Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

– Убью сейчас!

Геля отвернулась и блаженно закрыла глаза. Через прикрытие веки солнышко проникало радужными разводами и приятно жгло кожу. Сладкая дремота накатывала волнами, погружая весь мир в качающиеся волны счастья.

– Не, ну она молодая, ладно! А ты, дурак уже старый. Что же ты смотришь, ты знаешь, что с ней будет к вечеру!

Противный, высокий голос взрезал блаженное состояние, как нож торт, безжалостно развалив его напополам. Геля открыла глаза, над ней стояла высокая худая тетка, похожая на ведьму, всколоченная и злая. Вовка сидел на песке, и смотрел на Гелю.

– Ты смуглый, дите вон тоже. А она-то белая, что сметана, до костей облезет. А ну, забирай ее, быстро.

– Ой, да ладно, я не такое солнце видела. Напугали, – Геля встала, потянулась, – Вов, купаться пошли. Ирка изнылась уже, паразитка.

– Такое – не такое, не знаю. А слушай, что говорят. Дура!

Тетка повернулась, и быстро перебирая длинными ногами по песку, пошла, как цапля, качаясь из стороны в сторону.

Вода была теплой и ласковой, они плескались, наверное, с час. Вовка возился с Иркой на отмели, Геля заплывала на дальние валуны, забиралась на них и снова лежала, глядя в небо и вбирая в себя жар южного солнца. Потом побрели домой, пообедали и легли отдохнуть в прохладе веранды, увитой виноградом так плотно, что было даже темно. Сквозь дремоту, Геля слышала, как Ирка, выстраивая из улиток паровозик, уговаривает их ползти правильно, по линеечке.

***

Что-то гулкое и тяжелое билось в виски, ощутимо… больно.

– Вовка что ли молотит… Просто молотком… или это сердце… Вроде никогда так не было… И почему так все горит? Огнем?

Геля встала, шатаясь подошла к ведру с водой, набрала ковшик, глотнула, остальное ливанула прямо на голову. Но, вместо ожидаемого облегчения, ее пробрал такой озноб, что застучали зубы. А кожа загорелась еще сильнее, как будто ее хлестанули крапивой.

– Вот, бл… Что это еще… Вов…

Она завернулась в простыню, единственное что было тёплого в комнате, хотела прыгнуть на кровать, но сил не было. Да ещё тошнило жутко, раскалывалась голова.

– Вовк! Твою мать, просыпайся. Помру ведь.

Володя открыл глаза, ошалело похлопал глазами, потрогал Гелю за плечо и пулей вылетел из комнаты.

– Ой-ей, что натворили, глупые…

Веселая круглая хохотушка-хозяйка, ойкала, мазала Гелю простоквашей и прикладывала к здоровенным волдырям на груди и ляжках прохладные гладкие листья какого-то неизвестного растения. Геля шипела, ругалась последними словами и чувствовала себя маленькой и несчастной.

– У мамы пятнышки, – Ирка трогала пальчиком веснушки, которые мелким горошком обсыпали Гелину белоснежную кожу, везде, где сошли ожоги, – Мама жирафка.

Геля яростно втирала в ненавистные веснушки отбеливающий крем… Но тщетно.

Глава 19. Школа

– Вы не тушуйтесь, Ангелина Ивановна, надо же, имя какое у вас замечательное. У нас все очень по-доброму. Школа новая, передовая, мы тут за нее все горой, здесь вам будет славно…

Директор новой Гелиной школы, женщина лет тридцати пяти, была похожа на милую черную галку, случайно упавшую с небес на землю. Она быстро ощупывала новую учительницу круглыми черными глазками и слегка подпрыгивала в самых волнительных местах своего рассказа.

– Мы вам четвертый, пятый класс выделяем, может шестой даже – классное руководство. У вас свое помещение будет, замечательное, светлое, на солнечной стороне. Так, только ж работайте, старайтесь, я во всем помогу. У нас питание хорошее, для учителей скидки, в продленных классах будете ужинать бесплатно…

Она все трещала и трещала, дотрагиваясь до яркой блестящей пуговицы на Гелиной парадной блузке толстеньким пальчиком с обгрызенным ноготком. За полчаса разговора Зинаида Ивановна, так звали директора, успела рассказать всю историю школы и судьбу, наверное, каждого учителя. Геля вертела головой, разглядывая достопримечательности – переходное знамя за достижения, вымпелы, грамоты, фотографии. Все было так…

***

Электричка, метро, трамвай… два с половиной часа… сразу столько часов… математика…

Она добиралась до школы очень долго. Ладно электричка, к ней она уже привыкла, ладно метро… а вот трамвай. Прождав его полчаса на продуваемой всеми ветрами площади, она минут двадцать тряслась по какой-то полупромышленной зоне. И лишь в конце пути появилось что-то похожее на город, только совсем новый, молодой, чужой. Яркие сине-белые новостройки, отливающие перламутром мелкой отделочной плитки в неярком августовском солнце, причудливо перемежались со старыми деревянными бараками и мутно-серыми хрущобами. Здесь совсем не чувствовалась привычная и родная атмосфера Москвы, её уютного Замоскворечья, здесь был иной мир. Она даже не могла решить – лучше он, хуже, но он был не её, чужой. Даже запахи – разрытой земли, известки и, почему -то коровника раздражали, будоражили, смущали.

Директор схватила Гелю цепкой лапкой за руку и вихрем понеслась, увлекая ее за собой, вверх по широкой, слегка присыпанной серой пылью, мраморной лестнице —

– Не убрали, гляньте -ка еще, вот бездельницы, а сказали – все готово. Вот ведь, дорогая, никому верить нельзя, за всеми проверяй.

Они влетели в широкую светлую рекреацию второго этажа, пробежали до конца коридора и с шумом тормознули у светлой двери одного из классов.

– Вот!

Зинаида Ивановна жестом фокусника распахнула дверь класса и в сумрачный коридор хлынуло желтое предосеннее солнце, слегка их ослепив. Они вошли, остановились у коричневой новенькой доски, на которой еще и муха не сидела.

– Ваш стол, – гордо показала Галка кивнув носиком-клювиком в сторону массивного учительского стола, помолчала, и, почему-то добавила

– И стул…

Геле вдруг захотелось хихикнуть, но она сдержалась.

***

Геля подошла к первой парте, погладила идеально гладкую, налаченую поверхность… и вдруг подумала: "Занавески светлые и плотные повешу в мелкую клеточку. И картину, ту, которую Вовка припер, с Аленушкой…"

В этот момент она почувствовала, что после долгих скитаний, вернулась домой. И даже Зинаида – галка показалась знакомой, даже родной…

– Я решила, Зинаида Ивановна. Завтра выхожу на работу. Мне хотелось бы пригласить родителей, устроить родительское собрание, такое, предварительное. Если можно.

– Можно, почему нет… И вот еще

Директриса присела, грустно подперла подбородок двумя руками и снизу вверх, быстро и, почему-то виновато глянула на Гелю

– Мне вашу характеристику из интерната прислали… очень плохую. Безобразную, злую какую-то. Подписана коллективом, но правда там две или три подписи…

Геле так бешено бросилась кровь в лицо, что даже закружилась голова.

– Там они и о личной жизни написали, о цыганях каких-то, я вообще ничего не поняла… как можно так, в личную жизнь, я и читать не стала.

Геля смотрела, как в такт речи у директора подпрыгивает челка -хохолок и комкала тоненькую ручку сумки. Ей почему-то стало так стыдно, она хотела встать, но Зинаида Ивановна вскочила первая, одним скоком подлетела, сжала плечо и усадила на место.

– Я порвала эту чушь и написала, что характеристика с прежней работы утеряна. У вас, Ангелин (извините, мне так проще), такой опыт, да с такими детьми. С ТАКИМИ детьми, так долго плохой человек никогда не сможет…

Она подвигала туда -сюда чистейшую тряпку на доске. Геля молчала.

– Да и вижу я людей, сразу. Работа такая… А вот нюнить ни к чему.