Гений и злодейство. 26 рассказов авторов мастер-курса Антона Чижа в честь 225-летия А. С. Пушкина

Вызов к директору принёс Сальникову облегчение. После выступления Светы в комнате воцарилось мучительное для Антона молчание. Он хотел оправдаться, заявить, что не травил Царёва, но его никто слушал, все усиленно делали вид, что заняты. В кабинете директора, к удивлению Сальникова, речь тоже пошла о работе.

– Неплохо, очень ведь неплохо, Антон Григорьевич! – прокомментировал тот давнюю, почти год назад поданную заявку, в которой Сальников предлагал переделать один из ключевых узлов в большом проекте. Проект, к слову, до сих пор кочевал по бюро.

Сальников посмотрел на пожелтевший край титульного листа заявки. Наверное, бумага долго лежала, заваленная другими документами, и оказавшийся на солнце край успел потемнеть.

– Царёв бы лучше справился, – почти механически заметил он.

– Да что вы заладили: Царёв, Царёв! – с досадой отмахнулся директор. – Мне его завиральные идеи знаете где? На одно толковое предложение девять фантазий! Смело, да… а сколько это стоит, он хоть раз посчитал? А кто изготавливать это будет, он думал?

Оба некоторое время помолчали. Наконец директор решительно сменил тему.

– Антон Григорьевич, я уже не в тех годах, конечно, но кое-что ещё могу. Знакомства остались. Похлопочу. А вы возьмите пока, – он выудил из кармана визитку, – это адвокат, который как раз специализируется на таких делах, как ваше.

– Как моё? – поразился Сальников. – Но я ничего не сделал!

– Да я же от чистого сердца… вы позвоните просто, проконсультируйтесь. Берите.

Антон осторожно взял визитку, которой настойчиво тыкал директор.

– Спасибо, – сказал он. И почему-то добавил: – Прощайте.

Дома Сальников задумался, что брать с собой к следователю? Бельё наверное. Ну да, трусы, носки, рубашку чистую. Подумав, сложил в пакет журнал с шахматными этюдами. В шахматы Сальников с подросткового возраста не играл, но задачи решать любил и часто проводил за ними вечер. И тут он поймал заинтересованный взгляд жены. Объясняться не хотелось, поэтому он постарался говорить покороче.

– Володю Царёва убили. Помнишь, учился на первом курсе, когда мы поженились?

Жена кивнула. Хотя Царёв поступил в институт, когда они уже были выпускниками, но его, пятнадцатилетнего вундеркинда, знали все. Сальников подумал, нужно ли ещё что-то сказать, но жена дальнейших объяснений вроде не ждала.

Поженились они на пятом курсе. У них в техническом вузе был дефицит девушек. Ухаживать за хорошенькими Сальников не решался, знакомиться не умел, поэтому стал оказывать знаки внимания однокурснице непривлекательной и непритязательной, а она ухватилась за Антона как за выигрышный лотерейный билет. Любви между ними не было, не появилось и привычки. А было что-то вроде вакуума, скреплявшего их, как Магдебургские полушария, которые не растащить и двум дюжинам лошадей. Порой Антон, задумавшись, натыкался дома на жену и вздрагивал, некоторое время соображая, кто эта женщина. Так после путешествия не узнаёшь спросонья свою комнату. Сальников решил считать это высшей формой привязанности, мол, мы друг для друга как воздух: не замечаем в повседневности, но и прожить один без другого не можем.

Подумав об этом, Сальников вышел в коридор, достал из старого портфеля непонятно зачем собираемую заначку. «Вот и пригодилась», – подумал он и, не считая, поделил пачку купюр пополам. Половину сунул в карман брюк, а вторую, вернувшись на кухню, положил перед женой на стол.

– Деньги. На первое время.

Жена ничего не ответила.

Перед визитом к следователю Сальников завернул к работе. Ему пришлось прятаться за углом, пока на улице не появилась Света. Он подхватил её под локоть и увлёк в проулок.

– Света, я знаю, вы любили Володю, – начал он мысленно отрепетированную речь, но запнулся.

Лицо Светы сморщилось, она, кажется, собралась заплакать.

– Антон Григорьевич, я же не знала, что вы… Вы никогда не говорили, не намекали…

Сальников смутился.

– Света, так получилось, что я знаю, что вы беременны. У меня есть небольшая сумма, вам пригодится, возьмите.

– Но… Я даже не решила, оставлю ли я ребёнка!

Эта мысль Сальникову в голову не приходила.

– Всё равно, вам нужно, – он неловко сунул конверт с разномастными купюрами в руки Светочке и, решительно развернувшись, почти побежал прочь.

Следователь встретил Сальникова ещё более доброжелательно, чем накануне.

– Антон Григорьевич! Приятно вас видеть!

– Я пришёл сознаться. Чистосердечно, в убийстве Царёва, – торопливо выпалил Сальников, опасаясь, что если он промедлит, то уже не сможет и рта открыть.

– А это правильно! – обрадовался майор. – Это повлияет на приговор, в вашу пользу, конечно. Вы же умный человек, всё, наверное, просчитали, да? Нет-нет, я не осуждаю! – он замахал руками, словно пытался разогнать двусмысленность сказанного. – Содействие следствию в суде будет отмечено, обещаю! Вот вам бумага, ручка. Чаю, может, налить? Ну нет так нет… А всё-таки, чем вы его? Ну не капельками же… Это я так, для затравки сказал.

Антон помотал головой, не отрываясь от листа, на котором уже вывел «Чистосердечное признание».

– Я подменил ему несколько карабинов. Он ходил со старыми, стальными. Они хранились у нас в бюро, у нас же секция альпинизма чуть ли не с семидесятых работает. Знал, где они лежали. Подменил на титановые.

– Где же вы их взяли? – удивился следователь.

– Украл у коллеги, Эммы Витольдовны. Во времена её молодости они были в моде, потом выяснилось, что хоть и прочные, но хрупкие. Она часто про это рассказывала. Вот, напросился к ней в гости, разговорил, попросил показать…

– Сомнительный план. Он же шёл в связке, нужно было, чтобы все карабины разом сломались. К тому же его напарник мог быть человеком опытным.

– Не мог, – оборвал его Сальников. – Это же Царёв. Он бы не потерпел рядом человека опытного. Ему нужно было, чтобы им восторгались… желательно, девушка. Да и не хотел я убивать его напарника. Я надеялся, что он сорвётся, вывихнет руку или ногу. Чтобы застрял на горе в ожидании спасателей.

– Но зачем?

– Это была вторая часть плана. А первая – слегка его притравить. Я ему подсыпал в еду иммунодепрессанты. У моей жены системная волчанка, так что они дома были. – Сальников на минуту замолчал, вспомнив некстати, что именно из-за этого детей у них с женой и не было. В голове сразу всплыла беременная Света.

– Угощал его, домашним, и сам ел, конечно, чтобы подозрительно не было, – продолжил Антон, – из респираторных инфекций не вылазил.

– И всё равно не понимаю…

– Ну как же, – поразился непонятливости майора Сальников. – Он в горы простывшим ушёл, но слишком увлечён был новой девушкой, чтобы отказаться от похода. Пижон. По моим прикидкам, к походу у него уже была начальная стадия пневмонии. За пару дней он должен был подняться на достаточную высоту, чтобы начался отёк лёгких. В принципе, можно было с карабинами и не возиться, но если бы он застрял на высоте с пневмонией…

– Да вы гений, – восхитился майор. – Изящно и недоказуемо! Вы пишите, – поторопил он Сальникова. Тот торопливо продолжил писать.

Дверь открылась и майор вскочил. Вошедший был в гражданском, но Сальников чувствовал исходившую от него власть, словно запах дорогого одеколона.

– Что у тебя, Серов? – поинтересовался он у майора. Сальников впервые услышал фамилию майора и удивился, как она подходит. Серов. Серый волк.

– Вот, гражданин Сальников признался в убийстве Владимира Царёва! – доложил майор.

Большой босс, как мысленно окрестил его Сальников, взял лист с признанием, без всякого интереса прочёл и бросил на стол.

– Взрослый же человек, Антон Григорьевич, – обратился он к Сальникову. – Ну и зачем вы это придумываете? Голову нам морочите. И ты, Серов, всё в игры психологические играешь… Экспертиза пришла. От разрыва аневризмы ваш Царёв умер. Идите домой, Антон Григорьевич, не занимайтесь глупостями.

Сальников почему-то вышел не в те двери, через которые входил; не в переулок с решётчатой оградой, а на площадь. По прихоти светофоров автомобильные потоки замерли невдалеке, и перед Сальниковым открылось безжизненное асфальтовое поле. Антон сделал шаг по направлению к нему и остановился. Он подумал, что без своего мучителя Царёва он словно осиротел. Вся жизнь его теперь – пустое серое поле, и идти по нему некуда, не к кому, да и незачем.

Дарья Копосова.