Приключения Джейкоба Фейтфула

– Нет, сэр, я сам привез его. Он лежит вверху в маленькой корзине.

Уинтерботем, который, по-видимому, особенно любил салат, остался доволен этим ответом и медленно отошел от реки.

– Ну, – сказал мне Том, отирая лоб, – как я рад, что вижу все это! Жаль, что отца нет с нами; надеюсь, молодря дама опять споет.

– Вероятно, – ответил я, – ведь забава только что началась. – Но пойдем, поможем выгружать вещи и провизию.

– Вот чудное местечко для репетиций. Зеленый лужок будет нашей сценой! – закричал Пигва, обращаясь к остальным участникам пикника.

Его выбор одобрили; приготовления закипели. Корзины распаковали, и на свет появилось холодное мясо различного рода, цыплята, паштеты, всевозможные пироги, пирожки, сладости и так далее.

– Это не бутафорский пир, – сказал Тинфойл. – Куры не деревянные, и вино не заменяется жидким пивом. Банкет, который Дон Жуан дал Командору – ничто перед нашим.

– Все театральные банкеты – фарсы, – прибавил другой актер.

На траве разложили скатерть, на ней расставили тарелки, положили ножи и вилки. Дамы хлопотали так же, как и мужчины; некоторые вытирали стаканы, некоторые насыпали соль в солонки. Титания приготовляла салат, и м-р Уинтерботем, ничего не делавший, подошел к ней.

– Могу я просить у вас, как милости, не слишком мелко крошить салат? Он от этого теряет вкус.

– Какой вы любитель травы! Чистый Навуходоносор[32 - Навуходоносор II – вавилонский царь (605–562 до н. э.). При нем в Вавилоне были сооружены висячие сады.]! Но, если вам угодно, сэр, я послушаюсь вас.

– Кто умеет жарить рыбу? – крикнул Тинфойл. – Здесь две камбалы и несколько угрей. Где Калибан?

– Тут, сэр, – ответил Дженкинс, который стоял на коленях и раздувал костер, – я должен разогреть суп.

– А где Стефано?

– Замораживает вино, сэр.

– Кто же может приготовить рыбу, спрашиваю я?

– Я, сэр, – ответил Том, – но не без масла.

– Ты получишь масло, о возмутитель стихий! – произнес Тинфойл.

Через полчаса все было готово. Красивая Титания боялась сырости и оказала мне честь, усевшись на мою куртку. Остальные дамы тоже поместились вокруг скатерти; принесли и суп, а Пигва и Уинтерботем, по приказанию Титании, отправились за вином и другими напитками. Уинтерботем грозно посматривал на своего противника, Пигва не был вполне спокоен. Том только что снял сковороду с костра, и на ней еще прыгал жир. Пигва-Уэстерн, поставив свою ношу, собирался усесться. В эту минуту в голову Тома пришло желание подшутить, однако он не осмелился сам привести в исполнение свой план. Уинтерботем помещался перед Томом; Пигва стоял к ним спиной. Том посмотрел на Уинтерботема, украдкой указал ему на сковороду, а потом на Пигву. В одну минуту Уинтерботем уловил намек, схватил сковороду и толкнул Пигву; тот, желая смягчить ушиб от падения, поджал под себя руки. О ужас! – они попали на горячую сковороду, которую под него пододвинул его враг.

– Ой, ой! – закричал Уэстерн, подпрыгивая в воздух. Сковорода так и прилипла к его рукам.

Когда раздался вопль Пигвы, все перепугались, вообразив, что его укусила змея; произошла суматоха, но, заметив причину его воплей, все расхохотались, и даже его ожог не мог удержать их от смеха. Все это было слишком смешно. Хотя Уэстерну выразили сочувствие, но бедняк ничего не слушал. Он побежал к берегу реки лечить руки, а м-р Уинтерботем в глубине души наслаждался своей местью. Ведь никто, кроме Тома, не подозревал, что это было сделано умышленно. Удовольствие Пигвы пропало, остальные же не смущались. Ограничились только фразами: «бедный малый», или «жаль Уэстерна».

Кушанья быстро уничтожались. Остаток съестного давали нам, и мы ели с аппетитом. М-р Уинтерботем приналег на салат. Вдруг он страшно побледнел… Ему сделалось нехорошо. Все решили, что это случилось от масла, которым был приправлен салат. Но и его несчастье не уменьшило веселья. Вино и грог помогли обоим пострадавшим, и к концу дня они пришли в хорошее настроение и опьянели.

Но всему бывает конец. Наступило время возвращаться. Снова упаковали корзины и под присмотром Титании уложили посуду. Все общество уселось в ялики, Пигва поместился во втором, Уинтерботем остался в нашем. Едва мы отчалили, как заметили, что на берегу забыли ведро со льдом, в котором холодили винные бутылки. Мы вернулись и взяли его. М-р Уинтерботем, сильно выпивший, шумел, пугая Титанию и других дам. Он все признавался в любви королеве волшебниц, порывался броситься к ее ногам и раскачивал ялик, подвергая его опасности перевернуться. Наконец Том предложил ему сесть на ведро против красавицы, чтобы он мог все время без опасности говорить с ней. Уинтерботем согласился. Когда он опускался, Том снял крышку, и Уинтерботем погрузился в полурастаявший лед. Но у него в голове шумело, и он ничего не заметил. Толстяк продолжал болтать всякий вздор, но вот он почувствовал действие холода.

– Право… право, ночь очень сыра… Выступила роса… Скамейка совсем мокрая, прекрасная Титания, – забормотал он.

– Пустяки, воображение, мистер Ботем, – ответила Титания, восхищенная проделкой Тома. – Вы просто хотите отойти от меня; но, если вы пересядете на другое место, я никогда больше не буду разговаривать с вами.

– Царица души моей, прекрасная Титания, приказывайте только, ваш раб хочет повиноваться!

– А все-таки скамейка сыровата, – сказал Тинфойл, – позвольте, Уинтерботем, насыпать на нее немножко песку.

Тинфойл вынул большой бумажный мешок с солью и рассыпал его по льду.

Уинтерботем остался на прежнем месте, и когда мы подошли к Воксхоллскому мосту, он примерз ко льду, который отвердел благодаря соли. Бедняк жаловался на холод, дрожал, старался подняться с места, но не мог извлечь себя из ведра.

Он ослабел, говорил все меньше и меньше, наконец совсем замолк и, когда мы подошли у Уайтхоллской пристани, крепко-накрепко примерз. Мы его освободили не без труда, но он не был в состоянии держаться на ногах, и его отправили домой в наемном экипаже.

– Было жестоко так наказать его, мистер Тинфойл, – сказала Титания.

– Да, пожалуй, – ответил он, подавая ей руку. Все разошлись. Так окончился пикник, который, по словам Тома, был самым смешным происшествием в его жизни.

Глава XXVIII

В первое воскресенье после пикника я решил навестить Тернбулла и, проводив в церковь Мэри, отправился пешком к его вилле. У ворот я спросил, дома ли он.

– Да, сэр, – ответила старуха-привратница, особа общительная и всегда хорошо относившаяся ко мне. – И миссис тоже дома.

Я прошел по аллее длиной в сотню ярдов, которая вела к подъезду, позвонил; мне отворил слуга, которого я еще не видал.

– Где мистер Тернбулл? – спросил я.

– Он у себя в комнате, сэр, – ответил слуга, – только скажите, как доложить о вас? Принимают не всех.

Надо заметить, что я не был в куртке; я теперь зарабатывал достаточно денег, и потому одевался, как все на берегу. Очевидно, лакей принял меня за джентльмена. Я сказал свою фамилию; слуга ушел, вскоре вернулся и позвал меня с собой. Я был очень удивлен. Куда девался дворецкий, «м-р Мортимер», и два лакея в важных ливреях с длинными эполетами и кистями? Новый слуга был одет в простой коричневый сюртук со светло-синим воротником и брыжами. Однако я узнал все, что случилось, едва вошел в кабинет Тернбулла, который сам он настойчиво называл своей каютой. И это название казалось подходящим, так как в комнате были только две маленькие полки с книгами, а все остальное ее пространство наполняли его любимые гарпуны, черепа дельфинов, челюсти акул, обломки кораллов, шкуры медведей бурых и белых, несколько моделей судов, принадлежавших двоим Тернбуллам и служивших им во время гренландских экспедиций за китами. Это был полный музей вещей, которые капитан собрал во время своих странствий. В углах виднелись эскимосские одежды, украшения и орудия; шкуры редких зверей, например черных лисиц, устилали пол. Морской ящик, полный различных предметов, тоже служил убранством комнаты, к досаде м-с Тернбулл, которая не раз тщетно старалась заставить мужа выбросить все это. Единственной мебелью служили два дивана, большой стол посредине комнаты и три или четыре тяжелых стула. Украшение стен составляли лишь раскрашенные гравюры в рамках, изображавшие ловлю китов, а также два или три наброска, сделанные братом моего старого друга.

Капитан Тернбулл сидел в утреннем халате; мне показалось, что он не совсем здоров или, во всяком случае, встревожен.

– Благодарю тебя, Джейкоб, что ты пришел. Я хотел было побранить тебя за то, что ты не явился раньше, но теперь так рад тебя видеть, что не могу ворчать. Почему ты не был так давно?

Я рассказал ему о перемене моего положения и прибавил, что чувствую себя очень счастливым.

– Очень рад слышать это, Джейкоб; желаю тебе всегда быть довольным. Ну, садись на диван и поболтаем. Мне нужно рассказать тебе многое. Ты, вероятно, заметил перемены? А?

– Да, сэр; я заметил, что мистера Мортимера не видно.

– Вот именно. Мортимер или, вернее, Джон Снобе – мошенник; он сидит в Ньюгетской тюрьме и его судят; я намереваюсь отправить этого вора в путешествие… для здоровья, так как поймал его с поличным и не буду к нему сострадательнее, чем к акуле, попавшейся на крючок. Но это еще не все. Тут было настоящее возмущение с попыткой отнять у меня управление кораблем. Но я всех сковал и приказал наказать. Деньги, Джейкоб, часто великое проклятие, поверь мне.

– Не многие разделяют ваше мнение, сэр, – заметил я со смехом.

– Может быть. Потому что люди, имеющие их, довольствуются тем значением, которое они дают им; а не имеющие вечно вздыхают о них, точно это единственная вещь в мире, которую стоит иметь. Но я расскажу тебе все, что случилось с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз.

Хотя капитан говорил приблизительно три часа, я постараюсь сократить рассказ. М-с Тернбулл все чаще и чаще разъезжала в своей карете, знакомилась с новыми «знатными» людьми и увеличивала расходы; капитан возражал против этого в сильных выражениях. Она не обращала внимания на его слова; кроме того, он случайно узнал, что деньги, которые еженедельно выдавались им на покрытие расходов, она тратила неизвестно куда и что два счета не были оплачены. Произошла ссора, капитан пожелал узнать, на что ушли деньги. Сначала м-с Тернбулл презрительно вскинула голову и удалилась из комнаты, поматывая тремя желтыми страусовыми перьями, которые украшали ее шляпу. Это не удовлетворило капитана, человека очень положительного; он дождался возвращения жены и потребовал определенного ответа. М-с Тернбулл заговорила об издержках, которых требовало его положение, и так далее. Он возразил, что его положение требовало уплаты по счетам. М-с Тернбулл заговорила о высшем обществе. Но на вопрос, что она сделала с деньгами, ответила только: «Истратила на булавки». – «На булавки! Тридцать фунтов в неделю на булавки! Да на эту сумму можно было бы накупить столько гарпунов, что их хватило бы на три китобойные годичные экспедиции». Она больше ничего не сказала, назвала мужа грубияном и попросила дать ей нюхательной соли. Тернбулл дал ей передохнуть до следующего утра. Между тем ему прислали и другие счета, всего на шестьсот фунтов; он оплатил их.

– Теперь, миссис Тернбулл, скажите мне, что вы сделали с этими шестьюстами фунтами? – спросил он, увидев жену.

Она сердилась, отказывалась отвечать, негодовала, грозила разводом. Он заметил, что она может поступать, как ей угодно, но что денег она больше не увидит. У нее сделалась истерика, и она пролежала целый день, Тернбулл не зашел к ней, а лег спать; но, чувствуя печаль и тревогу, поднялся на рассвете, стал бродить по комнате и вдруг из своего окошка увидел, как к ограде двора подъехала телега. Из нее выскочили какие-то люди, вошли в дом и скоро вернулись с двумя большими корзинами в руках. Капитан снял со стены один из гарпунов, прошел кружным путем вниз к выходу и очутился подле телеги в ту минуту, когда в нее ставили корзины. Он велел мошенникам остановиться и схватил лошадь под уздцы; но вместо ответа ее погнали; она дернула, Тернбулл упал, и телега чуть не переехала через него. Тут он бросил гарпун в лошадь; она упала, люди тоже, так как гарпун задел и их. Тернбулл схватил мошенников, позвал на помощь, велел призвать констеблей и передал им пойманных. Оказалось, что Мортимер выдал им корзины с лучшим вином Тернбулла и с разными другими предметами, которые доказывали, что у дворецкого были свои ключи от всех шкафов и чуланов. Выяснилось также, что Мортимер, вернее, Снобе уже несколько времени делал такие вещи. Оставив виновных и захваченные вещи на попечении двух констеблей, Тернбулл вернулся в дом с третьим полицейским. Дверь отворил сам Мортимер; он прошел с капитаном в его кабинет и объявил, что немедленно отказывается от места, так как раньше всегда служил у джентльменов. Снобе потребовал вознаграждения по заслугам. М-р Тернбулл нашел, что это требование вполне законно, и передал его констеблю.