Балтийская сага

Жаркий был день. Но еще жарче стало Валентину от внезапного прилива радости. Наступление на Выборг! Наконец-то взялись за Финляндию! Эй, эй, вперед, ребята! – захотелось крикнуть из финской глубины, – мы заждались вас…

– Эй! – крикнул Тойво. – Кушать не будешь?

– Буду.

Травников налил молока в свою кружку, откусил от пуллы.

– Что, обрадовался, Ванья? – прищурился на него Тойво. – Ну, почему молчишь? Обрадовался?

– Да! – кивнул Валентин.

– Не радуйся, сатана перккала! Мы не отдадим вам Виипури. Это всегда был наш город.

– Не всегда. – Валентин припомнил слышанную в училище лекцию. – На месте Выборга первое поселение сделали новгородцы.

– Кто?

– Люди из древнего русского города Новгорода. В двенадцатом веке.

– Нет! Крепость Виипури построили свеи.

– Кто?

– Люди из Сведен.

– А-а, шведы. Ну да, крепость они построили. Но первые были там новгородцы…

– Врешь, Ванья!

Угрожающе выпятив нижнюю челюсть, Тойво шагнул к Валентину и схватил его за ворот рубахи. Валентин резким взмахом отбросил руку Тойво. Несколько секунд они стояли лицом к лицу, схлестнувшись взглядами. Потом Тойво усмехнулся и сказал что-то, чего Травников не понял.

Молча они доели пуллу, допили молоко и сели на свои места. Снова взревел трактор и поволок сеялку, снова пошли семена в борозды, снова пыль, пыль…

Вечером приняли душ, поужинали, и Тойво, как обычно, отправился в поселок, – там была у него зазноба. Травников в своей комнате повалился на койку. В раскрытое окно вливался запах пионов из сада. Сирень уже отцвела, теперь пионы были в цвету – вспышки пламени среди зеленых кустов.

Что же теперь будет? – думал Травников, закинув руки за голову. Знать бы, сколько дивизий наступают на Выборг. И что же дальше? Наступление на Хельсинки? А что немцы – смогут они помочь финнам, перебросить в Финляндию хотя бы несколько дивизий? Вряд ли… у них свои заботы… сдержать наше наступление на юге и в центре… Да и, судя по обрывкам разговоров Алвара с сыном, союзники на днях высадились во Франции, – второй фронт наконец-то…

У Тойво оставались еще три дня отпуска, но он решил, что должен срочно возвратиться в свою часть, на фронт. Проводы были спокойные, без сантиментов. Тойво всем сказал «до свиданья», надел на спину ранец и сел на облучок пролетки. Отвезти его на станцию Алвар поручил Травникову.

Жеребец-альбинос резво бежал по красноватой грунтовке. Двое сидели рядком на облучке, издали на них взглянешь – два друга сидят, огорченные предстоящей разлукой. Какое там! Всю дорогу молчали они, враги непримиримые. Но на станции, соскочив с облучка, Тойво взглянул на Травникова с такой, что ли, полуулыбкой и сказал:

– Ванья, ты советский, и я тебя не люблю. И ты меня не любишь. Но мы вместе работали. Как два человека. Верно?

– Верно, – кивнул Валентин.

– Ты не хочешь плохого для нас. Для Суоми. Да?

– И это верно. Не хочу плохого.

– Я тоже не хочу тебе плохого. Прощай.

Он протянул Валентину руку.

– Желаю тебе, Тойво, вернуться живым и жить дальше, – сказал Валентин.

И они, непримиримые, пожали друг другу руки.

Тойво пошел к зданию станции. Обернулся, крикнул:

– А Виипури мы вам не отдадим!

Выборгом войска Ленфронта овладели 20 июня – на одиннадцатый день наступления.

В доме Савалайненов внешне ничего не изменилось. Посевная работа как шла, так и продолжалась, только теперь управлял трактором, чередуясь с Олави, сам Алвар. А Травников сидел на сеялке, следил за укладкой семян, глотал пыль. Как и прежде, чистил хлев и свинарник. По воскресным вечерам, как обычно, Савалайнены пели в гостиной псалмы.

Но – ощущал Валентин в устойчивом быте фермы некую тревогу. Скорее затаенную, чем явную. Алвар и его семья опасались, что после падения Виипури-Выборга советская армия пойдет на Хельсинки. Оккупации Финляндии опасались.

В воскресенье, когда пели псалом, Хильда вдруг прервала игру, – фисгармония словно дух испустила.

– Что такое? – спросил Алвар. – Что с тобой?

Хильда на крутящемся табурете отвернулась к окну и – будто не отцу, а заоконному голубому вечеру сообщила:

– Если русские придут, я буду в них стрелять.

Алвар сердито сказал ей что-то, чего Травников не понял. Хильда провела рукой по рыжеватым кудрям, медленно повернулась и возобновила игру. Псалом был допет до конца.

А что же Травников? Понятное дело: он томился от нетерпеливого ожидания. Выборг взят – а дальше? Почему Совинформбюро (сводки Валентин ловил по воскресеньям, когда Савалайнены уезжали слушать проповедь) не сообщает о боях в Финляндии? Ну да, развернулось огромное наступление в Белоруссии, это замечательно, но почему исчез из сводок финский фронт? Почему наши не продвигаются к Хельсинки?

Томительный июль был полон важнейших событий. Вот взят Минск, взят Вильнюс, вот вошли в Польшу, взяли Люблин. Покушение на Гитлера! Трудно понять, кто покушался, и ужасно жалко, япона мать, что не удалось этого гада укокошить. А вот взяли Брест, и вся Белоруссия теперь очищена от немцев. Здорово!

В начале августа Травников из разговоров болтливой Бригиты с Хильдой понял, что ушел в отставку финский президент Рюти. Что это означало? Рюти был, как знал Валентин, верным сторонником Гитлера. Президентскую должность парламент возложил на Маннергейма. А это что значило? Маннергейма в Советском Союзе не любили, ругали за измену России, – был при дворе Николая II, а стал главнокомандующим враждебной армией…

Что происходило? Травников терялся в догадках.

Перемирие было подписано 19 сентября. И уже через несколько дней на ферме Савалайнена раздался телефонный звонок: двадцать седьмого числа доставить русского военнопленного Травникова на станцию к полудню, к приходу поезда.

В наземной траншее, чьи стенки были облицованы красным кирпичом, Травников и Олави занимались закладкой силоса. Тарахтела машина-трамбовщик, уплотняя измельченную зеленую массу из кукурузы и бобовых трав, источая приятный запах свежести. Вдруг в траншею просунулась голова Алвара в неизменном голубом картузе.

– Валья! – позвал он. – Послезавтра поедешь на станцию.

– Зачем? – Валентин напрягся в ожидании важной новости.

– Не знаю, куда тебя повезут. Сегодня будешь работать. И завтра утром. – Алвар прищурил бесцветные глаза, вгляделся в силосную зеленую массу. – Плотнее трамбуйте, – велел он и отодвинулся от траншеи, ушел.

– Ха-а, он не знает, куда повезут! – усмехнулся Олави, растянув глубокие складки на лице, коричневом от летнего загара. – Кончилась война, домой поедешь, Валья.

– У вас кончилась, у нас еще не кончилась.