Иннокентий едет в деревню

«Вот ужас-то!» – восклицал, включая.

Я надеялся, что произойдет чудо и со вспышкой света увижу полные ящики яблок. Сидя в подвале, я оттягивал момент, когда придется предстать перед деревней с ответом, как бездарно потратил доверенное яблочное имущество. Но другого выхода не видел. Видел пустые ящики, пакеты и ведра.

«Я не знаю, что делать. Не знаю, что делать».

«Не знаю, что делать» – мысль года.

Я мог бросить по деревне повторный клич о сборе яблок, но в успех предприятия не верил. Даже будь у них желание, люди не могли бы помочь: большую часть запасов принесли в первый раз, а остальное отправили родным, продали Высокому Папе, пустили на заготовки. К тому же не было гарантий, что новая попытка приготовить сидр окажется удачной.

Я чувствовал себя ничтожеством. Собрал чужие надежды, сложил их вместе и не оправдал.

Узнай о моем провале Высокий Папа, обвинит меня в предумышленном. Заявит, я специально подвел деревню.

Я рассмеялся было, но прекратил. Из темноты подвала на меня смотрел пустой пакет бабы Томы. В нем она принесла последние свои отборные яблоки.

Именно в тот момент, когда местные мне поверили, дали шанс, о котором просил, я все просрал и облажался. Правы были Высокий Папа и Зиновий Аркадьевич, я никуда не гожусь и доверять мне не стоит. Уж точно не стоит доверять яблоки.

Почему я сразу не уехал? В тот день, когда в деревне появилась Алиса? Вместо того, чтобы искать ее кошку, я должен был собирать вещи.

Я выключил в подвале свет. Закрыл глаза.

Любое поражение – проверка на прочность. Но я не хотел проверок. Я хотел победы. Здесь и сейчас.

3.8. Призрак одержимости

3.8.0. Все как было

В дверь постучали. После того как Зиновий Аркадьевич растрепал деревенским про мое фиаско, стучали каждые полчаса. Люди приходили своими глазами смотреть на бутылки без признаков пузырьков, банки с плавающей в пюре плесенью, бочки с яблочным уксусом и меня, пребывающего в депрессии.

Приходили смотреть, скорбно вздыхать, спрашивать, как же это так получилось, высказывать собственные предположения. Кончались визиты по-разному: баба Тома, например, молча вышла; Лиза улыбнулась и неуверенно сказала, что все будет хорошо; Кролик посмеялся; Данилыч посмеялся вместе с Кроликом – ему не пришлось со мной квитаться за коня и за сома, я сам превосходно справился; Толик приуныл.

– Яблочный уксус тоже сгодится, – сказал муж Анны Павловны. Он не скидывался яблоками на общее дело и мое поражение воспринял с показательным спокойствием. – А плесень и слить можно. Ложка есть?

Я думал, ложкой он снимет плесень, но он открыл банку с яблочным вареньем.

– А хлеба? Хлеб есть?

В дверь постучали. Я напрягся: на общение с людьми не хватало сил. Каждому приходилось объяснять одно и то же: «Я не знаю, почему сидр не забродил. Может, сахара положил мало? Я не знаю, почему появилась плесень. Яблоки плохо помыли, банки не простерилизовали? Работников много, за всеми не уследишь. Я не знаю, почему получился уксус. Бочки не герметичны? Факт остается фактом: для дальнейшего настаивания сидра в амбар переехали четыре трехлитровые банки, пять полулитровых и две литровые бутылки, одна бочка забродившего и процеженного сока».

– Не оставят тебя в покое?

Я покачал головой. Павел Никифорович недовольно осмотрелся.

– Чего печь-то не замажешь? – спросил он, проводя нервным пальцем по трещине на белой стене. Я вспомнил, как дядя Паша указывал на нее в день моего приезда в деревню. Тот же палец на той же стене, и та же трещина зияет. Круг замкнулся. Все говорило о том, что пора уезжать.

– Глиной с песком, – прервал мои мысли Павел Никифорович. – Проще пареной репы, замазать-то.

Я устало кивнул. Просто не делается ничего.

3.8.1. Выйди вон

Я осторожно выглянул на улицу. Никого. Потянулся, наклонился – размялся. Вдохнул полной грудью осенний воздух.

Последние дни я не приближался к окнам, не раздвигал занавески, не показывался в лавке. Ходил в магазин, надевая солнцезащитные очки и дедушкину кепку.

– Здоров!

Я вздрогнул и прямо перед собой увидел Сергея.

– Не видать тебя. Хандришь?

– Отдыхаю, – ответил я. Сказать, от людей, язык не повернулся.

– Завтра баню затоплю, – сказал бармен, – к вечеру.

Я вспомнил о городской ванной комнате. Услышал возмущенное гудение труб при большом напоре воды, увидел лужи брызг на кафельном полу, запотевшее зеркало.

– Топи, – равнодушно сказал я.

Поторопись я на поезд и помоюсь раньше, чем Сергей.

Он кивнул. Хотел что-то сказать, но промолчал. Я тоже. Сказать было нечего.

3.8.2. Шанс

Свет в обеих комнатах горел, ночник был включен, но видел я лишь темноту. Замечал ее, клубившуюся по углам, неумолимо наползающую.

Я привык оставаться один на один с проблемой, но сейчас я не был один. Вся деревня стояла на моей побежденной стороне. Но и против меня стояла тоже. Раньше я нес ответственность за себя, теперь – за каждого жителя, оставшегося и без сидра, и без яблок.

«Если бы представился шанс начать заново, я сделал бы по-другому. Не готовил пюре. Нарезал яблоки дольками. Кожуру бы с них не счищал. Не вырезал бы сердцевину. Залил яблоки водой, и дело с концом».

Я сдул пыль с чемодана, открыл его. Выгреб из шкафа свои вещи и бросил комом в разверстую пасть.

«Единственное, на что бы обращал внимание – на чистоту. На чистоту рук, яблок, банок. Чистота – залог здоровья».

Отключил питание ноутбука, сложил зарядку. Сделал пару бутербродов в дорогу.

«Но шанс я упустил».

Присел на дорожку. Надо было попрощаться с Павлом Никифоровичем и Лизой, зайти к бабе Томе.

«Шанс всей деревни».

Я собрал остатки еды из холодильника, положил в пакет бабы Томы яблочное варенье и покинул дом. Но, оказавшись на улице, направился к замку Высокого Папы.

3.8.3. Нуждается ли Высокий Папа в любви

Он моему приходу не удивился. Прошел в дом, дверь оставил открытой.