Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

Она рванула изо всех сил, ткань лопнула, монетки покатились в разные стороны. Снова появились звезды, тут же выглянула здоровая, как сковорода луна, и монетки заблестели, все до одной. Чертыхаясь, Геля собрала их, рассовала по карманам плаща.

– Нет, ну ладно, эта колдунья сраная, доморощенная. А я-то, ведь умная, вроде, хрен ведь знает, чем занимаюсь

Она встала ровно в центре перекрестка и, неумело, по-девчачьи замахиваясь, начала швырять монеты в разные стороны. Потом вспомнила и заорала, выплескивая всю боль последних недель.

– На! Получи! Я заплатила! За все! Всем! Подавитесь!

Поднялся ветер, в его завывании были слышны то ли стоны, то ли смех. Геля запахнула плащ и, вытирая слезы, побежала к калитке. Калитка хлопала на ветру так, что содрогались кусты, начинающей набухать сирени.

– Не закрыл кто-то, – мелькнула мысль, – какой дурак?

Она посмотрела на окно и вздрогнула. В комнате горел свет…

*чайори – девочка, девушка

кхаморо -солнышко

дылынэста – дура

Джян пэкар акар чристанол. – ругательство, достаточно страшное

Глава 16. За раками

Так сильно тикали часы, что Геле казалось – еще чуть и их грохот разбудит полдома. Она тихонько выскользнула из-под одеяла, накинула огромный хозяйкин платок с розами по черному полю и вышла во двор, стараясь не скрипнуть дверью. Любимое время – начало июня, просыпающееся лето, блики неуверенного с утра солнышка на глянцевой яркой листве, запах прошедшего за ночь дождя, и такое щебетание птиц, что можно было оглохнуть даже в ближнем Подмосковье, было прекрасным. Оно всегда вызывало в ее душе чувство детского восторга. Спрятавшись в своем укромном местечке, прямо посередине старого куста сирени, развалившегося пополам от тяжести кряжистых веток, Геля воровски, с наслаждением затянулась.

– Блин. Чем заесть-то. Не взяла ничего, дура. Опять Вовка носом будет крутить, морщиться. Правильный, аж оскомит.

Она вылезла из укрытия, сорвала пару молоденьких луковых перышек с хозяйкиной грядки, пожевала, растерла остальное между ладонями. Потянулась навстречу солнышку, сбросила платок.

– Ангелин, вы сегодня уезжаете?

Позади, у сарая, хозяйка развешивала белье, с трудом приподнимаясь на цыпочках, чтоб дотянуться до веревки.

– Дайте я. Я быстро.

Геля шустро развесила нехитрые тряпки. Хозяйка потянула ее за руку, присели на нагретое солнцем бревно.

– Чувствую, уедешь скоро от меня совсем, детка. Так что скажу тебе. Ты – девочка хорошая, только вот река твоя неспокойная, все бурлит, бурлит, А ты берегов не знаешь, бросаешься, об камни бьёшься. Зачем?

Геля смотрела на хозяйку молча, она не ожидала от старушки этих слов. Сколько они прожили здесь, та не разу, ни взглядом, ни словом не коснулась их жизни.

– Так я и еще скажу, не обижайся. Муж твой редкий человек. Таких как он- что золотых крупинок средь песка… просто так не сыщешь, горы песчаные просеять надо. А тебе повезло, сразу слиток. Так ты цени, такие подарки судьба зря не отвешивает.

– Знаете что!

Геля снова вытянула сигарету из пачки, зло затянулась.

– Что вы меня все уговариваете? Золото, знаю! Ценю. А вот как быть с ним – сама решать буду. Кого любить, кого нет. Моё дело это, ясно? Моё!

– Не груби, детка. Решай сама, кто же тебе мешает. Не ошибись, только. Поправить трудно ошибки такие, они не поправляются, поверь. Никогда.

Резко затушив окурок, Геля встала и пошла к своему крыльцу.

– Все почему-то решили, что меня надо учить жить… И вот все стараются. Не выйдет, я сама…все знаю…

…

В комнате было темно из-за задернутых плотных занавесок. Тишину нарушали ходики и два мерно сопящих носа – Вовкин и Иркин. Споткнувшись о здоровенный чемоданище, раззявленный посреди комнаты, Геля чертыхнулась, распахнула окна и весело пропела – "Подъёёёёооом".

Вовка одним сильным, пружинистым движением вскочил, притянул Гелю к себе, чмокнул в нос.

– Тсссс. Пусть Иришка тихонько сама проснется, не пугай. Поезд только в два, спешить некуда.

Он достал из кармана пиджака новенькое свидетельство о рождении, открыл, погладил пальцем дочуркино отчество.

– Красиво получилось, глянь…Ирина Владимировна. Звучит, а?

Он мельком глянул на Гелю, и ей показалось, что его глаза предательски блеснули.

– Спрячь.

…

– Слушай, да она у тебя колобок просто, как солнышко. Пухленькая, ангелочек прям. Галь, чудо какое. И беленькая, не то, что ты. Как у вас вышла-то такая?

Геля с сестрой Галиной расположились под яблоней, в аккуратном садике, который обихаживала, превратив в маленький рай, Галина мать, родная сестра Анны – тетка Гели. Она жила напротив, на улице у реки, прямо через бабкин огород, пробежишь – сразу ее сад. Сестры расстелили покрывало, лениво валялись в тенечке, маясь от обжигающей полуденной жары. Крошечная дочка Гали ползала прямо по траве, не обращая внимания на колючие сухие травинки, щекочущие толстые ножки в складочках. Ирка бегала где-то в розарии, от которого наносило изредка томные розовые волны.

– Господи, вот где рай, так бы и лежала век,.

Галя очередной раз притянула за пухлую попку дочку, но та снова уползла.

– Не, ну барыни! Разлеглись, телеса выложили.

Тетка, моложавая, крепко сбитая, черненькая кудрявая выскочила откуда-то из смородиновых кустов с миской пирожков, маленьких, румяных, пышнокожих, какие умела делать только она. Плюхнулась на одеяло, протянула миску.

– Тут с мясом – круглые, треугольные – с картохой, длинные – с яйцом и луком. А те, с пупырем, с повидлой. Лопайте, девки, пока они горячие. Вам с собой, четыре протвинЯ напекла.

Геля загребла сразу три пирожка, аромат от них шел такой, что, наверное, полдеревни захлебнулось слюнями.

– Вы коровы, не лежали б тут, не прели, а на речку с дитями шли. Там сейчас – как раз тень на бережок, на Ляпке, после обеда туда не сунетесь. А ввечеру ко мне, огурцы полоть пойдете. И свеклу. Я бабе Пелагее на вас наряд выписала.

Она ляпнула Гелю по потной спине.

– Как раз, пробздишься, императрица. Твоя-то мать, с ленцой. Порченая, так ничо не са'дила, одни тыквы с картохой будете исты, с телями вместе. Анка, что мать наша, Пелагея, ничо ей не нать в огороде, купчихи толстые. Батя тильки пашет, як конь. Вон и ты, ишь, добрА яка стала, в бабку пившла.

Геля лениво смахнула муравья с белой, точеной ляжки.

– Теть Тань, да ну ее, свеклу твою. Ненавижу, блин в земле копаться, мошка сожрет, ведь, а? Вон Галька пойдет, она любит.