Механический бог

– Что за правила? – спросил Макс.

– Ну… – подумал Вальтер, – скажем, едут два велосипедиста к финишу. И если рассчитывают на силу ног – побеждает сильнейший. А если один другому палки в колеса ставит, может победить подлость. В жизни, конечно, все немного сложней.

– И что же делать? Перестать радоваться собственным успехам? – спросил Макс. Вальтер задумался.

– Возможно, все дело в том, что природа действительно справедливо поощряет человеческое развитие, награждая успешных в этом деле людей чувством удовлетворения. Но ведь человек – существо хитрое – он научился обманывать себя, и переживать удовлетворение от псевдоразвития.

– А как переживать удовлетворение от псевдоразвития? – заинтересовался Макс.

– Чтобы держать марку, и чувствовать себя продвинутым тебе необязательно реально чего-то достигать, достаточно – унизить других. И тогда на фоне их унижения, происходит твое псевдоразвитие.

– Понял – стоишь на месте, пока другие деградируют, – сказал Макс. – Действительно, как-то это – неспортивно.

– Таким образом – человек обманывает природу, – пояснил Вальтер. – Он будто психический скалолаз, который вместо того, чтобы эволюционировать и подниматься к вершине своего сознания, поглощен сдерживанием эволюции других скалолазов. Он мешает им подниматься, при этом сам медленно, как паук, ползет в обратном направлении, опускается все ниже и ниже, пока в конечном итоге не срывается в пропасть. Такова судьба мелюзговых тиранов.

На этих словах Вальтера, я вспомнил, как занимался в группе оздоровления. Мы выполняли множество физических упражнений. Некоторые давались тяжело. И часто, вместо того, чтобы сосредоточиться на собственной эффективности, я бросал косые взгляды на других практиков – я тихо завидовал продвинутым, и радовался ошибкам начинающих, ведь их промашки как бы подтверждали, что я чего-то стою. «Психология товара, однако. Какой ужас. Все, что говорит Вальтер – правда, думал я».

– Но суррогат развития путем принижения других людей – это, конечно, никакое не развитие, а его мертвый муляж. А по факту – натуральная деградация.

– Вальтер, а что такое тщеславие? – спросил Давид.

– Способ обмануть себя, получив удовлетворение от иллюзии собственной крутизны. На запущенных стадиях, перерастает в звездную болезнь, и далее в манию величия – самодовольную паранойю, с которой человеку на пустом месте мерещится собственное могущество, красота и гениальность. Тщеславие – это возвеличенная низость.

– Мне ко всему прочему бывает унизительно просить о помощи, – призналась Анна. – Это тоже оно?

– А что ты чувствуешь, когда надо просить о помощи?

– Что помощь требуется слабым, беспомощным или неполноценным членам общества.

– Ответ очевиден, – сказал сухо наставник. – Разумеется, это голос униженного ничтожества.

Анна медленно закивала.

– Сэмпай, а я сильней всего унижался, когда влюбился, – признался Давид. – Какой тут механизм?

– Твоя возлюбленная не стала тешить твое самолюбие, – сказал Вальтер, – не ответила взаимностью, не стала возвеличивать твою персону, показала, что ты недостоин ее внимания, и поэтому твое тщеславное величество впало в другую крайность – унижение.

– Так все и было, – сказал грустно Давид.

– И кстати, чем сильней она втаптывала твою гордыню в грязь, тем сильней ты ее любил.

– Откуда вы знаете?

– Одна крайность поддерживает и укрепляет другую. Вся наша цивилизация держится на самоутверждении собственной никчемности.

– Это как? – спросил Макс.

– А вспомните свое детство. Нам всегда нравились герои из книг и фильмов, которые тешат свое самолюбие особенно искусно. Чем круче герой, тем виртуознее он возвеличивает свое эго. Мальчикам нравился терминатор, или ловкий Нео, побеждающий невротика Смита. Девочкам нравились всевозможные Барби, Белоснежки и русалки. Чего стоит сказка о волшебном зеркальце, лукаво внушившем гордой царице, что она «на свете всех милей». И вот, вокруг заниженной самооценки невротичной царицы завязалась целая заварушка! Жестокую правду о том, что молодая царевна красивее, болезненная психика царицы не смогла воспринять разумно. И чтобы поддерживать свой имидж на высоте, царица была готова пуститься во все тяжкие.

– А вот Золушка пробилась из грязи в князи! – заметил Макс.

– Видимо Золушка знала толк в целебных свойствах грязи, подтвержденных испытаниями столичного института пластической хирургии и косметологии, – пояснил Вальтер. – Уже не помню в точности содержание сказки. В каждой истории найдется подходящий пример. Но величайшими мастерами в этом нелегком деле тщеславного самовозвеличивания, мы становимся на духовном пути, когда, отрекаясь от гордыни, тешим именно ее родимую… на все более изощренных и утонченных уровнях.

– А что же тогда делать? – спросил Давид и все нервно захихикали.

– И к этому стоит относиться со спокойным пониманием, – пояснил наставник. – Причем, хочу заметить, что вы вполне можете становиться успешными и преуспевающими людьми. Главное – не стать при этом еще и тщеславными идиотами. Если вы не играете в тщеславие и унижение, вас становится скучно унижать. Вот, Макс – хороший пример.

Макс – деланно удивился. Он и вправду, не смотря на внешнюю грубость, всегда был удивительно легким человеком.

– Если вы умеете смеяться над собой, – никто не сможет посмеяться над вами.

– Я вот замечал, – сказал я, – что, когда критикуют других, все кажется таким простым и понятным. А когда начинают критиковать меня, происходит какая-то «сцепка». Деспотичные галлюцинации критика – как бы совпадают с моими унизительными проекциями, и все кажется очень реальным.

– Все происходит в твоей голове! – отрезал наставник. – Нет никакой объективной реальности, где унижают твое самолюбие. Все это – субъективное восприятие, двойственные игры разума. Все мы ежедневно играем в них с упоением в своих головах. И я – не исключение, – спокойно признался Вальтер.

В этот момент мне представилось, будто вокруг моей головы расставлены многоярусные трибуны, где сидят тысячи зрителей, неотрывно созерцающих психическое шоу моих разнокалиберных проекций, неуклюже выплясывающих ход моего мышления. «Ну и подавитесь!»

– Что реально происходит в голове другого человека – не имеет значения, – продолжал Вальтер уставшим голосом, – Субъективные переживания критика – не выходят за пределы его головы. Если человек тешит свое самолюбие – это его национальная проблема. Унижающийся слышит тембр голоса, видит мимику, и характеризует все это сообразно своему жизненному опыту. И если в его опыте есть психотравма унижения, она неизбежно будет проецироваться на такие ситуации.

– То есть, – заговорила Анна, – когда я ненавижу критика, возможно, на самом деле я ненавижу своего отца, который меня подчиняет своим прихотям…

– Так и есть. Условные рефлексы побуждают навешивать проекции от первоисточника на схожие образы.

– Вальтер, – вдруг заговорила молчаливая Хлоя. Она всегда говорила «вдруг», потому что говорила редко, – а есть вообще толк от этих теорий?

– Когда понимаешь, как работает психика, и как ты привязываешься к маятнику унижения и тщеславия, внимание спонтанно привлекается к этим психическим механизмам, – ответил наставник. – Но даже такое вот сознательное понимание не гарантирует освобождения от этих переживаний. Могу судить по своему опыту. Инерция побеждает снова и снова, – сознался Вальтер. – Ум без привычек – это ум Будды. А если человек утверждает, что у него нет гордыни и чувства собственной важности, скорей всего, это значит, что гордыня у него зашкаливает настолько, что мешает человеку признать ее же наличие.

– А что еще может помочь? – спросил Тим.

– Длительная систематическая осознанность, чуткость и внимательность к своим мыслям и чувствам.

– Вы говорите об опыте, – заметил Тим.

– Да. Развитие мотивируется самоутверждением, а происходит за счет осознанности. Эгоизм здесь играет одну из главных ролей, но «оскар» в этой картине вещей за особые таланты получает «я». Глядя на его неподражаемую игру, так и хочется сказать: «верю!»

В это мгновение дождь хлынул холодной стеной, и мы повскакивали со своих мест. Вальтер что-то пошевелил в траве, и квадрат земли рядом с нами опустился на полметра вглубь, обозначив края лифта.

Весь обратный путь наставник молчал – он сидел на одном из диванчиков, прикрыв глаза, словно дремал, или занимался внутренним созерцанием арены своего персонального цирка. А мы трепались обо всем подряд.

Приближаясь к дому, я шел по одной из темных окрестных улиц, которая почти всегда оставалась безлюдной, чем меня и привлекала. В тишине ум умиротворялся, неторопливо перешагивая воронки ненасытных проекций, останавливаясь лишь на самых прозрачно-воздержанных в своем витиевато-надменном пиршестве, где я выступал в качестве основного блюда. Я шел и думал о том, как здорово мы посмеялись. Никогда не видел ребят такими. И в этот момент меня окликнули.

– Ботов!

Когда я обернулся, то увидел человека с козлиной бородкой в темном балахоне. В правой руке он небрежно держал пистолет. Выстрел в упор оказался тихим, почти беззвучным.

– Держи его! – крикнул он кому-то за моей спиной, – смотри, чтоб голову не расшиб!

В глазах быстро потемнело.