Дневник из преисподней

Травы местного доктора мне не помогли. Через два дня кашель и жар лишь усилились, и тогда милорд призвал своего личного целителя сэра Нэйва Раэна – очень известного и признанного специалиста во всей Элидии.

Первое впечатление от его посещения запомнилось мне надолго. У него был изумительно красивый голос и лицо, внушающее абсолютное доверие, словно какая-то магия жила в его глазах. Само его присутствие вызывало облегчение, и каким бы неприятным вкусом не обладало лекарство, предложенное им, я старалась не морщиться, пытаясь его проглотить, как будто беспокоилась о собственной репутации. Мне хотелось быть сильной в его глазах, несмотря на невыносимую слабость. И я радовалась, как ребенок, когда он одобрительно смотрел на меня, обещая скорое выздоровление, если я проглочу очередной горький коктейль из лекарственных трав.

Я очень привязалась к нему за время болезни, даже не знаю почему. У меня никогда не было старшего и заботливого брата, но в моем сердце всегда оставалось место для него. Думаю, сэр Раэн каким-то образом занял свободную нишу, не подозревая об этом, но мои чувства к нему однажды подвели меня…

Спустя несколько дней после моего выздоровления, милорд представил мне сэра Эн Ан Жи, на которого возложил официальные обязанности моего Хранителя – человека, отвечающего за мою безопасность собственной жизнью. Мы легко и почти сразу же перешли с ним на ты, и я назвала его Анжеем во многом благодаря тому, что его сходство с доктором Раэном было просто поразительным.

Мы так часто пытаемся выдать желаемое за действительное, что находим друзей там, где их никогда не было. Возможно, так происходит потому, что большинство людей следует одному правилу: «Поступай с другими так, как с собой!». И мы слишком часто ошибаемся, ошибаемся и снова ошибаемся, но продолжаем верить людям, которые нам понравились, особенно с первого взгляда.

Вместе с тем, разочарование таится за каждым углом, поджидает нас в самый неожиданный момент, и все заканчивается, как обычно: предательством, разочарованием и гибелью самых прекрасных надежд. Неправда, что в наших глазах таится душа и ее можно разглядеть, лишь заглянув в них. Я увидела выразительные глаза человека, которому доверили мою безопасность, и я поверила им, не задумываясь. И я ошиблась в своем доверии.

Анжей исполнил приказ милорда и чуть не убил меня, но он точно уничтожил ту часть моей души, где жила любовь к нему, как к старшему брату. Моя привязанность к Анжею очень сильно отличалась от тех чувств, что я испытывала к принцу Дэниэлю, официально объявившему меня своей сестрой, равной ему по статусу. Рядом с Дэниэлем я терялась, словно смирение овладевало моей душой, наполняя ее искренним почтением. Дэниэль был принцем из рода небожителей, которому я верила беспрекословно, а мой Хранитель – земным человеком из плоти и крови, которому я доверяла, как брату. Я не была равной принцу Дэниэю и потому старалась изо всех сил не разочаровать его, но я была равной Анжею, ибо с ним я могла ощущать себя слабой и не бояться этих чувств.

Анжей лишил меня не только любви и привязанности к нему. Я слишком дорого заплатила за свою доверчивость, потому что забыла, что Анжей не просто мой Хранитель, а воин милорда, преданный ему, готовый пожертвовать собственной жизнью во имя спасения моей жизни, но не своей честью, ибо его честь служила милорду.

Когда Анжей ранил меня, я увидела, как его глаза потемнели от боли, но я до сих пор пытаюсь понять, чья это боль – моя или его? И если моя, то как она могла отразиться в его глазах и почему он бросил умирать меня под ночными звездами, зная, что я еще жива? А если боль была его, то простился ли он со мною или надеялся на мое спасение, оставляя живой?

Я забегаю вперед и теряю нить рассуждений и последовательность воспоминаний. Но я не виновата в том, что месяцы, проведенные у Магистра, показались мне очень долгими, а события тех дней яркими, но отрывочными. Они всплывают в моей памяти лишь нечеткими картинами отдельных воспоминаний.

Я помню, как Магистр беседовал со мной о моей безопасности, представляя Анжея. Помню, как часто я и Анжей покидали замок, чтобы осмотреть окрестности. Помню наш разговор о долге и о том, в чем он заключается.

Я снова вижу, как наши кони неторопливо идут по зеленой траве, а солнце печет, оставляя следы загара на обнаженных руках и плечах. И Анжей спрашивает меня о том, как долго я буду гостить в замке милорда. И я отвечаю ему, что это не зависит от моего желания. Чувство долга и ответственность заставляют меня оставаться в стенах замка и мне неизвестно, когда милорд посчитает исполненным этот долг.

Глядя на Анжея, я думала о том, что ответственность является неотъемлемой частью меня самой. И я сказала ему, что это тяготит меня, ибо ответственность всю жизнь диктовала мне свои условия, и я следовала им, не в силах себя изменить. Я сказала ему, что мы не свободны в своих желаниях и подчиненны долгу, который порой призывает нас в самый неожиданный момент. И Анжей дополнил мои слова, отметив, что долг – это не только ответственность, но и служение. Его долг, как Хранителя, означал служение мне и был равен ответственности за мою безопасность. Он сказал, что Хранитель всегда умирает раньше того, чью жизнь призван оберегать.

Я помню его слова и мне хочется верить в то, что его долг и ответственность не означали слепое повиновение милорду. Мне хочется верить в то, что я выжила, потому что Анжей не мог позволить умереть мне раньше него…

Почему-то милорд никогда не пытался сопровождать меня в моих маленьких путешествиях по его стране. Он всегда выделял мне охрану, продолжая заниматься своими делами, и подолгу отсутствовал в замке, не обременяя меня причинами своего отсутствия. И все же в какой-то момент он решил уделить мне свое внимание, занявшись моим обучением фехтованию и владению холодным оружием.

Однажды он привел меня в большой и достаточно просторный зал на первом этаже северного крыла замка, построенного уже после войны. Зал показался мне необычайно светлым для своих размеров, пока я не поняла, что при его строительстве архитектор расположил огромные зеркала и окна в такой последовательности, что солнечный свет не только проникал в окна, но и отражался от зеркал, дополнительно освещая все видимое пространство.

Белые каменные стены зала казались неровными, но изображенные на них картины поединков между воинами в боевых доспехах, сглаживали этот эффект. Вдоль одной из стен висело большое полотно, на котором была изображена битва при городе Кэ Аллине – самая первая серьезная осада в начавшейся войне, поглотившей в итоге Элидию. Вдоль другой стены на специальных опорах и стеллажах лежало, висело и стояло разнообразное оружие, используемое в этом мире, – в основном, холодное оружие ближнего боя.

Милорд начал с рапиры, используемой здесь, как и в моем мире, скорее для тренировок, чем для боев. Сняв две из них со стены, он повернулся ко мне. В самом центре зала, глядя мне в глаза, он говорил мне слова, которые поглощали все мое внимание:

– Тактика фехтования – не просто боевое искусство. Это борьба двух противников, их ума, воли и эмоций, в которой каждый из соперников раскрывает свои качества и способность преодолевать волю и желания своего врага. Фехтование позволяет освободиться от страха поражения там, где противник заведомо более силен, нежели ты сама. Ты сможешь победить врага сильнее себя, обладая более быстрой реакцией и движениями. Твоя ловкость поможет сохранить в бою меткость ударов. Твоя выносливость может привести к победе.

Рапира милорда ярко блеснула на солнце, и блеск отразился в его глазах:

– В моем мире шпага и меч являются одними из основных видов оружия, которое применяется в поединке, и ты должна овладеть ими, если хочешь выжить. Самообладание поможет тебе сохранить ясность мышления и научит подавлять эмоции, не теряя при этом искусства управлять своим телом. Решительность обеспечит быстроту в принятии решения и способность немедленно воплотить его в боевых действиях или в поединке. Находчивость позволит в неожиданно острых ситуациях боя действовать раньше противника, предугадывая его решения. Твоя техника фехтовальщика должна быть на высоте твоих тактических замыслов, а замыслы – не выходить за пределы имеющихся возможностей. Опередить противника – вот главная боевая задача!

Милорд говорил голосом моего школьного учителя, которого все безумно боялись. До сих пор помню его ироничную улыбку и приглашающий жест к доске со словами: «А теперь тот, кто считает себя самым умным, еще раз объяснит классу новую тему!». Он словно бросал мне вызов и одновременно поощрял меня на ответные действия. Он научил меня тому, что можно и нужно отвечать на брошенный вызов, но для этого необходимо соответствовать критериям «самого умного и самого сильного».

В детстве я страшилась его неудовольствия, но в то же время безумно хотела соответствовать этим критериям и старательно готовилась к его урокам, несмотря на абсолютную нелюбовь к школьному предмету, который он вел. Ярослав Петрович был единственным учителем в моей жизни, раскрывшим мне глаза на то, как искренне можно любить свою работу и свой предмет. Даже его ирония побуждала меня к учебе, а требовательность и безграничная вера в способности своих учеников, позволили освоить самый нелюбимый предмет на отлично.

Мои воспоминания создали ощущение, что я снова в школе, а безупречный талант милорда, его умение и любовь к фехтованию вызвали желание соответствовать предъявляемым требованиям. Но вместе с этими чувствами меня посетил и страх. С оружием в руках милорд показался мне не только смертельно опасным, но и непобедимым. И я подумала, что он легко убьет меня, если просто захочет, а он продолжал говорить:

– Фехтовальщик в бою стремится нанести укол противнику первым. Начинается борьба за создание и использование боевой ситуации, позволяющей поразить противника. Как правило, никто не бросается друг на друга сразу. Осторожное сближение, если ты меня понимаешь! – Милорд подошел ко мне очень близко, и я почувствовала скрытую иронию последних слов.

Его глаза все еще улыбались мне, чуть снисходительно и с долей превосходства. Они завораживали меня и не позволяли отвести взгляд. Я чувствовала, как они гипнотизируют меня, но почему-то не хотела сопротивляться или что-то говорить в ответ, а милорд продолжал свое наступление:

– Достигнув нужной дистанции, противник способен совершить решающую, исключающую всякую неудачу, попытку нанести удар и победить, – после этих слов он был близок ко мне, как никогда.

Не в силах избежать его взгляда, я внезапно осознала, насколько он высок и красив в эти мгновения. Пришедший из моих снов, сейчас он казался мне более реальным, чем я сама. И я неожиданно подумала, могу ли я полюбить человека только за то, что его внешность идеальна? Или любовь здесь ни при чем? Может ли мое тело почувствовать страсть там, где любви нет, и насколько физическое совершенство милорда способно взволновать мои душу и сердце?

Не знаю, что он прочел на моем лице или увидел в моих глазах, но его губы первыми прикоснулись к моим губам и они были теплыми и сухими. Секундная ласка, даже не любовный поцелуй, и никакого смятения чувств или эмоций… Я ничего не почувствовала! И почему-то это испугало меня больше всего. Именно испугало, а не удивило.

Как бы сильно мой разум не контролировал эмоции, я знала, что мои чувства способны возвысить меня до небес и также уронить к самому центру земли или в преисподнюю, и разум не смог бы этому помешать. Несомненным было и то, что понимание красоты, будь она мужской или женской, течет в человеческой крови, рождается в нашем сердце, как только оно начинает биться. И любая красота, особенно совершенная, притягивает нас независимо от эмоций любви или ненависти. Мы всегда что-то чувствуем, прикоснувшись к красоте. Почему же я не почувствовала ничего?

Но тогда у меня не было времени поразмыслить над этим, слишком резко и внезапно он отошел от меня, взял в руки другую рапиру и начал урок – первый из многих сотен.

Милорд учил меня управлению рапирой в атаке, добиваясь нужной амплитуды движения моих рук; учил правильно отступать и развивать контратаку; объяснял тактику защиты и демонстрировал фехтовальные приемы, заставляя меня вновь и вновь повторять их, чем довел до полного изнеможения к окончанию занятия. Даже принц Дэниэль не уделял мне столько внимания, сколько милорд уделил всего лишь за первый урок.

За ужином мои пальцы дрожали, и я все еще чувствовала на себе прикосновения рук милорда, направлявших движения моих кистей. Мое тело помнило тепло его тела, и слушая милорда, я не могла избавиться от одной единственной мысли, вертевшейся в голове, – я боюсь его! Меня пугало даже отсутствие чувств к нему – тех чувств, что испытывает любая женщина, в природе которой заложено желание нравиться, и порожденное им кокетство она применяет порой неумышленно, бессознательно, хотя и прекрасно осознает силу своих женских чар.

Глядя на милорда, сидящего на противоположном конце стола, я могла разглядеть цвет его глаз и легкую складочку между бровей. Идеальные пропорции тела просто кричали, свидетельствуя о его красоте, а моя душа в страхе забилась в желудочек моего сердца, заставляя его неровно биться и замирать всякий раз, когда милорд устремлял на меня свой взгляд.

– Я прикажу зажечь камин в твоей комнате, Лиина, ты дрожишь, – он проявил заботу и внимание, отвлекая меня. И он всегда очень пристально наблюдал за моим лицом, зачастую легко угадывая мои мысли и чувства. А я не всегда успевала их прятать.

Затем он продолжил беседу, хотя преимущественно говорил он, а я слушала – слишком роскошным казался мне ужин при всей моей нетребовательности к еде, и я не желала тратить время на разговоры, уничтожая блюда, предложенные шеф-поваром милорда.

В любом случае, я не могла не признать того факта, насколько скромна и неприхотлива еда в моем родном мире для большинства людей. И здесь я как будто наверстывала упущенное время, впервые столкнувшись с блюдами, о существовании которых даже не подозревала.

Леса и реки Элидии ломились от зверья, птицы и рыбы. И шеф-повар милорда умудрялся подавать птицу и рыбу с такими приправами и соусами, что я и тарелку могла бы с ними проглотить. Прознав же про мою любовь к сладкому и фруктам, он готовил десерты специально для меня, и моя жадность стремилась их съесть даже при отсутствии места в желудке.

Заметив, что я потянулась к фруктам, милорд рассказал мне из какой местности их доставили, и какую пользу они несут. В этом смысле он открылся мне совершенно с удивительной стороны. Никогда бы ни подумала, что его занимает процесс поглощения пищи с точки зрения полезности того, что он вкушал. С другой стороны, кажется, Пифагор сказал, что человек является тем, что он ест. И разве не оправдан наш интерес к вкусу, внешнему виду и пользе того, что по своей сути является топливом для организма, способным поддерживать его, насыщать и даже становиться лекарством, излечивающим от различных болезней?

Может, милорд был более земным, чем казалось мне? Или я слишком романтична и мне следовало чаще опускаться на землю? Или мой взгляд на мир, благодаря боли, изменился с романтики на реальность быстрее, чем солнечный свет достигает поверхности земли на восходе солнца?

Вряд ли я могла ответить на эти вопросы тогда, сидя за столом, и поедая фрукты. Даже позднее, когда чувство страха притупилось, а сытый желудок довольно устроился возле камина, мне уже не хотелось думать или размышлять над причиной зародившегося страха. Его породили предчувствия и разум не пытался понять почему, но надо отдать ему должное – он в полной мере прислушивался к моим инстинктам. Они же в тот вечер кричали, что Грэму лучше переночевать в моей комнате.

С этой мыслью по окончании ужина я отправилась на его поиски и в итоге обнаружила на кухне дядюшки Кэнта – шеф-повара милорда, где они с азартом предавались игре, напоминавшей мне карты. Я и в собственном мире не особенно понимала азартных людей, а уж в чужом даже не пыталась запомнить названия игр или их правила. Так что предложение присоединиться к игре я не приняла. К тому же у нас с Грэмом было не так уж и много денег, чтобы кому-то проигрывать их. Они оба неплохо развлекались и у меня не хватило духу прервать их игру. Я пожелала Грэму доброй ночи и отправилась спать одна…

Сколько бы миров не существовало в нашей Вселенной, иногда я думаю, что во всех из них есть мужчины и женщины. И это не следствие закона природы или необходимости продолжения рода. Это божественная гармония, чьи отдельные части составляют единое целое и даже при огромных колебаниях две части одной вселенной всегда возвращают ее к равновесию. Независимо от чувств, владеющих ими, мужчине и женщине не нужны слова, чтобы притяжение сработало. Гармония в их крови и сила ее безгранична…

Было бы наивным полагать, что проведя целый день за моим обучением, милорд просто отправится спать так же, как и я. Хотя наивность, как кто-то однажды сказал, признак не глупости, а чистоты души. Если подсчитать все восхищенные взгляды, которые я бросала на него, и сложить вместе все прикосновения наших тел, то сам процесс обучения легко превращается во флирт. А был он или не был на самом деле – имеет не особенно важное значение.

Спорным остается лишь один вопрос – я закрыла за собою дверь и заперла ее на все замки, дополнительно придвинув шкаф, прячась от милорда или от себя? И кому я на самом деле закрыла дверь – ему или себе?

Сама мысль о том, что милорд когда-нибудь прочитает это, не позволяет ответить мне искренне. И тот факт, что я уснула мгновенно, а милорду не понадобилось сдвигать шкаф, чтобы попасть в мою комнату, вызывает улыбку, смысл которой я не могу интерпретировать даже сейчас.

Мое пробуждение было подобно падению с кровати. Внутренний толчок выбросил меня из сна, словно предчувствуя, что я вот-вот упаду. И я даже не испугалась, увидев силуэт милорда на фоне светлых занавесок, скрывающих выход на балкон.

– Вы поставили шкаф не к тому выходу и не к той двери, Лиина! – Он ступил на ковер и подошел ко мне, а я рассмеялась в ответ тихим смехом.

– Думаю, я забыла, сколько вам лет, милорд, и не подумала, как часто, должно быть, вы карабкались к девушкам на балкон.

– Вы рассмеетесь еще сильнее, если я вам скажу, что со мною раньше такого не случалось, – он присел на кровати возле самых моих ног и продолжил: – Но я рад, что добрался до вас живым. И думаю, мне придется уходить тем же путем, судя по вашим усилиям.