Силки на лунных кроликов

Она перевела взгляд своих медных глаз на него. А ведь ее мать была права: глаза совсем другие.

– Завтра ты проснешься целой и невредимой, и тогда поймешь, что я не вру. Тебе врал кто-то другой.

Две слезы синхронно, как пловцы, скатились по обоим вискам, оставив маленькие мокрые пятнышки на подушках. Как можно вылечить двенадцать лет лжи? Ни один психолог в мире не сможет сделать это. Ему сейчас хотелось обнять своего сына. Тихо, без слов и разговоров. Просто обнять.

4.

Этим утром Алиса отказывалась выходить, и только после долгих уговоров, ее смогли укутать в одеяло с ног до головы и усадить в машину, чтобы отвезти в клинику.

Майору пришлось рассказать психологу о произошедшем вчера, и та сделала выговор. Нельзя бросать измученному раненому ребенку правду в лицо, как мокрую тряпку. Это и вовсе чудо, что она согласилась выйти из дома.

По дороге в клинику Алиса сделала маленькое отверстие в одеяле, чтобы внешний мир просочился к ней. Так она не делала никогда, но сегодня она была живой, кожа не болела, не было никаких признаков смерти. И эта маленькая импровизированная подзорная труба из одеяла помогла ей увидеть огромный мир. За окном машины проносились дома, деревья, люди, собаки. Это было так удивительно и быстро, что ее едва не стошнило. Но утром девочка отказалась от завтрака, так что извергать из себя было нечего.

Ей предстояло сегодня встретиться с… мамой. Это было страшнее, чем солнечный свет. Та ли это мама, что бросила ее, больную, умирающую? Зачем все эти люди возвращают Алису к злой ведьме?

Девочка отказалась «выходить» из одеяла. В широком помещении для групповой терапии находились психолог, психиатр, майор и женщина с темными волосами цвета спелой сливы. Прошло несколько часов, прежде чем девочка согласилась вылезти из «кокона». И только потому, что ей стало невыносимо жарко. Она ощущала себя младенцем, засидевшимся в утробе матери.

Свет в помещении приглушили. Майор ощущал слабый запах пота. Волновались все. Мать и дочь сидели друг напротив друга, как преступник и прокурор на очной ставке.

– У нее черные волосы и карие глаза. Неужели вы не видите? – снова начала женщина.

Психолог, женщина того же возраста, что и Катерина, ответила спокойно и вкрадчиво, сев рядом с Алисов:

– С возрастом практически у всех волосы темнеют. В детстве у Алисы были русые волосы, затем стали темно-русыми.

– А глаза? Глаза! – женщина нервно указало пальцем на худого подростка в широкой свободной одежде.

– Цвет глаз иногда формируется до восьми и даже десяти лет, – ответила психолог.

– У моей дочки были зеленые глаза.

– Если вы присмотритесь, у Алисы тоже зеленоватые глаза.

– Не понимаю, зачем вы…

– Катерина Антоновна, если вы не готовы… – начал было майор, но психолог строго посмотрела на него с выражением «не-встревайте».

Всё это время Алиса терпеливо сидела, опустив голову так, чтобы волосы могли закрыть ее лицо. Ей нужна была нора. Сейчас, как никогда, ей нужна была ее темная уютная нора.

– Алиса любит кроликов, да? – психолог достала маленького плюшевого кролика из сумки. – И еще книги.

– Так как мне ее называть? Мою дочку звали Женечка, – сказала женщина, задрав подбородок вверх, как капризный ребенок.

Майор снова почувствовал желание дать ей в челюсть. Но не имел даже права думать о таком.

Все трое: психолог, психиатр и майор – переглянулись.

– Мы решили, – начала психолог, – будет лучше оставить всё, как есть.

Женщина-мать удивленно уставилась на нее.

– Вы с ума сошли?

– Послушайте, – вступил психиатр, молодой мужчина лет тридцати, – девочка всю жизнь прожила с этим именем. Она и без того испытывает стресс. Дайте ей время.

– Что вы можете знать о стрессе? Это не вас обвиняли в убийстве собственной дочери! Где вы были тогда? – теперь ее слова были обращены к Павлу. – Чем вы занимались? А я вам скажу! Копали наш огород в надежде найти ее тело!

– Меня там не было… – попытался оправдаться майор.

Катерина встала, крепко держась за свою сумку.

Психолог попыталась утешить ее, подошла и взяла за руку.

– Мы знаем, как нелегко вам пришлось. Но ваша дочка жива, вот она. Посмотрите хорошенько на нее. Это ее нос, ее лоб, ее руки.

Казалось, слова врача немного успокоили Катерину. Она и правда пристальнее посмотрела на девочку. Подошла к ней почти вплотную. Взяла ее резко за подбородок, майор дернулся, но психолог сделала предупреждающий жест рукой.

Девочка в ужасе распахнула свои большие глаза и посмотрела прямо на женщину. Да, та и правда была похожа на ведьму из сказок. Только вот глаза были очень уставшими, заплаканными.

– Ничуть не похожа, – прошептала женщина. Но голос ее слегка дернулся, ноты зазвенели в этом пустом большом пространстве.

Майор, не в силах сдерживать приступ удушья, вышел из помещения, спустился на первый этаж, распахнул входную дверь. Лучше не видеть, как они заберут Алису, увезут ее за сотни километров. Почему ему было так жаль себя? Как будто своей привязанностью к несчастному ребенку, он мог искупить вину перед собственным ребенком. Вину, которую он спрятал слишком глубоко внутри.

Павел не мог надышаться прохладным сумрачным туманным утром. Он держался за стену, боясь, что может упасть прямо на крыльцо клиники для умственно отсталых детей. Если Алису не заберут, она надолго поселится здесь. И тогда никто не сможет помочь ей.

5.

Тряска дороги успокаивала Алису. Она лежала на заднем сидении машины майора, укутанная одеялом. Это была ее собственная маленькая нора. В темноте и тепле она не испытывала страха. Пока рядом с ней был этот мужчина, в доме которого она провела много времени. Дорога напоминала ей тот момент, когда ее увозили прочь из норы. Тогда она услышала, что больше не болеет, что она вылечилась. Тогда девочка испытывала неописуемый ужас. И когда впервые почувствовала ветер на своей голой коже, почувствовала, как покрывается мурашками. В тот момент она практически уже была мертва. Она точно это знала.

Но сейчас ей не было страшно. Клонило в сон, хотелось есть. Хотелось вернуться в дом майора, хотелось продолжить писать историю о маленьком мальчике в пузыре. Сейчас еще немного, и всё это закончится.

Лицо папы в памяти растворялось, как кусочек сахара на дне кружки горячего чая. Она пыталась вызвать его образ, вспомнить его, но ничего не получалось. Девочка провалилась в сон.

Туман расступался, первые желтые листья медленно парили в воздухе, пока машина майора двигалась по трассе со скоростью сто километров в час. В машине было только три человека. Павел иногда вглядывался в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что девочка всё еще там. Ее мать сидела на пассажирском сидении, отказавшись от близкого контакта с незнакомой ей девушкой.

Она, женщина, смотрела куда-то в одну точку на горизонте и вертела в руках нагрудный крестик. Возможно, молилась. Иногда украдкой он смотрел на Катерину, чтобы распознать в ней родство с Алисой. Но они мало были похожи. Ровно так же, как и два чужих человека, столкнувшихся на улице. Возможно, человек впитывает в себя черты того, с кем живет много лет, а не того, от кого рожден.

Произнесет ли она когда-нибудь слово «мама»?

Ему не хотелось, чтобы эта дорога когда-нибудь кончалась, поэтому намеренно иногда снижал скорость. Но пять часов всё равно пролетели стремительно, словно фантик от конфеты на ветру.

Павел ожидал увидеть деревню с покосившимися деревянными домиками и грязными улицами. Но поселок оказался ухоженным, по обеим сторонам дороги высились двухэтажные особняки, а за бетонными заборами росли конусообразные туи. Дом, в котором предстояло жить Алисе, в котором она родилась, выделялся на фоне остальных, как белое облако. Первый этаж из двух был оплетен каким-то ползущим растением, терявшим в это октябрьское время свои листья. Дом был окружен огромным садом с яблонями, грушами и сливами. Этот год не был урожайным, так что только на одной яблоне виднелась пара плодов.

Ей здесь будет хорошо. Как дома…

Внезапно эта мысль пронеслась в голове Павла. Почему, как дома? Он вдруг вспомнил ее скупой рассказ об узком пространстве и маленьких деревьях. Это был деревенский участок…

Майор инстинктивно оглянулся вокруг. Где-то здесь, совсем недалеко, двенадцать лет назад девочку похитили. И тогда тишина навсегда завладела этим местом. Мертвенная, давящая, вечная.