Дневник из преисподней

Мастер благодарно кивнул и отпил несколько глотков, а затем почти прошептал, обращаясь только ко мне:

– Я вижу смерть за твоей спиной. Ты победишь, Лиина, или мы все умрем…

На этой зловещей ноте Мастер закончил разговор, и пожелав нам доброго сна, удалился неспешно и с тяжким вздохом, оставив меня с моими мыслями и с Алексом.

– Что ты решишь? – После своего вопроса Алекс пересел в кресло Мастера, а я выбралась из-за стола и устроилась на его место.

Уставившись на огонь, я попыталась сообразить, чего вообще хотел от меня Мастер, но поняла, что в данный момент я не могу даже внятно ответить на вопрос Алекса. И уж тем более не смогу сидеть здесь возле камина и вместе с Алексом хладнокровно обдумывать план убийства милорда.

Однако Алекс считал по другому:

– Милорд не может заставить тебя, а я могу помешать его планам и убить его! В мире людей слишком много бессмысленных пророчеств и верить в них – не лучший выбор. В конце концов, есть и другие способы умереть! Магистр может заболеть или упасть с коня и сломать себе шею. И войне конец!

Помню, я улыбнулась, выслушав его, а затем скептически пожала плечами:

– Значит, не упадет и не свернет себе шею. Но ты должен знать, Алекс, что я никогда не открою милорду ворота Даэрата. Единственное, что пугает меня – это тьма в душе милорда, и мне кажется, что такая же тьма живет и во мне. Даже Мастер видит ее. Он предлагает отнять жизнь Магистра и полагает, что я способна на это. Отсюда же вытекают и все его сомнения и неуверенность в моей преданности Дэниэлю. А что, если Мастер прав? Милорд был откровенен со мною – зло, не скрывающее своей сущности; ненависть, рождающая угрозы и обещания смерти. Он притягивает меня к себе, но я ненавижу страдать и сомневаться. Я всего лишь человек, Алекс, но одному человеку не дано изменять миры…

– Значит, ты принимаешь приглашение Магистра? – Алекс просто спросил, одновременно понимая, что решение уже принято, но не было в его голосе ни осуждения, ни разочарования.

Почему-то именно его одобрение или деланное равнодушие затронули меня больше, чем открытое несогласие. Находясь в этой комнате, за многие мили от милорда, я незримо ощущала его присутствие и откуда-то знала, что в данный момент он думает обо мне, словно подслушивает наш разговор или читает отголоски моих мыслей. Я не сказала Мастеру и Алексу одного – я уже не была простым человеком из другого мира. Я стала названной сестрой принца Дэниэля и получила реальную власть, невозможную без знаний о фактическом финансовом положении страны, в одночасье ставшей и моей. Дэниэль несколько дней посвящал меня в свои последние решения и государственные планы. Мы не были готовы к войне!

Я несколько раз повторила эту фразу про себя, оценивая ее смысл, и осознала себя частью этого мира, лишь произнеся ее вслух. Мы не были готовы к войне, и отклоняя приглашение милорда, я отклоняла не простое предложение гостеприимного хозяина, а официальное приглашение правителя другой страны. Любые союзы заключались в этом мире лично правителями, и если я хотела мира – в чем бы он ни заключался, начинать с игнорирования милорда было не лучшим вариантом.

Мастер мог сомневаться во мне, даже считать ребенком, и я могла сомневаться в правильности своих решений и поступков, имея на это полное право. И не только сомневаться, но и подолгу обдумывать возможные варианты решения очередной проблемы, прежде чем действовать.

С другой стороны, я была способна на поступки рискованные и неожиданные для всех, кто знал меня очень хорошо, или предполагал, что знал. Риск одновременно был и не был свойством моего характера. Я не была совершенством в отличие от Дэниэля, чьи решения всегда были правильными, рациональными и компетентными с любой стороны. Его риск был оптимальным, последствия предсказуемы, решения логичны, а результаты желаемы и достижимы. Мои же поступки зачастую обладали чем угодно, только не логикой. Но рационализм и здравый смысл тоже диктовали мне свои условия, благодаря чему в моей жизни не было места фантазиям.

При нашей первой беседе с Мастером я подвергла сомнениям его доводы и посчитала, что затеянная Дэниэлем и его братом шахматная игра – всего лишь авантюра, призванная сохранить временное перемирие. Куда проще играть судьбой одного человека, чем продолжать убивать сотни людей во имя цели, ставшей недостижимой. Но, поразмыслив над словами Мастера о выборе между Дэниэлем и Магистром, я поняла, что ошибалась. Если это и была шахматная игра, то фигуры в ней являлись живыми людьми, и они вот-вот могли начать умирать по-настоящему.

Я ответила Алексу, что приму предложение милорда вовсе не потому, что опасаюсь последствий другого решения, и не потому, что желаю мира. Я сказала, что милорд заслуживает уважения к себе, для меня же – это возможность узнать его поближе. Какую бы тень не увидел Учитель за моей спиной, тогда я искренне верила в то, что до смерти было еще очень далеко, и она показалась мне призрачной и нереальной в ту ночь.

Глава пятая

ДЕНЬ ПЯТЫЙ: «И окунулся я в ту ночь, что всех длинней. В себе искал я зло и думал лишь о ней – о той болезни, что наполнила меня. И гневом преисполнилась душа».

Когда-то я думала, что самой длинной в моей жизни была ночь, проведенная возле тела моей мамы. Но на самом деле самых длинных ночей в нашей жизни бывает несколько. Такие ночи не только меняют нас, но и определяют дальнейшую судьбу. Только они не способны привести нас к правильным выводам или верным решениям.

Сгорая или застывая в бесконечной ночи боли и ожидания, наши души умирают и возрождаются единожды или несколько раз. И каждое возрождение, словно рождение маленького ребенка, исполнено муки и одновременного облегчения и даже радости. Но этот ребенок, как и наша душа, слаб и беспомощен, и нуждается в опеке более мудрого. Мы же принимаем решения с новорожденной и искалеченной болью душой, и наши дальнейшие поступки не отличаются мудростью.

В чем же тогда смысл?

Только на краю гибели я понимаю, что возможный ответ на этот вопрос достаточно прост – нам дается еще один шанс все изменить или даже начать заново, и неважно, как мы жили до этого, но важно, как мы будем жить дальше.

И если хорошенько оглядеться по сторонам на рассвете рождения новой души, то можно увидеть того мудреца, которого послали нам небеса. Оттолкнете вы его или приблизите – зависит от вас, но если вам дороги ваша собственная жизнь и ваша душа, хотя бы выслушайте его…

Мое решение принять предложение милорда на самом деле далось мне непросто. После «приключения» в Стране Орлов я желала лишь одного – покоя и невмешательства. И милорд не был тем человеком, которого я хотела бы видеть возле себя. Но я не могла не попрощаться с Дэниэлем и не спросить его мнения.

Ранним утром я и Алекс отправились в замок Дэниэля – его официальную резиденцию. Мы выехали за ворота и ветер с холмов, веками стоявших вокруг города, принес запах свежести и надвигающегося дождя. Огромные иссиня-черные тучи надвигались на нас, и я невольно остановила коня и оглянулась назад. Огонек заплясал подо мною, недовольный моей сентиментальностью, но он хотя бы понимал меня.

Мой конь, гарцующий на холмах, встряхивал гривой, и его ржание стоном отозвалось в моем сердце. Город был прекрасен и одновременно беззащитен перед огромной дождевой тучей, грозившей поглотить солнце, еще не успевшее засиять в своей первозданной красоте. На город надвигалась тьма, и тьма поглощала и меня. Я не просто покидала столицу, я пыталась унести в своем сердце любовь к обретенному дому, но где-то в глубине души понимала, что не только не забираю ее с собой, но и оставляю часть себя в покинутом мною краю. Мне хотелось плакать и только Огонек понимал почему.

Мы не успели добраться до замка Дэниэля до начала дождя и здорово промокли, а последствия холодного душа потом сполна сказались на моем здоровье. Тем не менее, встреча с Дэниэлем обрадовала не только меня, но и Алекса, да и самого принца тоже. Его одобрительная реакция на рассказ о произошедших событиях и моем решении встретиться с милордом не только успокоила меня, но и навела на мысль, что мне предоставлена если не абсолютная, то вполне неограниченная свобода действий. Дэниэль отчетливо дал понять, что благодарен за спасение жизни Алекса, и тот факт, что я рисковала жизнью, стоил его переживаний, но никак не осуждения.

Единственное, на чем он настоял – на необходимости взять с собой Грэма. Дэниэль сказал, что вряд ли я буду нуждаться в друзьях рядом с милордом, но я определенно буду нуждаться в верном мне и только мне человеке.

На следующий день с небольшим, но довольно почетным эскортом меня проводили до реки, по которой я и Грэм спустились до самой Элидии – страны, где правил милорд. За время пути какое-то легкое, но очень навязчивое и потому неприятное чувство тревоги не покидало меня. Однако присутствие Грэма успокаивало, хотя и не до конца. Я не чувствовала себя в безопасности с момента, как ступила на палубу корабля, и незримая связь с Магистром проявилась словно бы ниоткуда. Внутренняя дрожь пробирала меня каждый раз, когда ночной ветер или утренний бриз обдували плечи и шевелили волосы, и прогулки на свежем воздухе вдруг перестали мне нравиться. Порой приходилось стискивать зубы, не позволяя им стучать, и в какой-то момент я поняла, что вовсе не боюсь, а скорее заболеваю. Меня лихорадило от высокой температуры, и разум не мог противостоять воле милорда, старательно вторгающегося в мои сны и мысли. Он ждал меня и в его ожидании было что-то от паука, способного неподвижно высиживать целые часы, подкарауливая свою добычу. Я злилась на себя, злилась на болезнь и злилась на милорда. К концу пути я почти пожалела, что не осталась с Дэниэлем еще на несколько дней, но кто же знал, что холодный дождь уничтожит последние защитные силы моего организма. Хотя это и было предсказуемым после непростого путешествия по Ранта Энарэ.

Через четыре дня, показавшихся мне вечностью, мы прибыли в Элидию – прекрасную жемчужину в окружении сотен озер, сверкающих, как огромные драгоценные алмазы, и высоких гор, черных, как антрацит. Замок Магистра вплотную примыкал к величественным горам, чьи вершины терялись где-то в небесах. С другой его стороны в долине цветов и садов под лучами солнца алмазными россыпями сияли десятки озер, окруженных деревьями, чьи ветки гнулись к земле под тяжестью ягод и плодов. А дальше начинались бесконечные леса, которые разделяла река. И будь я проклята, если Магистр не знал, что я буду в его стране здесь и сейчас именно в этот день.

Когда Грэм выводил коней с корабля, я выискивала в толпе знакомую фигуру, потому что ощущала на себе пристальный взгляд, от которого пробирало холодом, пробегавшим морозными струйками по затылку. Мне даже полегчало на минуту и голова перестала болеть. И все же, чтобы спуститься на пристань на своих ногах, я приложила немало дополнительных усилий. Пытаясь убедить себя в том, что взмокшая спина и пересохшее горло – следствие болезни, а не страха, я с трудом вскарабкалась на спину Огонька и последовала вслед за Грэмом через огромную толпу гомонящих и занятых работой людей.

Мы не успели окончательно выехать с пристани, когда увидели милорда и его сопровождение. Перед ним и его людьми толпа расступилась просто с ошеломляющей быстротой и за считанные минуты вокруг нас не осталось никого. В целом мире остались только двое – я и милорд, и глаза последнего вдруг приблизились ко мне, хотя сам милорд не приблизился ни на шаг. Я как будто посмотрела на экран, где шел художественный фильм, и в ту же секунду фильм стал реальностью. Только не я заглянула в него, а он пришел ко мне, заглядывая в мое сердце, и стал реальнее самой жизни.

Я выдавила из себя приветственную улыбку, хотя подозреваю, что попытка выглядела жалкой и вряд ли удалась. Но милорд был слишком хорошо воспитан и его ответная улыбка, как и приветствие, были безупречны. Даже его взгляд потеплел, когда я приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки.

– Я ждал от вас письма, Лиина, но вижу, что вы не приветствуете длительные переговоры, – он кивнул мне и протянул свою руку. – Слышал, что в вашей стране пожимают руки в знак особого расположения.

Я пожала его руку в ответ и ответила, что не умею писать официальные письма, но моя задержка с ответом на приглашение вызвана уважительными причинами.

Обмен любезностями закончился, и мы покинули пристань, но я не смогла удержаться от вопроса, заметив, как мало воинов его сопровождает:

– Неужели вы не опасаетесь появляться здесь со столь малочисленной охраной? Принц Дэниэль говорил, что вы пережили не одно покушение на свою жизнь, а гибель королевской четы от вашей руки призывает к отмщению уцелевших воинов, не отказавшихся от своих клятв.

В конце концов, историю Элидии и ее завоевания рассказывали мне все, кто только мог, и я знала, что прежние король и королева были убиты Магистром, а тело их сына так и не нашли, что породило слухи о его чудесном спасении.

Милорд похлопал своего коня по шее и тот увеличил свою скорость, а мой Огонек последовал за ним. Только выехав за пределы жилых домов и ступив на дорогу, ведущую прямо к его замку, милорд остановился и ответил мне:

– Когда я взял замок и вошел в королевские покои, они были мертвы! И не я приложил руку к их смерти! – Его тело напряглось, но сразу же расслабилось, а по лицу прошла серая тень явного неудовольствия, адресованная мне. – Уцелел лишь молодой наследник. Мои воины ранили его и привели ко мне. И вы задаете мне вопросы, принцесса, на которые должны знать ответы.

Я почувствовала себя неуютно после этих слов и довольно холодного тона, и уже пожалела, что задала свой вопрос, но милорд продолжил рассказ:

– В этой стране, Лиина, – легкий взмах руки очертил окружавшее нас пространство, – я слыву безжалостным убийцей и жестоким правителем, и поверьте мне, подарив Рэймонду жизнь, я без сожаления отниму ее в свое время.

Тронув коня, он снова увлек всех нас за собой, и мои мысли галопом помчались вместе с моим конем. Господи! Это Рэймонд был наследником и будущим правителем Элидии!

Я даже не осознала, что почувствовала после откровенных слов милорда, но я хорошо помнила, как тяжело выздоравливал Рэй и сколько боли он перенес. Его раны не пытались лечить, и количество старых шрамов на его теле превышало по площади не затронутую ими кожу. Я поняла, откуда они появились, как поняла, кем они были нанесены, и я разозлилась! Но никакие предчувствия не посетили меня в тот момент, хотя милорд прямо пообещал мне убить Рэймонда. Может быть, я была слишком загружена мыслями о самой себе, чтобы рассуждать о ком-то еще? Или в глубине души поняла, что лично мои проблемы только начинаются.

Да и что такое проблемы вообще, тем более, чужие? Можно ли назвать их задачей, которую необходимо решить, или препятствием, которое мы вынуждены преодолевать? А может, проблема – всего лишь неуютное событие, которое нужно просто переждать, ни во что не вмешиваясь?

Должны ли мы решать чужие проблемы? И нужно ли что-то делать, если в наших силах помочь, но никто не просит об этом?

Впервые за всю свою жизнь я задумалась над тем, почему никогда не просила о помощи. При столкновении с любой проблемой моим первым побуждением всегда было действие – и действие автономное и самостоятельное. Я искренне считала, что только я должна и могу справиться с тем, что мне угрожало.

Справляться со своими проблемами самой – было для меня абсолютно естественным и, более того, единственно правильным решением. Но теперь я думаю, что причиной этому являлось мое одиночество. Я не просила о помощи не потому, что некого было просить, а потому, что никогда и никого не пускала в свое сердце до конца, оставляя для себя и только для себя хотя бы одну потайную комнату в нем. Я была одинокой на самом деле, возможно, не осознавая этого до конца. И лишь мое сердце знало, насколько оно одиноко, и потому понимало, какая судьба была мне уготована.

И все же взывать о помощи – это не слабость, как я думала раньше, а ощущение сердца, что ты не один в этом мире. Я почти завидую тем, кто способен просить о поддержке и надеяться на нее, ибо даже в последние дни своей жизни я не в силах просить о ней и не могу прошептать: «Помоги…».

Одиночество не мешало моему сердцу откликаться на зов о помощи там, где он был озвучен. Моя душа была убеждена, что никто не должен страдать и умирать в одиночестве, никто не должен в одиночестве жить, ибо оказанная помощь – это веление нашего человеческого сердца, рожденного для любви. Внимание и забота к тем, кто нуждался во мне, проявлялись независимо от мира, в котором я жила; времени, которое меня поглощало; возраста, не желавшего соответствовать установленным рамкам и границам.