Предел погружения

Ах да, вот. Ручку на себя. Теперь захлопнуть… не получается, что ж такое. Ещё раз, изо всех сил. Есть. Вот и трапик, вот и рубочный люк – его прикрыли.

Саша нагибается, тянет ручку на себя – люк не поддаётся. Заклинило, что ли? Дёргает сильнее – никакого толку.

Они что, задраили люк? Не дождавшись, пока она спустится?

– Эй, откройте!

Она стучит ногой в люк. Ай, не услышат, тапочки ведь на резине. Опускается на колени – холодно, как же холодно ногам – колотит кулаками по крышке:

– Откройте!

Тихо, тихо пол уходит вниз. На палубу набегает вода, лижет черную спину лодки.

Погружаются.

Саша судорожно дёргает ручку на себя, сипит:

– Откройте, откройте…

Уже никто и не услышит. Лодка уйдёт под воду, а она захлебнется в рубке или проживёт ещё несколько минут в ледяной воде, бог знает в скольки километрах от земли, совсем одна.

Она вскакивает на ноги, перелезает через перегородку, выбегает на палубу. Под подошвами тапочек хлюпает ледяная вода. Вода лижет щиколотки, подбирается к коленям.

– Вернитесь! – кричит Саша, зная, что кричать бесполезно. – Вернитесь!!!

Палуба выскальзывает из-под ног, Саша падает боком в волны – и подскакивает на койке.

Слабый свет ламп, сбившаяся простыня под попой, койка Ильи над головой. Ровный гул турбин, пощёлкивание за стенкой. Всё как всегда. Они идут под водой, они ещё вчера погрузились, и было всё именно так: брызжущее в глаза солнце, холодный солоный вкус ветра, поздравления, зачитанные командиром. А потом они спускались, и она шла в самом хвосте, командир стоял у рубочного люка, ожидая, пока она пролезет и окажется внизу. Когда они все спустились, он полез сам, сам закрутил рубочный люк.

И лодка стала наклоняться на нос, погружаясь.

– Саш? – сверху свешивается растрёпанная голова Ильи. – Ты чего?

– Я ничего, – она прочищает горло. Вроде бы голос нормально звучит, как всегда. – Сплю.

– Ты кричал, – Илья не торопится убрать голову. – Меня разбудил.

– Извини, – Саша морщится, – херня какая-то снилась.

– Везёт же людям, сны им снятся. Тут так заебёшься за день, что кладёшь голову на подушку – и темнота. Хоть бы раз что-нибудь увидеть.

Он спустил ноги с койки, спрыгнул.

– Всё равно уже вахта через семь минут, – подошёл к шкафу за своей робой. – А что тебе снилось-то?

– Лодка погрузилась, а я снаружи остался.

– Аа, – Илья повернулся к нему лицом. – Такое случалось – за всю историю флота пару раз. Но у таких командиров, которым грош цена. Да и экипажи были не лучше.

Он подошёл к её койке, и Саша машинально подвинулась, давая ему сесть.

– Перед тем, как лодка пойдёт на погружение, командиры отсеков проверяют, весь ли личный состав на месте. И докладывают командиру лодки. Он отвечает за всех. И потом, когда лодка погрузилась до уровня рубки, в отсеках осматриваются ещё раз. У нас такого просто не может случиться – чтобы взять и забыть человека снаружи.

– Конечно, – Саша сглотнула, – члена команды не забудут. А я…

– А ты что, не наш? – Илья поднял брови. – Да я первый скажу «где Вершинин, он не спускался в центральный!» Артур всех на уши подымет – он же над тобой трясётся, как над братом младшим! Да все мы сообразим, что тебя нет, и командир – в первую очередь. Ты, Саш, не знаешь, какой у нас командир, – ладонь Ильи тяжело хлопнула его по спине.

– Хороший командир, – Саша неуверенно улыбнулась, чувствуя, как потихоньку отпускает. – Я вижу.

– Ну так ложись давай и досыпай, – Илья поднялся, просунул руки в рукава робы. – И не еби себе мозг всякой хуйнёй.

– Ладно, – Саша легла, натянула одеяло по грудь. – Хорошей вахты… или надо сказать «ни пуха ни пера»?

– Да без разницы, – он потянул на себя дверь каюты. – Всё равно всё всегда через жопу.

Сделав глоток, Кочетов поставил кружку с чаем на стол, отодвинул подальше от карты. Надо было сосредоточиться на проверке маршрута, составленного штурманом, но в висках ломило – ломило с того самого момента, как они начали погружаться, и Кочетов то и дело потирал лоб костяшками пальцев.

Так. До семьдесят девятой параллели всё в порядке, дальше начинаются льды. Во льдах трудно. Случись что – никакого экстренного всплытия, иначе шарахнетесь спиной о непробиваемый панцирь.

Ладно. Экипаж натренирован, акустики с закрытыми глазами найдут полынью, чтобы аккуратно всплыть. Надо будет по дороге ещё повторить действия при поступлении воды в отсек, при пожаре и при заклинке рулей на погружение. Ох уж эта заклинка. Рядовая, в общем, ситуация, а промедлишь хоть чуть-чуть, растеряешься – и камнем идёшь на дно, никто тебя уже не спасёт. И тут как раз самое важное – вовремя всплыть, а как ты будешь всплывать подо льдом…

– Товарищ командир, прошу разрешения войти!

Кочетов повернулся в кресле всем телом: если повернуть голову, сразу начнёт резать в затылке. Худощавая фигура в матросской форме неуверенно замерла в дверях каюты.

– Проходите, Евгений… – как же его? Матрос Ольховский, это он помнил, а вот отчество…

– Валерьевич, – пробормотал матрос, бочком протискиваясь мимо шкафа.

– Евгений Валерьевич. Садитесь, – он указал на свободный стул. – В чём дело?

К врачу бы ему. Кожа прямо пергаментная, глазницы провалились, лиловые круги вокруг. Конечно, недосыпают все, но большинство ведь не выглядит как вурдалаки.

– Товарищ командир, – пальцы матроса стиснулись в замок. – Я пришёл по поводу холодильной установки. В четвертом отсеке. Которая взорвалась.

Кочетов выжидательно кивнул, и матрос выпалил:

– Это не я.

– Простите? – Кочетов поднял брови.

– Товарищ офицер Особого отдела расследование проводит, – парень обреченно развёл руками. – С нами вчера разговаривал. Так вот, я подумал, может, вы мне поверите. Я ничего не взрывал, товарищ командир.

– О расследовании мне известно, – Кочетов скептически пожал плечами. – Я не вижу в нём необходимости, но, если Олег Максимович считает, что оно чем-то поможет нам – он вправе собирать какую угодно информацию. Но почему вы решили, что должны оправдываться? Разве вас кто-то обвиняет?

– Нет. Пока нет. Просто я запутался, – пальцы парня хрустнули. – Я смотрел на торпеды и думал – вот бы их… ну, вот бы они рванули. И тут эта установка рванула по-настоящему – мне так страшно стало, товарищ командир! Я же не хотел. Я правда не хотел.

– Так, стоп дуть, – Кочетов поморщился, чувствуя, как вокруг головы сжимается обруч боли. – Вы много всего нагородили – давайте разбираться. С холодильной установкой вы что-нибудь делали?