Время терять и время находить

– Успокойтесь, сын мой, – покровительственным голосом произнесла высокая женщина, – сейчас лекарь пустит вам кровь, и вам станет лучше. У него твердая рука, вы ничего не почувствуете.

– Но он же даже не простерилизовал свой нож!

– Просте… сын мой, вам положительно необходимо кровопускание… вы заговариваетесь!

– Но этот нож грязный! Я не позволю занести себе инфекцию!

Несколько мгновений она была озадачена, потом ее лицо разгладилось.

– Ну конечно! Вы просто не знаете, Яков! Этот лекарь пользует только членов королевской семьи. Не бойтесь, он не имеет дела с простолюдинами. Вы можете быть совершенно спокойны. Этот ланцет чист.

Яков понял, что сейчас ему вскроют вены грязным скальпелем, без всякой дезинфекции. Эта мысль показалась ему настолько отвратительной, что его вырвало прямо на простыни. Несколько брызг попало на доктора, но тот и не подумал отстраниться.

Королева сказала покровительственным тоном:

– Ничего-ничего, сын мой, сейчас прислуга уберет.

Яков решил воззвать к материнским чувствам.

– Мама, убери от меня этого шарлатана! Умоляю!

Королева вздернула подбородок, и нахмурилась. Она ответила низким голосом:

– Яков, мы члены королевской семьи! Ты должен обращаться ко мне по титулу, тем более, в присутствии слуг. Только твое тяжелое состояние избавляет тебя от необходимости выслушать нотацию о величии королевской крови. Что касается этого лекаря, он выдержал курс в Лейденском университете и, безусловно, не может являться шарлатаном.

Яков понял, что проиграл. Сил бороться у него не было, а окружающие, безусловно, не желали его понимать. Сейчас ему вскроют вены и занесут инфекцию, несмотря на все его сопротивление.

Внезапно у него мелькнула мысль:

– Э… святой отец! Простите, не знаю, как к вам обращаться!

Человек с крестом сделал шаг вперед.

– Воистину, я вижу, что ваш разум, действительно, в помраченном состоянии, сын мой. Ведь все эти годы, с момента вашего крещения, и до сей прискорбной минуты, я находился рядом с вами и являюсь вашим духовником. Если вы забыли, я – настоятель монастыря в Хай Холстоу, епископ Клайффский. Ко мне следует обращаться «ваше преосвященство», либо «монсеньор епископ».

– Спасибо, ваше преосвященство. Несколько минут назад вы сказали, что господь дает и забирает.

– Вы правы, – кивнул епископ. – Это истина, а как истина, не требует подтверждения.

– Ваше преосвященство! Может, мне лучше положиться на милость господа, чем на грязный нож этого мясника?

Воцарилось молчание. Видимо, никто из присутствующих не знал правильного ответа на этот вопрос.

– Может, вы помолитесь, или сделаете что-то еще, что положено делать в таком случае? – продолжил Яков, чувствуя, что нащупал новый путь. – Я уверен, что это принесет мне гораздо больше пользы, чем грязный скальпель.

Хмурое выражение лица епископа смягчилось. Он сказал:

– Мне очень отрадно, что вы придерживаетесь столь твердой веры, сын мой. Любой священник вам скажет, что святые слова приносят гораздо б?льшую пользу, чем жалкие потуги лекарей. Мы позволяем знахарям выполнять их манипуляции, поскольку знаем, что они приносят некоторое облегчение телу. Но самое главное у человека – это не бренная плоть, а бессмертная душа…

Слушая разглагольствования священника, Яков радовался – пусть минутной, но отсрочке. Видя, с какой почтительностью королева, и сэр Джон, внимают словам человека в черной сутане, он понял, что сделал верный ход. Между тем епископ Клайффский вещал:

– Господь уже явил нам свою милость, позволив вашей бренной оболочке продлить земное существование. Теперь он подверг вас новому испытанию, ввергнув в искушение получить облегчение путем кровопускания. Вы выдержали это искушение, сын мой. Похвально, весьма похвально. Я думаю, Ваше Величество, – обратился он к королеве, – что мы должны уважать достойный выбор этого мальчика, проявившего себя мужем, похвалить его за твердость духа! Возблагодарим же Господа в горячей молитве, столь необходимой всем нам и в радости, и в тягостях, и на смертном одре!

Епископ первый опустился на колени, за ним последовали сэр Джон, лекарь, слуги, сиделки – все, кто были в комнате. Королеве ничего не оставалось, как последовать их примеру.

Несколько минут все присутствующие нестройным хором подпевали епископу, затянувшему что-то вроде «Te Deum laudamus[4 - «Te Deum…» (лат «Тебя, Бога, хвалим…» )– начало церковного гимна.]…».

Наконец, епископ допел свой псалом, широко перекрестился, и поднялся на ноги. Вслед за ним, крестясь, стали подниматься остальные.

Одна из портьер, в дальнем конце комнаты, всколыхнувшись, отлетела прочь. В покои стремительным шагом вошел очень высокий, и очень толстый человек, с багровым бородатым лицом. Торс человека закрывала сверкающая кираса. В правой руке, унизанной множеством перстней, он держал кубок. У левого бедра, на рукоятке широкой шпаги, искрился огромный рубин. Когда бородач ворвался в комнату, золотая корона, сидящая на его лысой голове, задела портьеру, и съехала на сторону. Он, подхватив ее левой рукой, водрузил на место.

– Что случилось? Почему вы завываете на весь замок? Мой племянник преставился? – прогрохотал его голос.

Королева, сэр Джон и епископ поклонилась ему в пояс, а остальные упали на колени и согнулись до земли.

– Нет, Ваше Величество, – ответил епископ, выпрямляясь, – господь явил нам милость свою. Ваш племянник очнулся от тяжкого забытья, в котором пребывал последние два дня. Он даже попросил вина.

– Вот как? – прогремел бородатый, переводя налитые кровью глаза на Якова, – получается, ублюдок выкарабкался? А мне сказали, что у него холера!

– Это так, Ваше Величество. У него была холера. Однако, как видите, господь смилостивился над нами. Теперь он пойдет на поправку.

Бородатый поднял одну бровь, и сказал изумленным тоном:

– Я слышал, от холеры выживает едва один из сотни…

– Даже меньше, Ваше Величество. Едва один из тысячи… – скорбным голосом поддакнул ему епископ.

Король покачал головой, отчего корона опять съехала набок.

– Ну, надо же, как повезло щенку! – прогрохотал он.

Похоже, его мало заботило, что Яков находится от него в трех шагах.

– Передайте ублюдку, чтобы не смел шнырять у меня под ногами, когда очухается, – добавил король. – Пусть сидит у себя в покоях! Учит латынь и геральдику! Не хватало еще, чтобы про короля сказали, что он не заботится об образовании племянника!

Окинув напоследок взглядом склоненные спины слуг, его величество повернулся и, гордо задрав подбородок, зашагал к выходу, звякая шпорами.

Якова не отпускало стойкое чувство, что все, что с ним происходит, происходит с кем-то другим. События, разворачивающиеся у него на глазах, были совершенно невозможными. В какую кроличью нору он провалился?[5 - Сцена из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. После выхода «Алисы» фраза «провалится в кроличью нору» в английской разговорной речи означает бред, расстройство психики, галлюцинации.] Эти короли, королевы… зовут его высочеством… и ублюдком. Он откинулся на подушки, и закрыл глаза. Попытался вспомнить, кто он, и что с ним было до того, как он очнулся в этой огромной комнате. Память явила ему странные образы, но разум отказывался принять их.

Он открыл глаза, потому что кишечник опять дал о себе знать. Он не стал проситься в туалет, а просто сказал:

– Мне надо на горшок.

На сей раз все было проще. Ему помогли облегчиться и взобраться обратно.

Он спросил:

– Уже утро?