Предел погружения

Гриша сгрёб листы с тумбочки, попытался рассмотреть крупно отпечатанные строчки. К горлу тут же подкатила тошнота, перед глазами замелькали кляксы, и он опустил руку.

– Я Кашалот, слуга царя морского, – пробормотал он. – Тащ замполит, раньше, чем я смогу вернуться к своим служебным обязанностям, я эту херню учить не начну.

Толстые губы замполита сердито сжались, но он добродушно произнёс:

– Конечно, Григорий, сначала – выздоравливайте.

Привалившись боком к ограждению рубки, Паша щурился на солнце и улыбался. Щёки пощипывало ветром, в глотке было свежо и солоно. Паша даже не пытался отойти под ветер, не запахивал ворот робы.

– Картошечки бы сюда жареной, – пробормотал он. – С укропом. Под шило – в самый раз.

– Мне и так хорошо, – блаженно отозвался Ивашов. – Самая главная пища у человека знаешь какая? Воздух. Вот я его никак наесться не могу.

– Или напиться, – хмыкнул Паша.

Он помолчал, рассеянно поглаживая ладонью перекладину, глядя, как внизу наваливаются на острый нос лодки прозрачные пенящиеся волны, отливающие холодной зеленью.

– Но всё-таки согласись, Лёха: одним воздухом сыт не будешь. Вот если бы картошки – да с селёдочкой…

Ивашов усмехнулся.

– Лучше уж с отбивной тогда. Знаешь, я служить начинал – ещё и зарплату толком не платили, перебивались не то что бы с хлеба на воду… а с хлеба на рыбу. Рыбы-то всегда полно было. И вот зовёт меня брат к себе в Москву на свадьбу. У него тогда свой бизнес был, он неплохо поднялся, квартиру купил, Мерс, всё по моде. Невесту нашёл – дочка владельца компьютерной фирмы. В общем, свадьба, ресторан, все разодетые, я в кителе сижу. Невеста воркует с братом, поворачивается ко мне: «Лёша, а что ж вы икры себе не накладываете?» Прямо передо мной салатницы – и с чёрной, и с красной. «Стесняетесь?» Нет, говорю, спасибо за угощение, но я дома икру каждый день ем ложками – надоела, смотреть уже на неё не могу.

– Ого! – Паша в восторге хлопнул в ладоши. – Вот так уел!

– А то! Брат так и поперхнулся. Спрашивал потом, не соврал ли я насчёт икры. А чего мне врать, если у меня в холодильнике стояли два яйца, пакет молока и пять банок икры, чтоб её. Но в эти детали посвящать брата было не обязательно, – Ивашов блеснул глазами.

– Молодец, – кивнул Паша. – А у нас так получилось, что я из родни вроде как самый удачливый. Городок маленький, сахарный завод закрылся ещё в начале девяностых, а больше там особо и работать негде. Ну, кто сторожем, кто охранником в школу, кто так и на огороде копается… А я, вон, подводник, – он хлопнул себя ладонью по груди. – Мне из школы звонили, хотят мою фотку в актовом зале повесить. Вроде как пример.

– Ну, красава, – засмеялся Ивашов. – А в школе небось троечником был?

– Не совсем. У меня даже пара пятёрок затесалась в аттестат – по геометрии и…

Ивашов легонько толкнул его под локоть, Паша осекся, вопросительно глянул на него.

– Вон, – Ивашов повёл бровями, указывая на высокую фигуру в чёрном форменном пальто поверх РБ, подходящую к ним по палубе. – Орёл госбезопасности.

Фигура направилась прямо к ним, поднимаясь в ограждение рубки, и Паша с Лёхой вытянулись по струнке, отдавая честь:

– Здравия желаем, товарищ капитан второго ранга!

– Товарищи офицеры, – особист приложил ладонь к пилотке. – Собственно, не обязательно так официально, мы ведь в походе, не на плацу…

Особист дружелюбно улыбнулся, и Паша растянул губы в ответ:

– Так точно, товарищ капитан второго ранга!

Особист поморщился, но тут же стёр недовольное выражение с лица.

– Я хотел бы с вами поговорить, товарищи офицеры. Особенно с вами, Павел Андреевич, как с механиком.

Ну здрасьте пожалуйста, началось в колхозе утро. Что может быть нужно от механика особисту?

– Вы ведь участвовали в ремонте холодильной установки, в которой произошёл взрыв, верно?

– Так точно.

– Ремонтная команда установила причину взрыва?

– Утечка фреона, – Паша пожал плечами. – Микротрещина в баллоне – скорее всего, из-за перепадов давления.

– А почему неисправность вовремя не заметили и не устранили?

Особист говорил спокойно, доброжелательно, но в нарочитой мягкости его голоса Паша чувствовал хищный азарт.

– Это было бы очень трудно сделать – разве что кто-то случайно полез в установку и обнаружил бы проблему с баллоном. Никаких сигналов о неисправностях на пульт не поступало. Видимо, утечка была незначительной.

– Но её хватило для взрыва, – особист покачал головой. – А ранее в пятом отсеке случился пожар. Тоже случайность? Не связаны ли эти случайности между собой?

Ивашов прочистил горло.

– Эти случайности связаны между собой тем, что подводная лодка – очень большой и очень сложный механизм, товарищ капитан второго ранга. И к походу её готовили в ускоренном режиме. Сбои неизбежны. А вот то, что со всеми сбоями экипаж быстро и эффективно справляется – закономерность, которая многое может сказать об уровне его подготовки.

– Вы очень хорошо говорите о своих товарищах, Алексей Анатольевич, – особист вновь улыбнулся. – Однако мой долг – расследовать всю цепочку событий. Если на лодке кто-то систематически устраивает саботаж, пытаясь вывести её из строя и сорвать выполнение боевого задания…

– Товарищи офицеры, мичманы и матросы! – по рубке прокатился звучный, усиленный динамиком голос командира. – Через пять минут – общее построение на ракетной палубе.

Глава 15

На палубе было шумно от ветра, от гула волн, но сильный чистый голос командира, стоящего перед строем, без труда прорывался сквозь этот шум.

– Товарищи подводники! Принята шифрограмма от командования Северного флота, – Кочетов развернул сложенный лист бумаги, вздрагивающий в его руках на ветру. «Поздравляем экипаж К-214 «Белуга» с успешно проведёнными ракетными стрельбами. Благодарим за высокую воинскую выучку и профессионализм».

Многоголосое «Ура!» загремело в ответ. Кричала и Саша, хотя она к этой стрельбе имела мало отношения и у неё с самого утра саднило горло – может, просквозило с непривычки на палубе.

Но горло – пустяк. Какое яркое сегодня солнце, так и брызжет в глаза. Как здорово глотать ветер, чувствовать щеками холодные капельки – и как не хочется вниз, в затхлые отсеки. Пусть Кочетов говорит, говорит побольше, чтобы они ещё постояли и подышали. Пусть рассказывает про Арктику, про трудный поход подо льдами, про то, что им всем нужно быть особенно внимательными и ответственными…

Эх, замполита бы выпустить – три часа бы заливался соловьём. А командир, увы, долгих речей не любит.

– Все вниз! Приготовиться к погружению.

Палуба вибрирует от проворных шагов, ходит вверх-вниз на волнах. Постоять ещё хоть несколько секунд, посмотреть, как растекаются бело-жёлтым маслом солнечные блики в волнах.

Прямо под бортом – тяжёлая сине-серая тень, будто под волнами гранит, и пена не искристо-белая, как в носу лодки, а темнее, с металлическим отблеском. И резкая, чёткая граница между светом и тенью – контуром рубки, аккуратным прямоугольником.

Пора. Куда все так быстро делись? Они, наверное, уже спускаются, если она задержится, командир будет ругаться.

Палуба скачет вниз-вверх, ветер словно подпихивает к краю. Саша идёт медленно, осторожно, стараясь не потерять равновесия. Где же, где тут вход в ограждение рубки? Она видела, она ходила здесь – и понять теперь не может, как попасть внутрь.