Милый друг

– Так вот, когда привратник ляжет спать, около полуночи придите ко мне на площадь Согласия. Я буду ждать вас в карете против морского министерства.

– Я приду.

– Наверно?

– Наверно.

Он взял ее руку и пожал ее:

– О, как я вас люблю! Какая вы хорошая и смелая! Так вы не хотите выходить замуж за маркиза де Казоля?

– О нет!

– Ваш отец очень сердился, когда вы ответили отказом?

– Еще бы! Он хотел снова отправить меня в монастырь.

– Вы видите, что необходимо быть очень энергичной.

– И я буду.

Она смотрела на широкий горизонт, вся поглощенная мыслью о предстоящем похищении. Она отправится далеко… далеко… с ним!.. Она будет похищена!.. Она гордилась этим. Она не думала о своей репутации, не думала о том, что с ней может случиться нечто позорное. Знала ли она вообще что-нибудь об этом? Подозревала ли она?

Госпожа Вальтер обернулась и крикнула:

– Иди же сюда, детка. Что ты там делаешь с Милым другом?

Они присоединились к остальным. Разговор шел о предстоявшей в скором времени поездке на курорт.

Обратно поехали через Шату, чтобы не возвращаться той же дорогой.

Жорж молчал. Он думал. Итак, если у этой девочки хватит смелости, он достигнет наконец успеха. В течение трех месяцев опутывал он ее сетью своей неотразимой нежности. Он обольщал, пленял, завоевывал ее. Он заставил ее полюбить себя так, как только он умел это делать. Он без труда завладел душой этой легкомысленной куколки.

Сначала он добился того, что она отказала маркизу де Казолю. Теперь она готова была бежать с ним. Другого средства не было.

Он прекрасно понимал, что госпожа Вальтер никогда не согласится отдать ему свою дочь. Она еще любила его и всегда будет любить сильно и упорно. Он сдерживал ее своей рассчитанной холодностью, но чувствовал, что бессильная, всепоглощающая страсть владела ею. Никогда он не сможет сломить ее. Никогда она не допустит, чтобы он получил Сюзанну.

Но раз девочка будет у него, далеко от них, он поведет переговоры с отцом, как равный с равным.

Поглощенный своими мыслями, он отвечал отрывистыми фразами, когда к нему обращались, не вслушиваясь в то, что ему говорили. Когда въехали в Париж, он, казалось, пришел в себя.

Сюзанна тоже задумалась; колокольчики четверки лошадей звенели у нее в ушах, и перед ней проносились бесконечные дороги, озаренные вечным лунным светом, темные леса, через которые они будут проезжать, харчевни на краю дороги и кучера, поспешно меняющие им лошадей, потому что все ведь догадываются, что за ними погоня.

Когда коляска подъехала к особняку, Жоржа начали просить остаться обедать. Он отказался и пошел домой.

Поев немного, он привел в порядок свои бумаги, точно собираясь в далекое путешествие. Он сжег компрометирующие его письма, остальные спрятал, написал нескольким друзьям.

Время от времени он смотрел на часы и думал: «Сейчас там идет, наверно, жаркий бой». Сердце у него сжималось от волнения. Что, если не удастся! Но чего ему бояться? Он всегда сумеет выпутаться! А как крупно он играл в этот вечер!

Он вышел из дому около одиннадцати часов, побродил немного, взял карету и остановился на площади Согласия, у арки морского министерства.

Время от времени он зажигал спичку и смотрел на часы. Около двенадцати его охватило лихорадочное волнение.

Каждую минуту он высовывал голову из окна кареты и смотрел, не идет ли она.

Где-то вдали пробило двенадцать, потом еще раз, ближе, потом где-то на двух часах сразу и наконец опять совсем далеко. Когда раздался последний удар, он подумал: «Кончено. Все погибло. Она не придет».

Он решил, однако, ждать до утра. В таких случаях надо быть терпеливым.

Скоро он услышал, как пробило четверть первого, потом половину, потом три четверти, и наконец все часы повторили друг за другом час, как раньше пробили двенадцать.

Он больше не ждал, он сидел, теряясь в догадках, не понимая, что могло случиться. Вдруг женская голова заглянула в окошко кареты, и голос спросил:

– Вы здесь. Милый друг?

Он вздрогнул. У него захватило дыхание.

– Это вы, Сюзанна?

– Да, это я.

Он не мог достаточно быстро повернуть ручку дверцы и повторял:

– Ах!.. это вы… это вы… входите.

Она вошла и упала на сиденье рядом с ним. Он крикнул кучеру:

– Поезжайте!

Карета двинулась.

Она тяжело дышала, будучи не в состоянии говорить.

Он спросил:

– Ну, как это произошло?

Близкая к обмороку, она прошептала:

– О! Это было ужасно, особенно с мамой.

Он волновался и дрожал.

– С вашей мамой? Что она сказала? Расскажите мне.

– О! Это было ужасно. Я вошла к ней и рассказала всю историю, которую заранее хорошенько обдумала. Она побледнела и стала кричать: «Никогда! Никогда!» Я плакала, сердилась, клялась, что выйду замуж только за вас. Мне показалось, что она готова была меня ударить. Она выглядела как безумная; она объявила, что завтра же отошлет меня в монастырь. Я никогда не видела ее такой, никогда! Папа услыхал все ее глупости и вошел. Он не так рассердился, как она, но заявил, что для меня это недостаточно хорошая партия. Они меня вывели из себя, и я тоже кричала еще громче, чем они. И папа драматическим тоном, который к нему совсем не идет, велел мне выйти. Это окончательно побудило меня решиться бежать с вами, и вот я здесь. Но куда мы едем?

Он нежно обнял ее за талию; с бьющимся сердцем, он жадно слушал ее рассказ. Жгучая ненависть к этим людям росла в нем. Но их дочь была с ним, в его руках. Теперь он им покажет себя!