Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

Верка здорово напилась и качалась, с трудом удерживаясь на ногах. От нее несло за версту, кофта перекосилась, из глубокого выреза торчал кусок кружевного, не очень свежего лифчика.

– Твой Вован лучше моего Генки, точно. Мой вон, обдрипанный какой-то. И слушай, чо скажу. У него стоит…

Дальше Верка присунулась прямо к Гелиному уху и понесла какую-то муть, горячо дыша чесночно-луковым водочным настоем.

– Да отвали ты. Что навалилась, как корова. И пошлятину свою вон – для Бэлки оставь.

Бэлка была интернатской поварихой и обожала копаться в чужом грязном белье.

– Ну ты прямо святая Мария. Куда там. Сама уж два раза замуж выскочила, за три –то года, а туда же, отваааали. У твоего-то как, нормально? Все там путем? Своих-то сделает? Иль так и будет приёмыша воспитывать?

– Геля с силой толкнула дуру, так, что та плюхнулась на диван, задрав ноги.

– Идиотка пьяная. С собой разберись!

Сев за стол, отодвинув от себя грязную посуду, огрызки, куски и всякую недоеденную дрянь, Геля долго смотрела, как абсолютно пьяный Володя что-то воодушевленно толковал Генке, Веркиному мужику. Подошла Верка, оперлась бедром о Вовкину руку, потянулась, как кошка. Но мужики не обращали на нее никакого внимания.

***

Сильно кружилась голова. Подташнивало. Попытавшись отодрать голову от подушки, Геля поняла, что это ей не по силам, все плыло и переворачивалось. И так болело горло, как будто его сверлили тупым медленным сверлом. В ногах сидела Ирка и дергала ее за палец.

– Маааам. Маааам. К бабе…

– Ирин, пойди возьми на кухне хлеб с молочком. Мама полежит и встанет, хорошо?

Она сама не узнала свой голос, он даже не басил, сипел. Ирка козленком поскакала в кухню, она была полностью одета, видно Володя перед уходом позаботился о ребенке, но не стал будить жену. Проводив дочь глазами, Геля с интересом смотрела, как, сквозь туман, на беленом потолке пляшут огненные искорки. Потом стало так холодно, что она чувствовала, как стучат зубы, но ничего не могла с этим поделать. А потом вдруг нахлынули дикий жар и темнота…

Глава 13. Ссора

Тоненький лучик света проникал откуда-то так навязчиво и раздражающе, что щекотал ресницы и даже нос. Хотелось чихнуть, но так болела голова, что чихнуть Геля побоялась, а вдруг взорвутся мозги. Она осторожно приоткрыла глаза, хотела повернуть голову, но что-то крепко держало ее за шею. Держал душно и очень больно. Геля попыталась позвать кого-нибудь, но смогла выдавить только беспомощный сип, от которого так резануло в горле, что брызнули слезы. Поморгав, она смахнула их и с трудом сконцентрировала взгляд на лучике. Он шел откуда-то со стола, похоже настольную лампу придавили подушкой.

– А пожар? Вот дураки…

Думать тоже было больно. Геля закрыла глаза посильнее, чтобы снова провалиться в полусон-полуобморок, в котором ничего не болело.

– Гелюсь, маленький. Как ты? Посмотри на меня, девочка.

Геля опять разжала веки и сквозь красноватый туман разглядела бледное Вовкино лицо.

– Вооов, – жалобно просипела она, и попыталась стянуть с шеи то, что так ее душило. Вов… Мне плохо.

– Знаю, хороший мой, потерпи немного. Я с тобой, все пройдет, я обещаю.

Он пересел на кровать поближе, положил руку Геле на лоб. И хотя рука была холодной, как лед, Геля прижалась к ладони сильно, как испуганный щенок. Даже заскулила немного.

– Уже кризис прошел, теперь температурка спадет, сразу легче будет. Только кушать нельзя, вот водички попей.

Он приподнял ее голову и поднес к губам маленькую ложечку. Вода была теплой, но вкусной и кисленькой. Ароматной…

– Чай слабенький, Гель, с лимончиком. Давай. Надо пить.

Геля чуть глотнула, бессильно опустилась на подушку.

– Вов! Иди поспи, а! Ведь пятая же ночь, сам свалишься.

Геля чуть скосила в глаза и в проеме полуоткрытой двери увидела полный силуэт. Мама… Она снова провалилась в полузабытье и далеко, сквозь нарастающий шум, услышала:

– В больницу, может? Ну ты же и сам не железный.

– Врач сказал, самое страшное позади. В больницу я её не отдам.

…

– Множественный абсцесс в горле может послужить прямой дорогой ТУДА!

Молодой худенький доктор многозначительно позвякивал инструментами, уложенными в старинный, видно дедов, докторский саквояж.

– А вы учитель! Тут все знают, что вы детей в интернате спасаете.

– Надо же… Спасаете… Первый раз слышу, чтоб так говорили…

Геля пока с трудом ворочала мозгами, но уже что-то могла соображать. Маленький доктор нравился ей, он был похож на индюшонка, которого она как-то видела в деревне, у зажиточных соседей. Доктор присел на табуретку.

– Я, конечно, сделал, всё, что возможно. Вычистил, пролил все раны растворами. Там сейчас почти спокойно. Но! Вы должны знать – эта штука – незабудка на всю жизнь… Знаете, что такое «незабудка на всю жизнь? Слышали?

Индюшонок многозначительно посмотрел на Володю, который стоял рядом и ел его глазами. Володя криво усмехнулся.

– Вот мужа спрОсите… так вот! Вам надо за горлом следить. Я вам адресок дам, это профессор, друг моего отца. Он спец. И очень советую, очень. Иначе потом будете жалеть.

…

Так чирикали воробьи, что в ушах стоял сплошной звон, но это было очень приятно. Геля сидела на лавочке, опершись спиной о нагретую ребристую поверхность спинки, и блаженно прижмурившись как котенок, дремала. Одно то, что ничего не болело и поворачивалась голова, не говоря уж об обожаемом крепком чае с лимоном, который наконец можно было выпить без кинжала в горле, уже было счастьем. И было еще одно. То родство, какое-то кровное, которое появилось между ней и мужем, и радовало и пугало. Сначала она жутко стеснялась, что Володя в дни ее полного бессилья делал все. Выносил, мыл, убирал, переодевал. Стирал ее и Иркино белье, пыхтя на кухне, как большой кит. Готовил, на выходные забирал Ирку от матери, ходил по магазинам и аптекам,бегал по врачам. И ни разу, ни во взгляде, ни в тоне, Геля не заметила не то что раздражения – легкого недовольства даже. Только беспокойство. Только любовь…

Сама она не была такой. Даже, когда Ирка заболела жутким гриппом, а потом еще месяц кашляла по ночам, заходясь и захлебываясь, Геля ловила себя на мысли, что если дочка еще раз заноет, то она пойдет и своими руками придушит этого противного поросенка. А поросенок, каждый раз встречая заспанную маму, кашлять резко переставал и светил на нее яркими неспящими глазенками. Вот, убила бы!

…

– Ну чееееу, мать? Очухалась слегонца?

Геля открыла глаза. В лучах уже заходящего солнца, у калитки, вырисовывалась плотная фигура. Верка!

– Ну слава яйтсы… А то мы тут уж с мужиком твоим задолдонились за тебя трястить. Раз думали, отходишь уж, задыхалась. Где такие нарывы то нажила? Небось с цЫганом своим челмокалась?

Геля лениво щурилась, солнышко уже припекало. «Вот дура. Не умнеет ведь. И странно, не обижаюсь на нее, она ребенок будто совсем», – думала она. Мысли тянулись медленно и густо, как сироп.

– Да ладно, шутю.

Верка подсела к Геле на лавку, пахнуло спиртным.