Потом он повернулся к нему спиной и отошел к камину.
К Мадлене вернулось ее хладнокровие, и, видя, что все погибло, она была готова на любую дерзость. Глаза ее горели огнем напускной, вызывающей смелости; она свернула кусок бумаги и зажгла, как для приема, все десять свечей в дешевых канделябрах, стоявших по углам камина. Потом она прислонилась к доске камина, приблизила к потухающему огню свою босую ногу, причем юбка ее, которая едва на ней держалась, слегка приподнялась, достала из розовой коробки папиросу, зажгла ее и закурила.
Ожидая, пока ее соучастник оденется, комиссар подошел к ней.
Она дерзко спросила:
– Что, часто вы занимаетесь этим ремеслом?
Он серьезно ответил:
– Могло быть реже, сударыня.
Она презрительно улыбнулась:
– Очень рада за вас, некрасивое занятие.
Она делала вид, что совсем не замечает, не видит своего мужа.
Господин, лежавший в постели, тем временем поднялся и стал теперь одеваться. Он надел брюки, ботинки и, застегивая жилет, подошел к ним.
Блюститель закона обратился к нему:
– Ну, скажете ли вы мне теперь, кто вы?
Тот не ответил. Комиссар сказал:
– В таком случае я вынужден буду вас арестовать.
Тогда человек внезапно вскричал:
– Не трогайте меня, моя личность неприкосновенна!
Дю Руа бросился к нему, словно желая его раздавить, и прошипел ему прямо в лицо:
– Мы вас застали на месте преступления… на месте преступления… Я могу вас арестовать, если захочу… да, я могу. – Потом с дрожью в голосе он сказал: – Это Ларош-Матье, министр иностранных дел.
Полицейский комиссар отступил, пораженный, и пробормотал:
– В самом деле, сударь, скажете ли вы мне, наконец, кто вы такой?
Тот наконец собрался с духом и громко сказал:
– На этот раз этот негодяй не солгал. Я действительно Ларош-Матье, министр.
Потом, указывая рукой на грудь Жоржа, где виднелось, точно огонек, маленькое красное пятнышко, он сказал:
– И этот подлец носит на своем фраке орден Почетного легиона, который я ему дал.
Дю Руа побледнел, как мертвец. Быстрым движением он вырвал из петлицы коротенькую красную ленточку и бросил ее в камин.
– Вот цена орденам, которые даются такими мерзавцами, как вы.
Они стояли друг против друга, взбешенные, стиснув зубы, сжав кулаки: один – худой, с распушенными усами, другой – толстый, с закрученными усами.
Комиссар быстро стал между ними и, разнимая их, сказал:
– Господа, вы забываетесь, держите себя с достоинством.
Они замолчали и отвернулись друг от друга. Мадлена стояла неподвижно и продолжала курить, улыбаясь.
Полицейский чиновник сказал:
– Господин министр, я застал вас наедине с госпожой Дю Руа, здесь присутствующей; вы были в постели, она почти нагая. Ваша одежда перемешана и разбросана по комнате. Все это является доказательством факта прелюбодеяния. Вы не можете отрицать очевидности. Что вы имеете возразить?
Ларош-Матье пробормотал:
– Я ничего не имею сказать. Исполняйте свой долг.
Комиссар обратился к Мадлене:
– Признаетесь ли вы, что этот господин ваш любовник?
Она ответила вызывающе:
– Я не отрицаю, он мой любовник.
– Достаточно.
Затем комиссар сделал несколько заметок относительно расположения комнат и состояния квартиры. Когда он закончил писать, министр, который тем временем уже оделся и ждал с пальто и шляпой в руках, спросил его:
– Я вам еще нужен? Что я должен еще сделать? Могу я удалиться?
Дю Руа повернулся к нему и, нагло улыбаясь, сказал:
– Помилуйте, зачем! Мы закончили. Вы можете снова лечь в постель, милостивый государь. Мы оставим вас одних. – И, коснувшись пальцем рукава полицейского чиновника, прибавил: – Идемте, господин комиссар, нам здесь больше нечего делать.
Комиссар, несколько удивленный, последовал за ним; но на пороге комнаты Жорж остановился, чтобы пропустить его вперед. Тот церемонно отказывался.
Дю Руа настаивал:
– Пройдите же.
Комиссар ответил:
– После вас.
Тогда журналист поклонился и с иронической вежливостью сказал: