Шабашник

Ну, само собой. Когда-то всей деревней туда ходили, так было кому приглядеть – кто снег огребёт, кто доску прибьёт, а когда и на рубероид скидывались.

Сергей 9-53

Но теперь-то у всех скважины, про колодец вспоминают только если электричество вырубят – вот его и забросили. Туда на постоянку только Колян, наверное, и ходит.

Геннадий 9-55

Так Колян тут и отжёг. Исправил он колодец, теперь он что твоя игрушка новогодняя!

*фото колодца, обшитого плакатами с Дедом Морозом, Снегурочкой, ветками ели и надписью «С новым 2011 годом!» *

Сергей 9-56

Офигеть!

Сергей 10-01

А я чего-то не разберу – это картон какой-то или ткань?

Геннадий 10-01

Это фанера крашенная.

Сергей 10-02

Значит, не только нарядно, но и надёжно!

Сергей 10-02

А где он этого добра набрал? Спёр что ли?

Геннадий 10-04

Говорит, с лыжной базы из Чухломы притащил. Базу закрыли, она запертая стоит. То есть замок-то на двери – всё в порядке, а вот окна бичи выставили и всё ценное вынесли. А на сарайке рядом даже дверь вынесли – там эти транспаранты и лежали.

Геннадий 10-05

Говорит, чего, думаю, добру пропадать? Взял и притащил эти листы. Теперь так смотрится необычно.

Сергей 10-07

Ага, учитывая, что до НГ ещё три месяца.

Геннадий 10-08

Во-во. Такая осень хмурая вокруг и тут – бац! С Новым Годом)

Сергей 10-09

Не, ну он по любому молодец. А то бы и фанеру бичи те же спалили, и колодец бы рухнул не сегодня, так завтра.

Геннадий 10-10

Так и я говорю, молодец мужик. Тебе привет передаёт!

Сергей 10-12

И от меня ему респект! Ваще рулит дядька!

В тамбуре в очереди к выходу перед Сергеем стояла пара – молодые мужчина и женщина лет двадцати пяти-тридцати. Женщина обнимала мужчину за талию, а у того правая рука лежала на плече подруги, а в левой он держал двумя пальцами за ручку над пробкой на две трети опорожненную бутылку светлого пива. Оба были среднего роста, подтянутые. Можно было бы назвать их даже атлетичными, но это мешала сделать бутылка. Женщина обернулась на Сергея, игриво усмехнулась и, высвободив руку, поправила прядь светло-русых волос. Мужчина обернулся на Сергея, осмотрел его с ног до головы, и, не меняя выражения лица, повернулся обратно.

– Извините, а вы не знаете, как пройти к Бородинскому полю? – спросил Сергей.

Женщина, не переставая улыбаться:

– Смотрите. Вот вы выйдете из поезда и сразу идите за вокзал, там улица будет Бородинская. Вот по ней идите – прямо куда надо и придёте. Но там далеко идти, километра три будет. Можно на автобусе съездить, но он не очень часто ходит.

– Спасибо большое, я, наверное, пешком.

Выйдя из поезда, Сергей первым делом огляделся. Свежий ветер расшевелил насупившиеся с утра тучи и они почти все скрылись с неба, разбежавшись по своим кучевым делам. Только несколько тучек среднего размера задержались над зданием выкрашенного жёлтой краской вокзала. Здание было бы похоже на сотни других вокзалов, встречающих пассажиров в забытых богом местах, где во всей окрестности с горем пополам проживает пара тысяч человек, если бы не барельефы «1812» и «1942» у входа и если бы не увенчивающая крышу стелла со звездой на вершине. С этими атрибутами здание взирало на смотрящего с внушающей почтение горделивой скромностью, тем более что вокруг здания разбит парк с аккуратно подстриженными деревьями и кустами, чего в других богом забытых местностях уже не встретишь. Благообразие, перед которым не стыдно и шапку снять.

Чтобы сразу составить план мероприятий, Сергей пошёл взглянуть на расписание электричек обратно. Ага, значит вот как. Ближайшая в двенадцать ноль одну, но уж очень рано, если до поля и обратно больше часа ходьбы. Подходит скорее всего та, которая в пятнадцать десять или после неё, в шестнадцать тридцать семь. Нормально.

На скамеечке под расписанием сидел нервный худощавый мужчина немного старше Сергея. Мужчина озирался по сторонам, вглядывался куда-то в парк, будто надеялся, что его встретят, но, никого не дождавшись, он встал и пошёл в другую, противоположную вокзалу сторону, прямо через железнодорожные пути. Сергею показалось, что у него в волосах седина.

Предчувствуя свидание с самой историей, с вечным, предвкушая только самое хорошее, Сергей спустился с платформы и за спиной услышал звонкое журчание. Он оглянулся и увидел ту самую приветливую молодую женщину, которая недавно стояла перед ним в тамбуре. Теперь со спущенными трусиками и джинсами она сидела на корточках под лестницей и взирала на Сергея с возмущённым изумлением, готовым перейти в полный благородного негодования иступлённый вопль, будто тот посмел ворваться в её будуар. Её глаза уже округлились, губы обрели жёсткость и решительность, как у статуи Родины-матери. Сергей чертыхнулся, плюнул, резко развернулся и, свернув с дорожки, не оглядываясь пошёл через парк строго по диагонали, оставляя в покое возмущённую наcедку.

Внутри Сергея всё бушевало. Вроде бы чего такого – ну справляет нужду барышня под платформой, что с того? Будь это не Бородино, а место с другим именем, то ничего, кроме стыда за вполне здорового и не пьяного человека, почему-то не желающего идти в расположенный на станции туалет, не было бы. Но здесь это воспринималось как надругательство над святыней. Только какой святыней? Рядом ведь ни постаментов, ни могил, ни памятников – один перрон железнодорожный. Так даже не над перроном надругательство происходит, а под ним. Или воспринять это как осквернение аккуратного парка? Так ведь тогда не осквернение, пожалуй, а удобрение. Конечно, тут могли бы проходить другие люди – например, дети, которым на такое смотреть не стоило. Но кроме Сергея и молодой женщины людей вокруг не было. Её этот перформанс не смущал, Сергея тоже сам по себе вид полуодетой девушки не шокировал. Поэтому чего себя накручивать зря? Тем более теперь, проходя мимо магазина с названием «Коопмаг»? Если бы не перспектива проторчать на обоссанной платформе полтора часа до ближайшей электрички назад, Сергей и не пошёл бы по Бородинской улице, которая должна вести к Полю. Но пути назад не было, поэтому пришлось идти вперёд.

Никак не укладывалось в голове, что идёшь по Бородинской улице к Бородинскому полю. Серьёзно, когда идёшь мимо этих невнятно-типовых двухэтажных домов, кирпичных остановок, бессовестных сараев, то кажется что всему внутреннему трепету и восторженности ты обязан только самому себе и кроме как внутри тебя их нигде и нет. А стихи Лермонтова или «Война и Мир» Толстого всё равно, что «Старшая Эдда» или ирландские легенды – дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, сказки.

Дорога сквозь отпевающую свою последнюю осень лесопосадку удивляла подозрительно ровным дорожным покрытием. Видимо, дорожники постыдились воровать и сделали работу на совесть, потому что фонари получились какими-то прямо помпезными, только почему-то стоят они от дороги далеко. Неужели получается осветить дорогу с такого расстояния? Может, в проект ошибка закралась? Стоп! Да ведь это не фонари вовсе, а обелиски!

Порыв ветра обдал Сергея каким-то томным запахом нездешней свежести, в которой было всё: и улыбка пылающих сосновых дров, и прохлада бездонного голубого озера, и берущая за душу проникновенность первой весенней радуги. Придорожные обелиски как будто стали ярче, весомее и чётче благодаря мерцанию откуда-то изнутри, с той, другой стороны.

Оглядевшись, Сергей неторопливо пошёл к памятнику у дороги, к могиле капитана Огарёва. Кем был этот капитан, чем прославился, какие звёзды горели над ним и какой он совершил подвиг, Сергей не знал, но вид этой скромной могилы сперва напомнил поминальные камни у шоссе, разные венки на столбах, рядом с которыми люди отмечали место гибели своих родственников или друзей. От таких стихийных и самодельных мемориалов Сергею всегда хотелось сложить фигу в кармане. Ему казалось, что люди, которые ставят эти монументы, просто выносят своё горе напоказ или пытаются загладить вину перед теми, кому все эти венки с плитами глубоко безразличны.

Но здесь ощущение было иным – монумент казался самодостаточным, не нуждающимся во внимании к себе окружающих. Ему было все равно, где он находится: тут, в ряду других стел и памятников или на замшелом сельском кладбище, ведь и там, и тут над ним было одно и то же небо, к которому он стремился всеми своими гранями.

– Молодой человек, вы идёте к Спасо-Богородскому монастырю?

– Здравствуйте, – ошарашенно-недоверчиво Сергей глянул на непонятно откуда взявшуюся сухощавую старушку, одетую в зелёное долгополое пальто цвета весенней опушки в ясеневом лесу. – Ну, как вам сказать… Я пришёл вообще на Бородинское поле посмотреть. И на монастырь в том числе, конечно.

–Не согласитесь ли вы меня сопровождать? Дело в том, что я должна была встретиться с подругой, но она почему-то не смогла сегодня приехать и теперь я просто нуждаюсь в провожатом. Я хромаю. Тем более, что я буду вам полезна, ведь я очень люблю это Поле и когда-то писала диссертацию о нём.

– Буду весьма рад! – Сергей срочно вспоминал слова из приключенческих романов, чтобы говорить под стать этой даме. – С удовольствием составлю вам компанию и послушаю, потому что сам знаю не так много, как хотел бы.

– Тогда обещаю быть интересным и информированным собеседником – тут старушка улыбнулась посмотрела прямо в глаза Сергею. – Меня зовут Маргарита Викторовна, а похороненный здесь капитан написал в своём дневнике, что накануне битвы он с другом долго смотрел на небо, где горели светлые огни – звёзды. На следующий день Огарёв получил смертельную рану, а его друг, тоже смотревший на небо, получил за храбрость золотую шпагу. Он потом ушёл к звезде пленительного счастья, став декабристом, а в красноярской ссылке начал вести метеорологические наблюдения, то есть продолжил смотреть ввысь.