Наш неоконченный роман. Молчун ты мой любимый

А следы Инги растаяли в лучах солнца и ласкового моря Гоа. Ромка исправно переводил деньги на её карточку, пока однажды платёж не вернулся, поскольку карточка оказалась заблокированной.

Вот такая история, которая совсем не тянет на роман, поскольку быстро закончилась.

апрель 2019

Молчун ты мой любимый

1

– Нет!

Ну, Шурочка другого ответа от Тимура Георгиевича и не ждала. Это первое время она дёргалась, пыталась тут же, с наскока, доказать свою правоту, искренне возмущаясь упёртостью шефа – она же для дела старается?! В конце концов, это её прямая обязанность, как менеджера по связям с общественностью, заниматься не только имиджем компании, но и имиджем её руководителя. А любой имидж разве не с внешнего вида начинается? Но если ко всем предложениям своего менеджера, касающимся компании, Тимур Георгиевич прислушивался с уважением, то на любые попытки Шурочки повлиять на его внешность и одежду упирался руками и ногами. На работе не вылезал из джинсов и рубашек невнятного защитного цвета, а летом так и вообще – футболок! Ладно! Сотрудники все к этому привыкли. Но ведь к нему, как владельцу крупной фармацевтической компании, косяком приходили солидные люди на переговоры. И кого они видели? Стареющего любителя вестернов (шефу было 47, когда Шурочка пришла в его компанию наниматься на работу. И было это 2 года назад). Впечатление ещё больше усиливалось, когда кто-нибудь из посторонних узнавал, на чём владелец РинГлара ездит на работу – на Harley-Davidson, пусть и дорогом, на уровне автомобиля премиум-класса, но всё же – мотоцикле!

Ну, от привычки приезжать на мотоцикле даже на светские мероприятия, Шурочка шефа отучила довольно быстро. Правда, ей это чуть не стоило потери работы, но обошлось. Мероприятие было за городом. Шурочка не стала настаивать на машине, но и о просёлочной дороге не предупредила. А грунтовая дорога, разъезженная гружёными самосвалами (асфальтовая дорога как раз и строилась, но до места проведения светского раута ещё не дошла), да ещё весенней капризной порой – м-м-м! Прекрасное место для проведения гонок по бездорожью! Вот Тимур Георгиевич и выглядел, когда доехал, как участник этих самых гонок, то есть обляпанный грязью с ног до головы.

А когда снял шлем и нашёл взглядом безмятежное лицо Шурочки, стал похож на разъярённого пикадором быка во время корриды – глаза налиты кровью, из ноздрей пар, а сказать ничего не может, только что копытом не бьёт о землю, ввиду отсутствия этих самых копыт.

Шурочка отвела шефа в туалетную комнату с душем, где ему уже был приготовлен комплект одежды с обувью. Нормальный такой светский комплект – костюм, рубашка, галстук и лакированные туфли. Всё это новое, с иголочки и идеальное по размеру. Шеф бесился, но делать было нечего – не рассекать же голым или в мокрой одежде?

Всю вечеринку Шурочка старалась на глаза шефу не попадаться – авось, к её концу остынет. Но издалека наблюдала. Ей даже показалось, что Тимур Георгиевич вполне доволен. Во всяком случае, он выглядел довольно раскрепощено, свободно общался с мужской частью гостей, а, уж, у женской половины так и вовсе пользовался особой популярностью. Он и в серо-коричневых своих футболках выглядел сексуально, а в костюме с галстуком так был просто не отразим.

Выходку Шурочки Тимур Георгиевич не простил. И, когда мероприятие закончилось далеко за полночь, пришлось ей сначала отвезти шефа домой на своей машине и только потом тащиться к себе на противоположный конец Москвы. И доставкой его байка самой заниматься, причём к его дому на следующее же утро и в чистом виде. Всё это встало Шурочке в кругленькую сумму за свой счёт, поскольку бумажный счёт, предоставленный шефу, тот демонстративно при ней разорвал. Ну, хоть не уволил, и то хорошо!

С тех пор транспорт шеф со своим менеджером по связям с общественностью всегда согласовывал. Шурочка старалась не вредничать, власть свою над шефом не выпячивать, когда представительская машина была не обязательна, против байка не возражать. С одеждой оказалось сложнее. Пришлось разрабатывать целую стратегию и тактику. Особенно когда приходилось общаться с иностранными партнёрами (Шурочка по совместительству была ещё и переводчицей, поскольку основными европейскими языками – английским, французским и немецким, владела в совершенстве и в фармацевтических терминах уже поднаторела). Вот тут Шурочке приходилось превращаться в шпиона-разведчика, выискивая информацию о предполагаемом партнёре по бизнесу, его пристрастиях, хобби, вкусах в еде и одежде. И доказывать Тимуру Георгиевичу необходимость придерживаться определённого имиджа с помощью фото, видео и статей из журналов и газет. Вот как сегодня во время подготовки к встрече с владельцем Эко-Фарма под Абенсбергом герра Герхарда Баума.

Услышав вполне ожидаемое «Нет!» шефа, Шурочка открыла свой портативный ноутбук (пришлось обзавестись, поскольку однажды Шурочка попыталась показать что-то шефу на его компьютере, но так решительно была остановлена, как будто покусилась на государственную тайну) и вывалила на Тимура Георгиевича всю нарытую на Герхарда Баума информацию. И шефу пришлось капитулировать.

2

Да, в определённом смысле Тимур Георгиевич был прав, сопротивляясь одеваться как все бизнесмены. Все эти пиджаки и галстуки делали мужчин похожими друг на друга, лишали индивидуальности. Тем более что и укладку Шура убедила шефа сделать под Герхарда Баума. Немцу явно нравилось видеть перед собой своё более моложавое отражение. Он быстро перешёл с сухого делового тона на вполне дружелюбный. Правда, может это произошло потому, что Эко-Фарма была больше заинтересована в сотрудничестве с РинГлара, чем наоборот. Но это уже выходило за рамки компетенции менеджера по связям с общественностью, поэтому Шурочке приятнее было думать, что именно её усилия способствовали успеху переговоров.

А вот кому ещё пришёлся по вкусу внешний вид шефа, так это спутнице герра Герхарда – фрау Катарине, так её представил немец, не назвав ни фамилии, ни статуса, ни её должности. Жена? Любовница? Переводчица? Для сотрудницы держала себя слишком раскрепощено, для жены или любовницы – слишком не осторожно. Немка усиленно строила глазки Тимуру Георгиевичу и к концу ужина уже откровенно-плотоядно пялилась на него. Ни на что серьёзно-радикальное, типа женитьбы, не намекала, но и против жаркой короткой интрижки ничего не имела.

На стандартное представление о сухопарых и несексуальных немках Катарина никак не походила. Карие глаза-вишенки с поволокой, полные губы и чистая кожа выдавали в ней славянку, скорее всего, соотечественницу Шуры – украинку (Шурочка отметила про себя разобраться с этим вопросом и на будущее обязательно проверять вторые половинки возможных партнёров по бизнесу заранее, хотя это уже входило в компетенцию службы безопасности, а не её).

Тимур Георгиевич никак на заигрывания Катарины не реагировал, похоже не замечал, весь сосредоточившись на переговорах, в перевод с немецкого на русский вслушивался только из уст Шуры. А вот Шурочка решила не оставлять поведение немки без внимания. Был в её арсенале такой приёмчик: внимательно и заинтересовано смотреть в глаза выступающего, и тот, через какое-то время, уже начинал говорить для неё одной, сколько бы ни было в аудитории слушателей. Герр Герхард наживку проглотил быстро, Катарина не сразу, но вскоре это заметила, и занервничала. «То-то!», – торжествовала про себя Шурочка, но внешне свой триумф постаралась ничем не выдать.

За всеми этими скрытыми манёврами (ещё бы – и переводить, и отражать атаку немки, и следить за собой, чтобы не переиграть), Шурочка не заметила, с какого момента переговоры начали раздражать шефа. Но когда они проводили немцев, тот уже кипел, как тульский самовар.

– Кто она? – накинулся он на Шуру грозно.

– Э-э-э, – растерялась Шурочка. И пришлось признаваться – Не знаю…

Шеф резанул по Шуре гневным взглядом и отвернулся, что означало высшую меру недовольства. У Шурочки на языке крутилось возражение, что выяснять подноготную потенциальных партнёров и его окружения не входит в её служебные обязанности, но она его благоразумно проглотила. Себе дороже! Когда шеф так зол, лучше ему не перечить.

Шурочка откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и постаралась отвлечься. Но мысли всё равно крутились о работе. Она думала о том, что уже который раз недооценила шефа, его внимательность до въедливости и умение владеть собой. И что завтра надо будет опять перерывать интернет в поисках сведений о Катарине, а, заодно, и всего ближайшего окружения герра Герхарда Баума. И ещё о том, что Тимур Георгиевич, пожалуй, единственный человек, по крайней мере, на сегодняшний день, в глаза которого она не может смотреть внимательно и заинтересовано. Даже цвета его глаз не знает!

3

Шура сидела на совещании у шефа и честно пыталась сосредоточиться на работе. Но мысли всё равно крутились о Наденьке. Своей племяннице, дочери старшего брата – Тараса, и его жены – Олеси.

… Шура не видела свою семью уже долгих три года. С тех пор, как Майдан расколол взаимоотношения двух стран – России и Украины, на до и после, пройдя глубокой бороздой по душам двух братских народов, по сердцам родных и близких. С тех пор Шурочка в родном Киеве ни разу не была. Благодаря короткому студенческому браку она стала петербурженкой, и ездить на родину каждый год, чтобы получать отметку таможни, как это приходилось делать украинцам, работающим в России, ей было не надо. А съездить просто в гости не получалось. Что там съездить! Ей даже звонить домой, чтобы пообщаться с родителями не дозволялось! Они звонили сами, украдкой, когда Тараса рядом не было. Тарас заделался ярым националистом. Не скрывал, что если бы не беременность жены, а потом маленький ребёнок, отправился бы на фронт. Воевать с «москалями», как всех россиян называли националисты, не зависимо от города проживания. Шурочку считал предательницей, и общаться с ней строго запретил. Вычеркнул из семьи. Олеся мужа слушалась, хотя раньше они с Шурочкой были лучшими подругами, а родители изредка, но запрет нарушали. Ведь родительское сердце болит за всех своих детей.

Когда Олеся позвонила сама после трёх лет молчания, Шура несказанно обрадовалась. Значит, всё-таки, мозги встали на место! Но причина оказалась куда более прозаичной и, даже, трагичной. Наденька росла больным ребёнком (Шурочка об этом знала со слов родителей) и, наконец-то, врачи в Киеве смогли поставить диагноз – лейкемия. Украинские врачи давали неутешительный прогноз на лечение, фактически в открытую сказав родителям, что надежды на выздоровление нет. Лечение заграницей стоило неподъёмных денег, и семья вспомнила о Шуре. Её работа в фармацевтической области натолкнула на мысль, что она сможет помочь.

Шурочка не стала спрашивать ни Олесю, ни своих родителей – а как к её помощи отнесётся Тарас? Подняла все свои связи, наработанные за два года в РинГларе, и вышла на специалистов Национального медицинского исследовательского центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Рогачева в Москве. И начался интенсивный обмен информацией через Шурочку, поскольку клиника в Киеве не могла напрямую пересылать данные в Москву. Вердикт российских врачей был более оптимистичным – излечение возможно с помощью пересадки костного мозга и нескольких курсов химиотерапии. По результатам пункций костного мозга Наденьке в качестве донора подошёл Тарас, что было несказанной удачей – искать донора на Украине или в России не было времени, оно было упущено за время установки диагноза. А ещё дорого, тем более, если бы его пришлось искать заграницей. Операцию и лечение в России, оказывается, могли предоставить не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в Самаре, где оно было на порядок дешевле, чем в столицах, а по качеству ничуть не уступало.

Шурочка и в Самаре нашла рычаги, чтобы надавить и приблизить дату начала лечения. И вот всё было готово. Дата госпитализации Наденьки подошла. Они втроём с Олесей и Тарасом выехали из Киева и… застряли на украинско-российской границе. Украинские пограничники ссадили семью с поезда и начались изматывающие душу допросы о цели визита в страну-агрессора. Возможно, если бы Олеся с Наденькой были вдвоём, они бы и проскочили. Но они были с Тарасом – мужчиной вполне призывного возраста, и здесь уже никакие бумаги, свидетельствующие о болезни ребёнка, на пограничников не действовали.

Олеся позвонила Шуре в понедельник. Уже была на грани истерики. Мало того что на её руках была больная дочка, лекарства для неё они взяли в дорогу с небольшим запасом, из-за задержки в пути могли лишиться места в клинике, так ещё их разлучили и с Тарасом. О его судьбе Олеся ничего не знала, связи с ним не было, и воображение любящей жены рисовало всякие ужасы. Пограничники ничего Олесе о муже не рассказывали, её возвращению домой с дочкой не препятствовали. Но она не могла вернуться домой! Это означало бы обречь Наденьку на смерть.

Из всего перечня проблем Олеси Шурочка смогла помочь только с датой госпитализации Наденьки в Самарской клинике, оттянув её на неделю. С остальными был полный тупик. Никто из её знакомых не брался помочь на границе. Все честно признавались, что не смогут этого сделать даже за большие деньги.

Ещё ни разу в жизни Шура не чувствовала себя такой беспомощной и бесполезной. Каток истории, которая происходила на твоих глазах, свидетелем и участником которой ты был, в жернова которой попали страны, люди, грозил безжалостно перемолоть жизнь Шурочки и её семьи, а она ничего не могла с этим поделать! Так же, наверное, чувствовали себя те, кому «посчастливилось» жить в революцию 17-го года, раскулачивание 20-х, репрессии 30-х годов. Сегодня уже четверг. Прошло четыре дня… Что для истории четыре дня? Так, меньше пылинки, атома. А для человека четыре дня могут означать больше, чем вся его предыдущая жизнь до этого. Или провести жирную черту, за которой жизни не будет вовсе…

– Кораблева, останься! – вырвал Шурочку из круговоротов мыслей голос шефа.

Шурочка вздрогнула и оглянулась вокруг. Сотрудники уже почти все покинули кабинет Тимура Георгиевича. Она не слышала ничего, о чём говорилось на совещании, а ведь наверняка там были и её вопросы, поскольку на совещания шеф приглашал только необходимых людей.

– Ну! – подстегнул Шурочку шеф, глядя исподлобья.

Шурочка совершенно не представляла, что от неё ожидает услышать босс. В измученную тревогой за родных голову никакие спасительные идеи не приходили, и она решила признаться честно, что отвлеклась на домашние проблемы.

– Простите, Тимур Георгиевич. Отвлеклась. Больше этого не повторится.

– И?

Что подразумевал шеф под вопросительным «и», Шурочка не поняла, да и не было у неё сил разгадывать ребусы начальника, она застыла между желанием уйти, чтобы расплакаться уже за дверью, и настоятельной потребностью разреветься здесь же.

– Я тебя слушаю, – как-то неожиданно мягко произнёс Тимур Германович, и Шурочку прорвало.

Может быть, он имел в виду услышать что-то про работу, но Шурочка вывалила ему про Наденьку, Олесю, Тараса, про непробиваемых украинских пограничников, про отчаянье, которое она испытывает из-за своей беспомощности. И, всё-таки, разревелась.

Тимур Георгиевич, не обращая внимания на её истерику, выслушал заплетающуюся речь до конца, дождался окончания рыданий и отпустил с напутствием заняться своими прямыми служебными обязанностями. Он ничего не пообещал Шурочке, не успокоил, но, как ни странно, её отпустило внутреннее напряжение. Она взяла себя в руки и даже смогла немного поработать.

За ночь возникли новые идеи, куда можно бы было обратиться за помощью, а ещё, вопреки логике, затеплилась надежда, что шеф поможет. Но ничего не происходило, и к вечеру пятницы в животе Шурочки опять начал завязываться тугой узел безысходности. От нервов её начало подташнивать, поднялась температура.

А ночью Шурочку разбудил звонок телефона. Она спросонья никак не могла отыскать источник звука, а когда выудила, наконец, сотовый из сумочки, услышала на том конце провода приглушённый голос брата:

– Мы уже в России. Боялись звонить тебе раньше, чтобы не сглазить. Спасибо, сестрёнка!

4

В понедельник Шурочка летела на работу, как на крыльях.

За выходные она успела встретить родных и проводить их в Самару. Они смогли вовремя прибыть в Самарскую клинику к сроку, до которого Шурочка умолила подержать за Наденькой место.

А вот поговорить, пообщаться толком не успели. Не потому, что к националисту Тарасу вернулась его ненависть к «москалям» вообще, и к сестре-предательнице в частности. Просто не было времени.