстанавливается, есть, конечно, сложные расстройства психики, но редко. В основном частичные потери памяти. Мы же имеем абсолютно другой случай. Психиатрия это совершенно иная область. Тут подход более деликатный нужен и препараты и методики соответствующие! – грустно поясняет Иевлева, – А у нас только самогон – единственное средство от всех напастей и болезней. Таблеток никаких не осталось! Вот и попробуй, вылечи! Народная медицина, пропади оно все пропадом! Как больно бывает, что не можешь нормальной помощи оказать. Печально это все. Обречены они здесь… Они почему-то долго не живут, хотя физическое состояние позволяет! Тихо и быстро умирают… Уходят едва слышным вздохом в нашу бескрайнюю подземную тьму! Глубоко и далеко. Незаметно гаснут, как свечи от случайного порыва ночного ветра… Как жизнь бывает хрупка! Все рано или поздно исчезает… Почему так?

– Всему свое время, Вера! Разберемся со всеми явлениями и все расставим как надо, – твердо чеканит Исаков, – нам новую эру коммунизма строить, без всяких пороков и шлаков старого мира. Наш путь только вперед и вверх!

– Что ж, тогда пошли, – улыбается Левицкий, – не будем смущать людей, у которых и так рассудок помутился. Лишний раз будоражить их специфический мир, чтоб хуже не стало… Да и тебе еще привыкнуть надо к новой ноге… Комиссар-флибустьер!

– Знать бы, что им в действительности надо, – оглядывает палату сумасшедших Иевлева, – покой или наоборот активность. Мы стараемся дать тепло и участие, предельную заботу, как и всем остальным. Также беседуем с ними, хотя со стороны эти диалоги кажутся еще большим безумием. Но это важно… Успокаиваем их, стараемся поднять настроение. Они как дети малые бывают! Наивные и милые. Но сколько не говори с ними, а они увы, уже где-то не здесь, очень далеко от нас. Доносятся только общие черты, как послание в радиоэфире. Сколько же у человека может быть граней…

Исаков, поддерживаемый Левицким, выходит из палаты и Вера закрывает отсек….

– Путь у нас трудный, извилистый предстоит, точно как эти катакомбы затаившиеся, – с грозной искоркой в глазах произносит комиссар, – но за любым, самым непроглядным каменным мраком всегда поднимается великолепный Рассвет… По-другому и быть не может!

– Да, в любом лабиринте есть и вход и выход, иначе его бы не было, – отзывается Левицкий, – так что рано или поздно мы обязательно покинем эти стены… и вернемся домой!

– Только не все… – грустно вздыхает Иевлева, – Многие уже навсегда остались в этом подземелье! И сколько еще станет этой тьмой и этой тьмой и этими камнями?

Глава 17

В темноте, словно кто-то шевелится… Тихо и грозно подкрадывается. Комиссар Храмов описывает факелом дугу – в смоляной непробиваемой черноте летят искры и пляшут рваные призрачные отсветы…

На него будто кто-то смотрит. Но разглядеть Его, разлитого во всей этой тьме, просто невозможно. Только ощущать его неотступное грозное присутствие. Комиссар зло сплевывает и продолжает путь. Привычный головокружительный гипнотизирующий танец коридоров выматывает и даже вызывает в какие-то моменты вызывая тошноту…

На глаза падает склизлая сонная пелена. Они напрягаются и раскаляются как угли… Вокруг все мрачное, словно просыпается.

Темнота вползает внутрь неразборчивым хищным жуком и будоражит чувство как горькое вино. Разум косит и кружится как разошедшийся гуляка, перекашивая пространство немыслимым образом. Проскальзывают едва уловимые сумеречные образы, мягко обвивая, словно сплетают очаровывающий кокон. Окружающее раскалывается на заманивающую призрачную мозаику. Все становится хрупко нереальным – ни сном, ни явью, а смутным болезненным состоянием, которое обычно случается перед пробуждением.

Храмов сворачивает влево, на участок, близкий к Центральной галерее.

Здесь коридоры более прямые и просторные. И шаги гулко отдаются по темному застывшему, будто наблюдающему за тобой, тоннелю… Поворотов мало, только небольшие тупиковые ответвления, иногда просто маленькие ниши. Кажется что идешь по небольшой улице, где дома без окон и дверей слились в одну сплошную стену… И где-то там, за темной каменной преградой спрятались их странные жители… Никого не увидишь в этой темноте, ничего не поймешь. Где, кто в чем находится? В чем живет? Кто незаметно живет в людях, управляя их желаниями, и в ком обитают люди, копошась, бестолково суетясь, и ползая внутри и по поверхности, называя это загадочное чрево миром? Чей это огромный организм? Для чего? И что будет со всем этим дальше?

Комиссар переступает через горку обвалившихся камней, разглядывает насупившиеся призрачные выступы скал впереди, и внезапно чувствует повеевший холодок за спиной. Сквозняк? Возможно… Но что-то уж очень явственно говорит о чьем-то присутствии. Боковое зрение ничего не фиксирует… Показалось? Может быть!