Наш неоконченный роман. Молчун ты мой любимый

Шурочка решительно встала, желая показать твёрдость своих намерений, и Андрей промямлил:

– Ну, я это… Он когда… В общем… Короче, я всё знаю…

– Вот и прекрасно! – подстегнула его Шурочка, – Рассказывай, раз всё знаешь!

– Я знаю… что Вас… Ну, короче… Что Вас…

– Ну, говори уже!

– Что Вас изнасиловали, – выпалил Андрей.

– Что?!? – обомлела Шурочка.

– В общем, – заторопился соскочить со скользкой темы рассказчик, – Вы когда ушли, Тимур Георгиевич напился и начал всё в доме крушить. Мы, было, сунулись к нему, но он начал палить из пистолета, потом, когда обойма кончилась, из охотничьего ружья. А там патронов не меряно… И всё орал: «Убью гадов!» Холодов, это новый начальник охраны, растерялся, и мы его уговорили позвонить Павлу Петровичу. Всё-таки, мужик с боевым опытом, да и с Тимуром Георгиевичем не один десяток лет знаком, не то, что новенький. Вот он и смог к Тимуру Георгиевичу подобраться. Ружьё мы у него отобрали, а потом квасили до утра уже втроём. Тогда он и рассказал об э т о м… А ещё о том, что собирается убить и Квасневского, это тот, кто организовал похищение ради победы в тендере, и тех, кто посмел до Вас дотронуться. А потом сдаться полиции. И это хорошо, что Вы с сыном ушли. Чтобы эта грязь Вас больше не касалась. Когда Тимур Георгиевич заснул, Павел Петрович ушёл. Мне велел не говорить ему, что приходил, и о словах этих не напоминать – авось, забудет. С ребятами из охраны сам поговорил. Только Тимур Георгиевич о своём намерении не забыл. И начал с Квасневского. Ох, и поперёк горла встал гаду этот тендер! Как Вы в начале февраля уехали в Москву, так у него сплошные неприятности одна за другой. А потом и вовсе пропал. Тимур Георгиевич злился, что не у кого про псов его узнать, кто участвовал в Вашем похищении, а потом его, вдруг, самого к следователю вызвали. Вот так он и узнал, что Павел Петрович его опередил. Себя подставил, поскольку считал себя виноватым в Вашем похищении. Убил Штыря… Ну, это тот, который Вас… в общем… Ну, Вы поняли… А второго, Гладиатора

, так покалечил, что мама не горюй. Квасневскому тоже досталось, хотя он клялся и божился, что приказывал пылинки с Вас сдувать, а не это… другое… Короче, все его будущие тендеры будут теперь на лекарства уходить. А следователь чего Тимура Георгиевича-то вызвал? Павел Петрович сам сдался и про всё рассказал, кроме причины, по которой он это сотворил. И Квасневский с Гладиатором в несознанку ушли, видимо, крепко их Павел Петрович запугал. Да и кому охота срок себе наматывать за похищение человека? От пяти до двенадцати. А следователь въедливый попался, или интуиция у него сработала – почувствовал, что какого-то важного звена не хватает. Через общий бизнес с Квасневским и бывшую работу Павла Петровича вышел на Тимура Георгиевича. По его версии Тимур Георгиевич – заказчик, а Павел Петрович лишь исполнитель, а его увольнение это так, для отвода глаз. Версия версией, а доказательства только косвенные, поскольку фигуранты дела все молчат, как воды в рот набрали. Вот и посадил он Тимура Георгиевича под домашний арест пока идёт следствие.

Андрей замолчал и уставился на Шурочку, которая давно уже застыла на стуле, как статуя, уставившись в стену за спиной рассказчика стеклянным взглядом. На кухне повисла звенящая тишина. А потом Шурочка едва слышно прошептала:

– Не было этого…

– Чего не было? – не понял Андрей.

– Изнасилования не было, – ответила Шурочка и крупные слёзы покатились из голубых озёр её глаз, – Попытка была… Штыря… когда напился… Гладиатор спас…

Андрей пожал плечами – для него эта информация ничего не меняла, а вот для Шурочки многое поменялось после рассказа Андрея. Ведь это она была виновата в том, что муж истолковал её взбрыки, как стресс после насилия. И ринулся её защищать, мстить за неё. Даже в тюрьму был готов сесть. Ведь это из-за неё погиб человек. Да – преступник, да – отморозок, да – пытался изнасиловать, но ведь не осуществил?! Ведь это из-за неё калекой стал Умник. Да – тоже преступник, да – тоже, наверное, не меньший отморозок, чем его подельник, но ей-то он ничего плохого не сделал! Заботился, как мог, можно даже сказать, жизнь спас. И ведь это из-за неё сядет в тюрьму хороший человек Павел Петрович, который, уж точно, ни в чём не виноват, который так понимал свой долг, что пожертвовал собой, своей жизнью ради человека, которого, как он считал, подвёл. И оба они – и муж, и бывший начальник охраны, молчат ради неё, лишь бы не вмешивать её в эту историю, лишь бы не причинять ей боль воспоминаниями о похищении. Готовы судьбы свои переломать ради неё. Только она им этого не позволит! Не позволит переломать их судьбу и свою. И своё счастье!

– в переводе с блатного жаргона – «сильный человек, служащий орудием исполнения планов и приказов того, которому он привержен».

34

Нет, всё-таки, насколько удивительно противоположно может быть восприятие человеком одного и того же! Вот и в жизни Шурочки, во взаимоотношениях с мужем, по сути ничего не изменилось. Дни были заполнены повседневной суетой – купить продукты в магазине, приготовить еду, помыть посуду, посидеть перед телевизором, повозиться в саду перед домом, поиграть с сыном… И всё это вместе, без разделения на мужские и женские дела, без – мелодраматические сериалы это женское, а трансляции футбольных матчей – мужское. Памперсы – женское, а гули-гули с Лёвушкой – мужское. Конечно, с поправкой на работу Тимура Георгиевича.

И молчал он точно также, и как в период до их брака, и во время брака до развода, и после воссоединения. Бурное объяснение в любви и разговоры до утра, когда супруги вывалили на голову друг другу все свои чувства и мысли, можно считать исключением, которое только подтверждает правило. (Именно тогда, в их первый такой длинный разговор, Шурочка убедила мужа рассказать следователю об её похищении. Тимур Георгиевич долго сопротивлялся, не желая, чтобы жена, пусть только в мыслях, возвращалась к этому страшному эпизоду. И, если бы дело касалось только снятия подозрений с него самого, то ни за что не согласился бы. Но тут же ещё решалась судьба Павла Петровича, так что пришлось ему, скрипя сердцем, согласиться. Павла Петровича всё равно посадили, но суд учёл смягчающие обстоятельства, предшествующие преступлению Закона, и добровольную явку с повинной, так что срок был минимальным.)

Но как же по-разному Шурочка ощущала это «одно и то же»! В период «жениховства» – как нечаянный подарок судьбы, как нечто зыбкое, кратковременное, о чём в старости будешь вспоминать как о вспышке счастья, которое, в общем-то, и не заслужила, а потому очень рада, что оно случилось. В период первого брака (первого, потому что после полугода развода, случился второй, в котором Рыбникова Александра Ивановна опять вышла замуж за Рыбникова Тимура Георгиевича) – как боль непонимания, проб и ошибок в попытках изменить мужа, измениться самой, усиленных поисков выхода из тупика. А после воссоединения семьи – как безграничное счастье, уверенность в завтрашнем дне и муже, Тиме. Да-да! Муж разрешил называть его так. Для него это имя перестало ассоциироваться с предательством из юности и вновь стало именем из детства. Так его звали и отец, и бабушка.

И ещё – на его лице всё чаще стала появляться улыбка. А когда Шурочка сообщила ему о своей второй беременности, улыбка была такой широкой, открытой, как на тех фотографиях из юности. «Молчун ты мой любимый!», – каждую ночь думала Шурочка, засыпая в надёжных объятиях мужа.

март 2021