Гений и злодейство. 26 рассказов авторов мастер-курса Антона Чижа в честь 225-летия А. С. Пушкина

– Завидовал, – неожиданно легко признался Сальников.

– Всё-то ему само в руки шло! И начальство его любило, и коллеги, и девушки…

– Девушки! – возмутился Сальников. – Вот он погиб, а практикантка наша от него беременна. Как так можно было?!

– Откуда вы знаете, что Светлана Леонидовна беременна? – внезапно остро и без всякой задушевности спросил следователь.

– Не знаю, – смутился Сальников. – Сказал кто-то…

– Кто именно? – не отставал майор.

– Да не помню я! Кто-то из женщин… Какая разница?

– А разница такая, – вдруг отчеканил майор, – что Светлана Леонидовна и сама до сегодняшнего утра не была уверена, что беременна. Она, значит, не знала, а вы знали…

Сальников снова заёрзал. «Как глупо, – думал он, – зачем ляпнул про Свету?»

– Интересовались, значит, Светланой Леонидовной, – неожиданно добродушно заключил майор.

– Только как коллегой, – уточнил Сальников и сам удивился пошлости фразы.

– Интересовались, – повторил майор, – и поди думали, вот помер бы этот Царёв, вот не было бы его вообще. Да вы не пожимайте плечами. Что ж, думаете, у меня тут таких борзых щенков нет? Порой такие казни им представишь, что сам удивишься… Но мысли у нас ненаказуемы. Да вы пейте чай. А я поинтересовался вашим досье. Есть и на вас досье, есть, не сомневайтесь!

«Да я просто мышь, с которой играет зажравшийся кот, которому лень и скучно прикончить добычу одним ударом», – подумал Сальников. Теперь он замечал в толстяке только эти хищные проблески, сияние невидимых клыков, проступающее на ординарном лице служаки.

– Какая разница, хотел я Царёва убить или, к примеру, в шампанском искупать? Какая разница, если он погиб… Куда он там полез?

– На Эльбрус, – любезно подсказал майор.

– Если он погиб на Эльбрусе, а я был в Москве! Меня тут все видели, коллеги, жена… коллеги… – Сальников запнулся, осознав, что его жизненный цикл выглядит унизительно скудно. – Все меня видели!

– А почему вы решили, Антон Григорьевич, – майор вдруг заговорил тихо и вкрадчиво, – почему вы решили, что умер он на Эльбрусе?

– Ну как же… – такого поворота Сальников не ожидал. – Восхождение, связка, девушка…

– Так, всё так, – закивал майор. – Упал, запястье сломал, три ребра, ну там по мелочи, обморожения небольшие, пока спасателей ждали. Ничего смертельного, одним словом. А умер он здесь, в третьей городской больнице. Это, если не путаю, две остановки на троллейбусе от вас?

Сальников кивнул, майор откинулся на стуле, помолчал и вдруг совершенно обычным голосом произнёс:

– Вот ведь какая ерунда получается, Антон Григорьевич. Здоровый, сильный как бык молодой конструктор, работающий над проектом государственной важности, умирает в больнице от воспаления лёгких за пару дней. Умирает в квартале от человека, который искренне его ненавидит. Такой вот у нас с вами расклад, да… Что ж вы ему подсыпали, Антон Григорьевич? Или, может, вкололи? Да нет, не отвечайте. Экспертиза найдёт. Неопределяемые яды – это легенда.

– Да нет у меня ядов, – невольно в тон ему сказал Сальников. – И достать мне их негде. И синтезировать я их не могу, я же не химик.

– Бросьте, Антон Григорьевич, – махнул рукой майор. – А интернет на что? Да и не нужно синтезировать. Вот, к примеру, вы от давления что пьёте?

Сальников не понял, в какой момент в руках его собеседника появилось несколько сколотых скрепкой листов с убористым текстом.

– Так, серьёзный препарат, – он назвал таблетки, которые ему действительно посоветовал терапевт пару месяцев назад. – Что ж вы, Антон Григорьевич, вам всего-то сорок один. Но этим, пожалуй, не отравишь, – рассуждал вслух майор. – А вот тёща ваша, Светлана Леонидовна, – он споткнулся, полез в распечатки сверяться, хмыкнул – бывают же совпадения, – тёща, недавно преставившаяся, от нервов пила настоечки, в том числе и, – майор снова заглянул в бумаги и по слогам прочитал название. – А травки, знаете, вещь такая. Пять капель – и спишь спокойно, пятьсот – уснул навсегда.

Сальников его уже не слушал. Вспышкой сработало воспоминание: вот он открывает дверь в кабинет, и по коридору расползается гнилостная сладость тёщиных капелек…

– Если вы меня не арестовали, то я пойду! – Сальников распрямился, как складная рулетка, пощёлкивая суставами.

– Да погодите. Пойдёте, конечно, пропуск вам только выпишу, – майор закопошился в стопке серых пористых бланков. – Вы зайдите ко мне… да вот завтра хотя бы. Только уж из города не уезжайте, ладно?

Сальников хотел отправиться домой, чтобы спокойно всё обдумать, но поехал почему-то на работу.

Эмма Витольдовна кажется подкарауливала его у входа в кабинет.

– Ну что, Антон Григорьевич?

Сальников прошёл к своему столу. Подписки о неразглашении с него не взяли, так что некоторое время он размышлял, о чём сказать, а о чём умолчать.

– Вот, вызвали завтра на беседу, – развёл он руками.

Эмма Витольдовна шумно вдохнула.

– Володя, оказывается, умер в Москве, в больнице. Подозревают, что его отравили настойкой «Сон Лакшми», – по наитию сказал Сальников, ничего особо не планируя.

Внезапно сиреной взвыла Зинаида Михайловна, которую Володя называл «переходящей мумией» бюро. Лет ей было уже под 80, и сократить её пытались регулярно. Но Зинаида Михайловна шестым чувством угадывала приближение опасности и уходила на больничный, где и пребывала, пока гроза не минет. С ловкостью, удивительной для её возраста и комплекции, она метнулась к давно забитой раковине и принялась трясти над ней пузырёк с удушающей жидкостью.

– Володя, такой дивный мальчик, – всхлипывала она, – у кого же рука поднялась, кто посмел…

Света подскочила к ней и перехватила пузырёк.

– Прекратите, Зинаида Михайловна! – зашипела она. – Сейчас у вас прихватит сердце, чем вас отпаивать будем? А капли продаются в любой гомеопатической аптеке!

– Аюрведической…

– Тем более! А дивный мальчик дважды писал на вас докладную, требуя уволить балласт, на который тратятся деньги!

– Да я же… – Зинаида Михайловна рухнула на стул. – Я же не из-за денег! Саныча моего не стало, сын в Америке, дочка во Франции. Что мне делать дома одной? Вот хожу, мешаю вам, прав был Володенька…

– Да что вы заладили: Володенька, Володенька… Володенька каждому из нас делал гадости. Обаятельно так, с улыбочкой и сознанием своей правоты.

Сальников поразился перемене в настроении Светочки, но вспомнил слова майора, что та только накануне узнала о беременности.

– Он же выживал вас отсюда, Зинаида Михайловна, причём просто из интереса, – продолжала Света, – Эмма Витольдовна, а на ваш счёт он столько мерзких шуток отпускал! Таня, он же тебя без денег оставлял!

Таня, самая неприметная из коллег Сальникова, была матерью-одиночкой, пришибленной жизненными трудностями. Ни талантов, ни толкового образования у неё не было. По негласному уговору, во всех проектах ей оставляли оформительскую часть, не требующую высокой квалификации. Оставляли все, кроме Царёва. А если учесть, что именно через него проходили самые вкусные заказы бюро, доходы Тани в последние годы снизились вдвое. Чтобы свести концы с концами, она даже взялась мыть полы в конторе.

– Да ладно, чего там, – смутилась Таня. – Владимир Павлович не обязан.

– Он никому не обязан! Ничем! А мы все его любили… И у каждого из нас была причина его ненавидеть.

– Ну уж ненавидеть, вы преувеличиваете, Света, – вмешался Сальников. – Я вот…

– Я вас не осуждаю, Антон Григорьевич, – понизила голос Света. – Никто не осуждает.