Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Роман. Том 3

На середину маленького отсека с низким потолком вылетает пленный эсесовец, запинаясь и едва не падая от грубого толчка в спину…

– Пшел, пес! – гремит эхом младший лейтенант Никифоров сзади, – Добегался, сволочь нацистская! Сейчас говорить будем… Серьезно! Ферштейн?

– Он что по-русски понимает? – спрашивает старший лейтенант Бармет, – Что-то по нему не заметно. Больно надменен и надут как индюк! Сразу видно идейно подкован. Один из лучших. Для таких учить язык славянских варваров и вообще касаться культуры «низших народов» просто западло… Это у него на лбу написано!

– Это верно подмечено. Экземпляр очень редкий, то, что надо! Чистый арийский бриллиант! Хоть на выставку! Но лучше в зоопарк, для бесноватых… Таким там и место. Скоро всех переловим и определим, где «Jedem das Seine» – «каждому свое»… Начнем с этого фрукта баварского! Я могу и на немецком с ним погутарить, но эта мразь в общих чертах шпрехает по-нашему! – хмуро усмехается Никифоров, снимая с себя лишнюю амуницию, – Для допроса достаточно. Но суть не даже не в этом. Мне нужно другое.

– А в чем? – интересуется комиссар Парахин, стоящий рядом, – Зачем он нам нужен, кроме как для получения информации?

Кроме командиров, в отсеке, чуть поодаль по периметру, стоят несколько бойцов в форме НКВД, с автоматами в руках, внимательно следя за происходящим.

– Я хочу, чтоб эта гадюка берлинская все прочувствовала на своей змеиной коже! – грозное гулкое эхо сотрясает слова Никифорова, витая под сводами, – Весь ужас нашего подземелья! Все страдания, мытарства и лишения. Всю тяжесть этого горького Камня… Всю глубину этого Кошмара! Весь Хаос, безумный, темный, рвущий изнутри на куски! Поэтому быстро он не умрет. А прочувствует каждый аккорд на нашем пианино каменоломен. Я постараюсь!

– Что фам надо? – вертит головой связанный обер-штурмфюрер «СС», – Я требую нормального содержания, согласно международный конвенция! Так нельзя обходиться военнопленный! Я – офицер…

– Ни хуя себе! – горячо выпаливает Никифоров, – О конвенциях вспомнил! А когда, сука, боевым газом детишек травил, ты о каких-то законах думал? Когда бомбами породу рвал и заживо людей хоронил? Это по правилам? Когда колодцы трупами заваливал? И входы замуровывал? Все согласно правилам, армейскому кодексу чести?

– Я не убивать дети. Это части саперов! Я контролировать, охранять объект. Выявлять, ловить партизан. Все! Я – военный, исполнять долг, присяга! Мы есть все на войне! Я не преступник.

– Ну, если о преступлении заговорил, значит понимает, о чем речь! – замечает Парахин, – Я всегда поражаюсь, когда они теряют оружие и преимущество, как сразу начинают лепетать, что я простой солдат и здесь не при чем! Какое быстрое перевоплощение…

– Жить хотят… Больше всего на свете! Изворачиваются, как слизни в канаве, – презрительно усмехается Бармет, – они смелые, когда их много, против женщин и детей! А когда в рыло увесистым кулаком отхватят, так начинают петь жалобные песни о гуманизме. Падаль!

– Я не понимать! О чем вы говорить… Есть война, спрашивайте о ней. Больше я не знать. Не участвовать…

– Был бы ты полевой офицер, с тебя и спрос другой. Но у тебя, скотина конченная, нашивки «СС» и это приговор! – мрачно улыбается Никифоров, – И я тебе еще раз повторяю, что беседа у нас будет о-оочень долгая, так с чего начнем?

– Я мало знать… Я здесь есть недавно! Меня секреты не посвящать. Только охрана и сопровождение. Безопасность войск и штаба. Установление порядок!

– Эту лабуду оставь для колхозного партизанского отряда, а я – офицер госбезопасности, смекаешь? Я тебя наизнанку выверну… Ты мне все выложишь, и тайны берлинского двора, и планы ваших палачей генералов и даже, падла, все подробности интимной жизни своей тети Гретхен в Мюнхене… И дяди Йозефа. И скрытые намерения всей вашей шоблы поганой иноземной… Все расскажешь, соловьем баварским запоешь!

– У меня нет тетя Гретхен… Это ошибка! Я не жить Мюнхен. Я родиться и учиться Ганновер. Что вы такое говорить?

– Ты дурачком то не прикидывайся! – подключается Бармет, – Есть, нет. Дело не в этом. А в том, что ты сейчас нам будешь подробно говорить о своей никчемной фашистской жизни. Как попал в армию, еще и в войска «СС» и как ты гаденыш докатился до такого низменного скотства. И что вы еще против нас замышляете… Сечешь?

– Я почти ничего не знать! Моя роль маленький. Я есть посыльный штаба. Только доставлять пакет. Встречать начальство. Печатать приказы… для населения! Следить порядок в поселке, оповещать людей…

Тяжелый профессионально боксерский удар в лицо опрокидывает пленного лейтенанта на камни. Пока тот медленно поднимается, Никифоров довольно потирает костяшки пальцев. И словно о чем-то задумывается…

– Хорошо летает! Ему бы в авиацию, а он в каратели подался… Вот незадача! Но каков красавец! Белокурая бестия! Загляденье… – гневно улыбается командир НКВД, – Аж портить такое создание природы не хочется… А ведь придется! Потому как суть его черная, чернее нашего подземного мрака!

– Зачем так? – сплевывает кровь эсесовец, – Есть нормальный допрос. Должно быть гуманно. Бить связанный. Это смело? Что вы творить?

– Это он нам о чести толкует! – качает головой Никифоров, – Когда они пленных на куски рвут… Я видел солдат одной грузинской части, здесь, на нашем фронте, которые попали в лапы вот к таким смазливым юношам Германии… У них были отрезаны гениталии и выколоты глаза! Вырезана звезды на груди и спине, вырван язык… Возвышенная арийская живопись!

– Это они умеют! – кивает Бармет, – Жизнь уродовать, и преимущественно невинную… Их если не остановить они весь мир в настоящий кошмар превратят, что черти в аду ужаснутся!

– Остановим! Это и есть наша судьбоносная миссия. Эту холеру на земле изничтожить. Что ему, спутанные руки не нравятся? Действительно, какое унизительное и жестокое обращение с таким герром из Великой Германии! Как возмутительно и непростительно, – возбужденно зло смеется Никифоров, – Развяжите его… Идиот! Еще хуже будет, если дернется!

– Может, приступим уже к делу? – строго вступает Парахин, недовольно переминаясь, – А не будем здесь спектакли устраивать? И разбираться, кто сильнее и лучше? Нам сведения нужны… А не демонстрация силы! С этим и так все ясно, без слов…

– Как угодно, товарищ комиссар! – отмахивается Никифоров, – Отдаю тебе этого змееныша, спрашивай у него о чем хочешь, хоть о жителях Марса, только он тебе ничего не скажет… Как не старайся!

– Это почему? – изумляется Парахин, – Что со мной не так?

– Психология. Он уже просек кто тут мягче, кто жестче, с кем можно юлить, а с кем это не пройдет! Так что крути его, сколько душе угодно! Он тебе наплетет сейчас сказки братьев Гримм, только успевай слушать… Весь немецкий фольклор соберет, в современной обработке!

– А может, нет? Он и так загнан в угол… И прекрасно осознает свое положение, – не соглашается комиссар, – и все преподнесет, как официант в лучшем немецком ресторане? А, обер, кто ты там, мать твою фюрер?

Пленный пронзительно сверкает глазами, будто что-то обдумывает…

– Ну-ну, я посмотрю… Отойду в сторонку пока, перекурю! – почесывает жесткую небритую щеку Никифоров, – Пожалуйте, попробуйте с этой сволочью по-хорошему, что из этого выйдет! Только смотри, аккуратней, гадюка может еще, и кинуться в самый неподходящий момент. Они цепные псы «СС» такие, кусаются…

– Может действительно, сначала Михаилу его дать? – предлагает Бармет, – так сказать для профилактики и понимания серьезности намерений! А потом все как по маслу и пойдет? Что-то я тоже сомневаюсь в искренности этого расфуфыренного гиммлеровского франта. Уж больно напыщенный, только прикидывается сломленным и покорным. А внутри настоящий волчара сидит! Это же сразу видно.

– Хватит причитать! – строго обрывает Парахин, – Разберемся… Так ты! Встать как положено! Отвечать на вопросы быстро, четко и ясно. Иначе сам понимаешь…

– Что вы хотите знать? – насуплено произносит оберштурмфюрер, – Я говорить, что немного известно… Я второстепенный роль, чин, по-вашему, только старший лейтенант, получать недавно. Служить мало.

– Ну вот, опять свою пластинку завел! – басит из темноты Никифоров, сверкая огоньком папиросы, – Сейчас он будет это талдычить до скончания века! Прикидываясь невинной овечкой. Кстати у него наверняка есть практика допросов и он знает всю подноготную… Так что будь готов, Иван Павлович!

– Как звать?

– Герберт Шетелих…

– Звание?

– А так не видно? – зло усмехается немец, – обер-штурмфюрер!

– Номер части?

– Оперативная группа «Д», «айнзацкоманда 10 б».

– Кто твой непосредственный командир?

– Гауптштурмфюрер Пауль Книппе. Он проводит всю тактическую работу команды.

– Над ним?

Немец мычит что-то невразумительное из смеси русского и немецкого, разобрать что-либо почти невозможно.

– Ну? Я тебе сейчас…

– Алоиз Перштерер, он главный на Керченском направлении.

– Ваши задачи в осаде нашего гарнизона? Что планирует командование?

– Меня не посвящать в такой секрет… Я относить документ. Все запечатанный. Ездить в штаб и назад. В военный действий участия не принимать!