Дневник из преисподней

Милорд был тонким психологом и нередко делился со мной своими впечатлениями. И самое удивительное было в том, что он никогда не ошибался, предугадывая дальнейшие действия своего оппонента или сторонника. И несмотря на мое явное пренебрежение собственным внешним видом, – не то, чтобы я не мылась или не чистила зубы, а просто предпочитала удобную одежду, он никогда не критиковал мой собственный выбор.

Для милорда одежда была разгадкой и даже подсказкой, а для меня одежда была барьером – барьером моей плоти, отделяющим меня от всего остального мира, особенно от милорда. Она поддерживала расстояние между нами, которое я пыталась сохранить изо всех сил. Одежда позволяла оставаться мне незаметной, а милорду придавала холодный и официальный вид.

Проще говоря, каким бы элегантным или дорогим не был ваш домашний халат, он непременно создаст ощущение семейной жизни, а не дипломатических переговоров. Мне же меньше всего нужно было выглядеть домашней и доступной…

В отношениях с милордом мною двигало не желание нравиться, а нечто совершенно иное. Внешний вид был моей обороной, одной из линий обороны, а рабочая или домашняя одежда – были брешью в ней, которую я не могла себе позволить. И я пренебрегла желанием милорда, прокравшись тайком в собственные апартаменты и облачившись в незаметный, но добротный костюм. Я чуть-чуть задержалась перед зеркалом и взглянула в него, словно человек, проверяющий отсутствие бреши в своей обороне, как безумно бы это ни звучало.

Хотя, если вспомнить все зеркала и мои взгляды, отражавшиеся в них, я с уверенностью могу сказать, что обычно не смотрелась в зеркало больше пятнадцати секунд. Их было достаточно для того, чтобы убедиться, что уши и нос по-прежнему принадлежат мне, а хвост не растет. Думаю, это был своего рода личный эгоизм. Я настолько любила себя и не любила весь окружающий мир, что не сомневалась в своей внешности никогда. Даже сейчас я уверена в том, что отсутствие критики со стороны милорда было связано вовсе не с моим безупречным вкусом. Он сразу понял, что мне совершенно безразлично, нравится ли мой внешний вид кому-то еще, и тем более, ему самому.

Переодевшись, я поспешила в покои милорда, и собственные мысли беспокоили меня, пока я спускалась по лестнице и шла по длинному коридору. Я призналась себе, что скучала по нему и ускоряла свой шаг не потому, что он просил меня об этом, а потому, что искренне хотела его видеть. Именно в те минуты ко мне пришло понимание очевидного факта – милорд стал частью моей жизни и его заинтересованность во мне уже не имела второстепенного значения.

Вместе с тем, мне по-прежнему принадлежали тысячи жизней, благодаря клятве верности, данной народом Эльдарии. Они стали моим народом, и я полной мере понимала свою ответственность.

Мое беспокойство было вызвано столкновением этих чувств – явным желанием увидеть милорда и стойким ощущением, что тем самым я предаю то ли себя, то ли Дэниэля, то ли нас обоих. Эти мысли были, как само предчувствие неминуемой беды, готовой обрушиться на меня. И я стала косвенной причиной того, что небеса все же рухнули на меня в тот день, а мои чувства к милорду совершенно изменились…

Именно милорд заставил меня понять, что я не смогу пожертвовать жизнями, которые мне принадлежат, ибо тогда я пожертвую собственной душой и сердцем. Ни одна цель в этом мире не стоит моего сердца, несмотря на желание жить, ни о чем не тревожась, с одним лишь ощущением абсолютной свободы.

Благодаря милорду я поняла, что за новую жизнь и новую душу мне придется заплатить сотнями жизней. И я знаю, что искупав свои руки в крови, я не выживу. Возможно, выживет кто-то другой с моим телом и моим лицом, но не с моей душой. А я не хочу жить без своей души…

Я не сдержала искренней радости от встречи с милордом, и его глаза потеплели и улыбнулись мне в ответ, но не смягчили выражения тревожной озабоченности на лице. Как и я, он не встречал меня в дорожной одежде, хотя любовь к черному цвету и всем оттенкам темно-синего осталась неизменной. Мне также показалось, что милорд изменился – то ли волосы стали длиннее, то ли глаза темнее, но он по-прежнему оставался самым красивым и элегантным мужчиной этого мира.

Прежде, чем мои губы произнесли слова приветствия, он подошел ко мне и пожал мою руку – я так и не сказала ему, что в родном мире руки пожимают в основном лишь мужчины. И все же его прикосновение было не совсем рукопожатием. Обычно милорд обхватывал мою ладонь обеими руками, словно согревая ее, но никогда не тряс.

Затем я перенесла свой взгляд на Анжея, стоявшего позади своего правителя, и выражение его лица мне не понравилось. В комнате явно что-то произошло, ибо Анжей был одновременно встревожен, озабочен, и в какой-то мере пребывал в неуверенности. Я никогда не видела его таким.

Слова приветствия, готовые вот-вот сорваться с моих губ, так и не были произнесены, словно мое дыхание не согрело, а заморозило их. К тому же милорд опередил меня:

– Я ждал встречи с тобою, Лиина, и планировал ее, но вынужден изменить свои планы. Анжей рассказал мне о покушении на твою жизнь и признал свою неосторожность и пренебрежение долгом.

Слова милорда ошеломили меня своим жестким тоном. Я никогда не думала, что Анжей обязан сообщать милорду обо всех происшествиях, но затем поняла, что только так и должно было быть. Одновременно я возмутилась интонациям милорда и уже открыла рот, чтобы возразить, но взгляд Анжея за спиной милорда и категорическое отрицание головой, заставили снова его закрыть.

Но милорд не остановился:

– Ты могла погибнуть, а я мог нарушить слово, данное брату. Анжея ждет наказание и такое же наказание ждет того, кто пытался убить тебя.

Еще не понимая до конца, какое наказание и кого оно ждет, я все же ощущала неправильность всего происходящего и прямую угрозу в адрес своего Хранителя. И я не смогла больше следовать указаниям Анжея и продолжать молчать:

– Мне неизвестно, милорд, какое наказание вы избрали для Анжея, но я хорошо понимаю, что лишь благодаря ему наша встреча состоялась. И я не уверена в том, что понимаю до конца, чем вызван ваш гнев и почему он направлен на него! – Мой тон тоже не отличался скромностью и подчинением, а был почти идентичен резким интонациям в голосе милорда.

Почти минуту, показавшуюся мне слишком долгой, милорд молчал, но я видела, как меняются его глаза, отчего по спине прошла холодная дрожь. Мои слова не понравились ему, но мои интонации в противовес его собственным, дошли до его сознания и разозлили его:

– Ваш Хранитель все еще жив лишь потому, что не наказан виновный в нападении на вас. Но я убивал и за меньшие промахи, Лиина. В одном я согласен с вами – Анжей не только мой подданный, но и ваш Хранитель. Я не могу лишить вас права самой определить меру его наказания, но мера ответственности за вашу жизнь очень велика и она возложена на меня. Покушение на вашу жизнь является изменой, оставить которую без внимания я не могу. И наказание неизбежно для того, кто поднял свою руку на вас! – Резкий переход милорда на «вы» не сулил ничего хорошего…

С каким-то мистическим страхом я наблюдала за тем, как его изумительно красивые глаза поглощает ночь и тьма. В такие глаза я смотреть не могла, как не могла восхищаться ими. И милорд отошел от меня, скорее почувствовав, чем поняв, что мое настроение изменилось. Он хотел сказать что-то еще, но секунды колебаний растянулись на минуты, и милорд передумал. Какая-то новая мысль пришла ему в голову, и он велел Анжею оставить нас.

В огромном светлом кабинете милорда, утопающем в солнечных лучах, я вдруг ощутила себя запертой в тесной клетке с опасным и непредсказуемым зверем, в чьих когтях была моя жизнь, и в чьей власти было разорвать мое тело на части. И тогда тьма, затаившаяся в глазах милорда, выплеснулась наружу и окатила меня ледяной волной обжигающего холода. Знакомая боль сжала мое сердце, затрудняя дыхание, и милорд вломился в мое сознание, разрушая его, парализуя мою волю. Я думала, что кричу, но это был шепот:

– Невозможно! Вы не можете читать мои мысли!

А он выпустил из себя зверя, с которым я только что познакомилась, и все вокруг меня поддернулось дымкой, словно нас окутал туман. Лицо милорда стало чужим и незнакомым – призрачным, едва пробивавшимся сквозь окружающий сумрак. Я уже не понимала, кого я вижу на самом деле – человека, которому симпатизировала, или опасного зверя, подлежащего уничтожению.

Нарастающий гнев милорда и разбуженный этим страх взывали ко мне, а мой собственный разум пытался меня остановить, пытался объяснить, для чего милорд спровоцировал нужную ему реакцию. Но я не послушала себя и слепо поддалась своим инстинктам, и мои способности вновь раскрыли себя. Я шагнула в глаза милорда, где пряталось ночное небо без звезд, окунулась в темные воды, стряхнув с себя плоть, как ненужную одежду, и закрыла свои глаза от нахлынувшей боли, разорвавшей свет. Когда я открыла их, я увидела только тьму и в этой темноте я была не одна…

Я не почувствовала страха, как не почувствовала и опасности. Я просто хотела увидеть того, кто скрывался в ночи, и протянула к нему руку, буквально вытащив на яркий свет, исходивший от меня. И тогда мой страх исчез, потому что на меня смотрела маленькая девочка с бесстрашными зелеными глазами, и моя усталость заставила опуститься перед ней на колени.

– Я тебя вижу, – она улыбнулась мне, как могут улыбаться только дети – смущенно и немного загадочно.

Только дети могут улыбаться там, где взрослому хочется плакать, ибо они не только частица родного мира, но и часть голубых небес, словно одна половинка их души – небесная, а другая половинка – земная. И я вдруг поняла, что знала ее всегда. В точно таком же возрасте я смотрела на мир широко раскрытыми глазами, воспринимая его, как огромный дом, принадлежащий лишь мне, и мое собственное «я» поглощало весь окружающий мир. Вот только я никак не могла понять, почему, заглянув в бездну, которую скрывали глаза милорда, я увидела в ней саму себя?

Девочка тронула мое лицо своей ладошкой, коснулась волос и погладила их с нежностью, свойственной только детям.

– Больно? – Она словно в душу мою заглянула, и я вдруг молча заплакала – слезами печали, утраты и сожаления, не принесшими облегчения. Но в ее глазах не было боли.

– Почему ты сопротивляешься ему? – Она или я задали этот вопрос, прозвучавший в тишине? – Почему ты противишься боли? Боль может поглотить тебя и раствориться, освободить от желаний и мыслей. Разве не этого ты хотела больше всего – покоя и освобождения? – Ее слова эхом пронеслись в пространстве и повторились несколько раз.

Я сжала ее ладошки, потом посмотрела на них и прижалась к ним щекой. Я забыла, какой трогательной и невинной была, и какие вопросы задавала себе. Но я никогда не лгала себе. Я боролась с болью и одновременно стремилась к ней – вот почему милорд привлекал меня. Саморазрушение и мое стремление к смерти – логическому завершению моих тайных желаний, стало вдруг очевидным и явным для меня. Долгий или короткий путь к бездне – я всегда хотела его пройти, и мое подсознание стремилось к гибели, ибо только так я могла достичь покоя…

А потом маленький ангел ушел. Я разгадала загадку в абсолютной уверенности, что милорд тоже ее разгадал, но в моей душе все еще жил ребенок, не верящий в смерть. И это давало мне надежду и придавало смысл моей жизни. Когда ночная бездна снова уменьшилась в своих размерах, сузившись до двух маленьких точек в изумительно красивых глазах милорда, я улыбнулась. Частичка меня самой прокралась в самые тайные уголки его души, а милорд этого даже не заметил. Мой маленький ангел, почти позабытый, остался там, и я поняла, что не потеряла веру в добро, несмотря на уверенность в том, что давно уже лишилась ее.

Я вернулась из тьмы, и тьма сбежала от меня, освободив глаза милорда. Но ему стало нехорошо. Он коснулся висков кончиками пальцев, словно ощущая головную боль, а затем резко побледнел и рухнул к моим ногам в глубоком обмороке. Мои руки были слишком слабы, чтобы удержать его, но мои усилия смягчили падение, а мой крик о помощи был наполнен искренней тревоги. За те минуты, что его голова покоилась на моих руках, я ощутила всю хрупкость человеческой жизни и поняла, что милорд был таким же человеком из плоти и крови – уязвимым и смертным.

Какое-то мгновение его жизнь находилась в моих руках: слишком беспомощным он был, но я так и не вспомнила Мастера и его предостережения. Я беспокоилась и волновалась, но только близкий мне человек способен был вызвать подобные чувства. Следующий за этим логический вывод поверг меня в состояние шока. Я поняла, что люблю милорда – в такой же странной и несвойственной мне манере, в какой он любит меня…

Совершенно отстраненно я наблюдала за тем, как Анжей умело и быстро приводит милорда в чувство, и краски жизни вновь возвращают свой цвет на его лице. Его открывшиеся глаза первыми увидели меня, а затем закрылись, забирая с собой мое отражение.

– Мне нужно прилечь… – Голос прозвучал еле слышно и Анжей помог милорду добраться до дивана.

– Лиина! – Милорд позвал меня, и я подошла к нему, одновременно стянув пару подушек с огромных кожаных кресел.

Секунду помешкав, я подложила их под его голову, а затем протянула свой платок, памятуя об ощущениях своего тела после таких падений. В конце концов, я не считала слабостью парочку обмороков, которые когда-то перенесла. Любой опыт в нашей жизни полезен и пусть каждому из нас в подобный момент встретится человек, способный поддержать падающее тело и протянуть чистый платок прежде, чем влажный пот выступит на лбу.

После таких обмороков я чувствовала огромное облегчение – незабываемое ощущение легкой и опьяняющей слабости, и бесконечного времени, медленно исчезающего в пространстве. Минуты, за которые силы возвращались в мое тело, были долгими и безмятежными. И также долго глаза покидала пелена ночи, сначала погасившая сознание, а затем постепенно освобождающая из плена яркий солнечный свет. Я не знаю, что значит умирать, но я знаю, что состояние после обморока похоже на воскрешение, хотя в этом и нет ничего романтичного.

Платок выскользнул из рук милорда и я перехватила его, а затем осторожно приложила плотную ткань к прозрачным бисеринкам пота на лице милорда, и что-то похожее на нежность ощутило мое сердце. Его физическая слабость лишила меня злости и ярости, вызвала желание помочь – нормальная реакция для нормального человека.

Но почему сейчас, где-то за спиной, я слышу звенящий от огорчения голос: «Ах, если бы ты не была такой доброй, если бы ты убила милорда! Каким бы стал этот мир тогда?!». И я ощущаю сомнения, охватывающие мой разум, и никак не могу вспомнить – а разве их не было раньше?

Милорд быстро приходил в себя, возвращаясь в обычное состояние холодного и неприступного гнева. И мне показалось, что гнев этот направлен только на меня. В любом случае милорд уверенно держался на ногах уже через пару десятков минут, хотя платок он мне так и не вернул.

– Никогда больше не делайте этого! – Голос милорда вибрировал от скрытого напряжения.

– Хорошо, не буду. Все равно платков у меня не осталось.

Я ответила совершенно серьезно, но милорд удержался от лишних слов в ответ. Он всегда хорошо справлялся со своими эмоциями, и я уважала его за это.

Затем он встал, почти демонстративно отвергнув помощь Анжея, и подошел к окну и простоял там слишком долго, не замечая ни времени, ни нас с Анжеем, терпеливо ожидающих его решения.

– Измена карается смертью. Тот, кто напал на вас, умрет сегодня на ваших глазах, Лиина. Но, как я и сказал, судьбу Анжея вы определите сами…