Можно было сходить домой за лестницей, заодно прихватить тару для яблок. Однако не приходилось сомневаться, что я, в совершенстве владея топографическим кретинизмом, дорогу к роще не найду.
3.9.3. Туда и обратно
Я шел в трусах по полю и, доставая из рубашки яблоки, кидал их в траву. Они были так же бесполезны, как и крошки хлеба на дороге, но я не сомневался, что смогу найти рощу снова. Там меня ждала кошка Алисы.
Алиса. Она снова меня спасала.
Завидев коровник, я побежал.
– Ты куда, парень? – окликнул у колодца Ефрем. – Портки потерял?
– Тележка есть? – сообразил я.
– Во дворе. Зачем тебе?
– Надо!
Я забежал во двор к Анне Павловне, схватил лестницу и тележку.
Темнело. Я боялся, что кошка Алисы не дождется меня, попробует спуститься самостоятельно. А потом ищи ветра в поле.
По примятой траве, оставленным яблокам и чутью, обостренному страхом, я нашел дорогу обратно в дикую рощу. Кошка сидела на дереве.
– Ладно, беру слова обратно, – сказал я ей, – не такая уж ты и дура!
3.10. Последний раунд
3.10.0. Благодарственная мантра
– Ух, какие крупные! – приговаривал Зиновий Аркадьевич.
Телега, наполненная яблоками, произвела фурор среди местного населения. С самого утра у моей калитки стояли председатель и другие любопытствующие. Теперь они обрывали плоды, тянущие ветки к земле.
– А красивые какие! – ахала баба Тома.
Она собирала яблоки в корзинку, соседка Клара – в ведра, Зиновий Аркадьевич – в карманы штанов. Я собирал плоды в садовую тележку Анны Павловны с не меньшей энергией, чем остальные, но про себя сомневался. Вспоминая прошлую неудачу, боялся испоганить дикие яблоки так же, как до этого деревенские.
«С пшеницей нужно разговоры вести, как с человеком, – писала бабушка в дневнике. – Я ее и похвалю, и побраню. А она рада стараться: растет на зависть».
Следуя примеру Зиновия Аркадьевича и бабы Томы, я нашептывал:
– Красивые яблоки, крупные яблоки.
– Соберем. Ни одному пропасть не дадим, – поддержала Лизетт, гладя кору деревьев. – Спасибо вам, милые яблони.
3.10.1. На пути к спасению
«Оставлю велик, возьмем лестницу и пару ведер».
Готовый поворачивать с шоссе, я увидел знакомую фигуру на автобусной остановке.
– Эй! – крикнул я, поворачивая руль.
Чудик нехотя обернулся. На голове не было ни одной из шапочек.
– Так и не поймешь, какой день недели, – сказал я, слезая с велосипеда.
Чудик смущенно потер лысый затылок. Он равнодушно уставился на корзину с яблоками из чудесной рощи, которую я прицепил к велосипеду.
– Оттуда? – сообразив, спросил Чудик. И немного оживился.
Он взял яблоко, впился зубами в нежную плоть и прикрыл глаза.
– Нет, – сказал Чудик, – не то.
– Не то? – спросил я.
– Обычные яблоки. Даже кислые.
Яблоки действительно были невкусными.
Не были они все в одном – и сладкими, и кислыми, и горькими. Они были просто кислыми. Одним словом, дичка.
Возможно, как и мне, отцу Чудика, обезумевшему от жажды и долгой погони за животным, яблоки показались вкусными. А потом воображение, не ограниченное реальным положением вещей, дорисовало остальное. Роща выглядела недосягаемой, и в семейном предании Чудика раз попробованные фрукты имели неповторимые вкусовые качества.
– В деревне часто преувеличивают, – сказал Чудик. – Жизнь такая. Не с чем сравнивать.
Следуя этой логике, бабушкино пиво считалось вкусным только потому, что, кроме бабушкиного и дешевого из автолавки, жители не пробовали никакого другого. И Высокий Папа мог сварить не менее достойное пиво из любой пшеницы, выращенной на любом поле из любых семян.
Но я знал, что бабушкино пиво на самом деле вкусное. Потому что у нее был секрет.
Любовь бабушки, щедро вложенная в каждую крупинку ее земли, в каждый колосок на пшеничном поле, в каждую бочку сваренного пива. В дела, которыми она занималась. В людей, которые ее окружали. Любовь, которая поддерживала, утешала, вдохновляла.
Вот что мы чувствовали, когда пили бабушкино пиво. Любовь имела для меня вкус меда, который дед получал с пчелиных ульев. Для Кролика – персиков, привозимых по возвращении из долгих поездок отцом. Для Чудика – чего-то давно забытого из детства. Малины, заботливо прятавшей ее, маленькую, от злобного петуха, для Анны Павловны. Для старожила и председателя деревни Зиновия Аркадьевича – первого поцелуя.
Мимо нас с Чудиком со стороны города проехал мужик на садовом тракторе. Витя положил надкушенное яблоко обратно в корзину.
– Знаешь, – сказал он, смотря вслед трактору, – мне здесь не нравится.
Он повернулся ко мне.
– Никогда не нравилось.
– О! – только и сказал я.
Вдалеке показался автобус.
– Прощай, – он протянул мне руку, и я автоматически ее пожал. А потом спросил: