Под толщей бетона

– Ах вот ты что. Да нет никакой радиации, она давно прошла.

– Ничего не понял, – Вадик отхлебнул из стакана горячего чая, слишком быстро, так что обжог язык, – бомбы ядерные?

– Ядерные.

– Радиацию выделяли?

– Выделяли.

– И её теперь нет? Может и бомб никаких не было. Тогда откуда в июне зима?

– Ну, в Хиросиме и Нагасаки когда-то тоже бомбы взрывали. Слыхал про такие города? Однако люди там и по сей день живут.

Вадик почесал затылок.

– Ну, Палыч, не темни, любишь ты загадок нагнать, а потом сиди думай, что почём.

– Думать, молодой человек, это одно из великих дарований природы нашему виду, не забывай и почаще пользуйся.

– Ой, сострил, ржу не могу. Ха-ах. Да ну тебя.

Парень беззлобно огрызнулся, встал, намереваясь уйти.

– Да ладно, не накаляйся, садись, попробую объяснить. Вот слушай. Если по-простому, то для бомб применяются вещества, которые в результате реакции, при взрыве, выделяют огромное количество энергии и радиации. Но эти вещества быстро распадаются, и перестают излучать. Ну так задумано. Это же оружие. Представь если бы, при наступлении на врага, кинули на него бомбу и что, всё, наступлению конец? Враг бы себе там, кто умер, кто мутантом стал, а кто и выжил, собрал силы и через годик другой отомстил. Нет, это не выгодно, вот и сделали такие бомбы, чтобы радиоактивность долго не держалась, однако мощь взрыва осталась великой. Там наверху уже через неделю можно было бегать босому по травке.

– Так, а почему мы тогда тут, под землёй, а начальство нам говорит, что там радиация и выходить пока нельзя? Надо же людям сказать, что всё, уже можно.

– Да погоди ты, какой шустрый. Ты видел, что там творится. Эта зима похлеще самой ядерной атаки. Ну скажи сейчас людям, что там безопасно, ломанётся народ наверх, не понимая, что там такое теперь надолго, и половина в первую же неделю замёрзнет от лютых морозов, часть просто заплутает в метелях, не привычные они к такому климату, и ориентироваться не смогут, ни звёзд, ни солнца ведь не видно. Да и что там сейчас можно делать? Не посадишь ничего, не вырастишь, укрытий никаких, всё разрушено. Врать то конечно нехорошо, но сейчас, я думаю ложь эта во благо.

– Ну да, ты конечно прав, но люди должны сами решать, что делать им, а не так что эта тварь, полковник, за них решает.

Старик удивлённо приоткрыл рот, брови вскинулись. Вадик заметил это и понял, что сказал лишнее, но было уже поздно, слова вылетели.

– Не расскажешь, что у вас за знакомство с Варенёвым?

– Да какое знакомство, и не знакомы мы с ним, вообще я не знаю кто такой Вареный.

Он нарочно исковеркал, фамилию, пытаясь сделать вид, что слышит её впервые, но по выражению лица Палыча, понял, что тот ему не поверил. Но как всегда, расспрашивать дальше не стал. Вадик нервно поставил на стол кружку, так что из неё вылетели капли недопитого чая. Часть капель угодила ему на нос. Он встал и пошёл к раковине, умыться, радуясь, что появился повод не продолжать разговор. Когда он обернулся, Палыч уже сидел и читал книгу. Разговор был окончен, а так хотелось ещё многое узнать.

Целую неделю он ходил сам не свой. Вадик чувствовал себя виноватым перед Палычем. Старик для него столько всего сделал, и приютил, и поверил, даже на верх сводил, хотя, наверное, при этом нарушил кучу правил. Если бы его поймали, наверное-бы, пустили в расход, как тех двоих, что месяц назад ограбили женщину. У неё тогда пропали фамильные драгоценности. Она не стала мириться с этим и заявила властям. Так вот, их нашли, очень быстро, и драгоценности они вернули, да и куда они могли их тут деть, в бункере их не продашь, денег-то тут нет, не на одежду же их менять, поношенную. И тюрем тут тоже нет, чтоб воров держать, камера где Сергея, а теперь Вадика, держали не в счёт. Там был личный интерес начальника. По здешним законам, а воровство приравнено к тяжким преступлениям, таким как убийство, мародёрство, тяжкие преступления караются смертью. Да ещё комментарий такой смешной «…с целью очистки общества от людей неисправимо подверженных порокам». И как такое можно было только выдумать? Так вот, тех двоих повесили, а потом сожгли в крематории, хоронить то тут тоже, под землёй, негде. Вот и Палыча, наверное, бы так повесили, если бы узнали, что он в обход запретов наверх ходил, да ещё и не один, да и подмену трупов ему бы не простили. Палыч рисковал, ради чего, ради кого, ради него, Сергея. А он скрывает от своего единственного друга здесь, скрывает кто он такой, откуда взялся. Как будто не верит, не доверяет. Паскудно становилось на душе, от самого себя. Неделю он думал, рассказать Палычу или нет, кто он такой, а вдруг Палыч не поверит, что не он убийца. Но всё-таки решился. Будь что будет, ну не поверит, ладно, переживёт Вадик как-нибудь, не впервой. Но обманывать, вернее не договаривать Палычу, он больше не хотел.

Вечером в субботу, Палыч принял душ и заварил свежего чаю, достал по обыкновению, припасённые для такого дела, кусочки белого хлеба и позвал Вадика к столу, со словами, что банный день всегда праздник, а традиции надо чтить, а потому они сейчас это дело отпразднуют, чем бог послал. Очень странное сочетание интеллектуального, образованного человека и в то же время, при каждом удобном случае, поминающего бога, было в Палыче. Старик, по обыкновению начал было рассказывать свои нескончаемые байки, но Вадик его не слушал, он что-то усиленно обдумывал, сжимая в руках кружку чая. Кружка была полная, чай уже остыл в руках, но Вадик не отхлебнул из неё, ни разу. Палыч, до чего же проницательный был человек, в какой-то момент, остановился, замолчал и пристально посмотрел на Вадика. На несколько минут в комнате повисла пауза.

– Знаешь…? – Вадик выдавил из себя слово, ещё не уверенный что продолжит.

Палыч смотрел, не отвечая и не говоря ни слова.

– Знаешь, – снова начал Вадик, – тот человек, что хотел убить меня, я думаю его послал полковник.

Вадик посмотрел на Палыча, но не увидел эмоций. Палыч не был ни удивлён, ни обескуражен, он просто ждал, ждал что будет дальше.

– Я думаю, что он не простил мне смерть своего сына.

А вот тут на лице старика проскочило удивление.

– Нет, ты не подумай, это не я убил его, да и вообще я к этому отношения не имею. О том, что сын полковника мёртв, я узнал от самого полковника, просто так сложились обстоятельства, что он на меня подумал.

И он рассказал, подробно, как мог, борясь со своими юношескими эмоциями, рассказал всё. И о том, как он с дедом жил, когда люди ушли, эвакуировались, из Прокопьевска, и о том, как умер дед, и как он нашёл в тоннеле Вениамина, укушенного сразу и зомбаком, и оборотнем. И о том, как он пробирался к людям, когда Вениамин умер. Он не врал, но только упустил кое-что. Не стал рассказывать о том, что Вениамин учёный и искал чёрного оборотня, чтобы спасти мир, который он сам же и уничтожил. И то, что Сергей взялся ему помочь, и отнести кусок плоти чёрного оборотня и записи в Зону-15. А ещё не сказал, что связал Вениамина и ждал, в кого тот обернётся и то, что не дождался, а ушёл, оставив тому пистолет. Но зато сказал, что забрал у Вениамина собаку и пистолет с именной табличкой. Вот из-за пистолета и собаки, полковник и подумал, что Сергей с дружками ограбил и убил его сына, и не поверил, что парень тут не причём, как его Сергей не убеждал. Рассказал, про весь тот период мучений и пыток, и то, что его выпустили, со словами, «…придёт время и продолжим разговор».

Когда он закончил, было уже глубоко за полночь. Вадик обессиленно вздохнул и опустил голову. Он ждал, что Палыч будет сейчас ещё его спрашивать, но тот молча встал, подошёл к парню, вынул из его рук так и не початый стакан чаю и, похлопав по плечу, сказал только одно.

– Иди приляг, тебе надо отдохнуть.

Но Вадик встал и вышел из комнаты. В душе снова всё перевернулось. Всплыла тоска по деду, тому времени, что они были вместе. И злоба на людей и мир, в который он попал теперь. Ему хотелось побыть одному. Он наконец выговорился и сейчас никого не хотел видеть. Очередная ночь прошла в клетке Герды и её щенков, которые ни о чём не спрашивали, а просто радостно встречали его, тёрлись о него и тыкались в ладони тёплыми, влажными носами. Ни за что-то, а просто так. Вадик так и не уснул.

Утром он услышал, как Палыч загремел лопатами, собираясь чистить загоны свиней, и вышел ему на помощь. По старику не было видно, что он как-то озабочен. В его поведении ничего не переменилось. Он вёл себя как обычно.

– Ты веришь мне? – спросил парень.

– Конечно, а что переменилось? Просто я теперь знаю о тебе немного больше, чем раньше и всё. Могу я дать совет, так, по-стариковски?

– Валяй.

– Ты только не дай злобе вытеснить из души то хорошее, ту веру, что у тебя была раньше. Нельзя по поступкам одних судить обо всех. Будь человеком. И это, ты давай получше лопатой работай, а то как будто её в первый раз видишь.

И Палыч рассмеялся.

Глава 6 Поучил вора.

Несколько раз ещё он ходил наверх, теперь уже без Палыча. Он не говорил ничего старику, не хотел, чтобы тот волновался. А код, что от верхней двери, подошёл и к нижней. И каждый раз, он видел там, наверху, только темноту, ветер, сшибающий с ног, и несущиеся над землёй миллиарды снежинок, скрученных в бешеный хоровод. Пять минут наверху, возле открытой двери, это то, ради чего он снова и снова карабкался наверх. Он не собирался оставлять это занятия, хоть оно и было бесполезным. Земля не хотела принимать уничтоживших её, и всё то, что она создавала миллионы лет, людей. Солнце скрылось за облаками пепла и пыли и больше не грело планету.

Вот и сегодня, закончив утреннюю уборку в загонах, он, сославшись на то, что пойдёт немного прогуляется, вышел и, не торопясь, стараясь не привлекать к себе внимания, пошёл по коридорам. До верхней площадки он добрался без проблем, оделся в тёплое, тот рюкзак с одеждой, так и лежал здесь, и провернул колесо на двери.

По обыкновению, Вадик зажмурился, ожидая укуса ледяного ветра, но его не последовало. Холод, конечно был, но вот ветра не было, вернее почти не было. Не ветер, ветерок, гнал по земле лёгкую позёмку. Да и сумрак был не такой густой. Солнца конечно не было видно, всё небо было плотного серого цвета, но всё же оно было светлее, чем обычно, можно было даже разглядеть вершины соседних холмов, хотя, конечно, разглядывать там было нечего. Голая ледяная пустыня, в которой, то там, то здесь, торчали обломки вековых лиственниц, которые смогли устоять перед натиском мощи, что обрушил на планету человек, мощи оружия, ядерного оружия, изобретённого, как орудие сдерживания врага, в лице себе подобных, отличающихся только тем, что они иные, чужие, инакомыслящие. Оружия, которое применили против всего живого, против самого естества, против природы. Глазу практически было не за что зацепиться, повсюду снежные барханы. Но разум верить глазам не хотел. Разум твердил, а вдруг там, за холмами всё не так уж и плохо, стоит только пройти немного и вот она, жизнь, не тронутая огнём и ледяным ветром. И он шагнул, туда, куда вела его надежда, туда, где его память рисовала красочные картины, сейчас, пока погода позволяет.

Прикрыв, дверь, чтобы внутрь не нанесло снега, он зашагал к вершине ближайшего холма. Было холодно, но терпимо. Снежный наст держал вес парня, ветер сделал своё дело, утрамбовал снег так, что можно было идти как по дороге. Он почти добрался до вершины, как на пути попался небольшой возвышающийся над поверхностью сугроб. Не желая перелазить через него, парень взял немного правее, стараясь обойти, прямо по его подножию и только сделал шагов пять, как наст предательски скрипнув, треснул, и Вадик провалился сквозь мягкий рыхлый снег. Он только сверху был уплотнён ветром, а внутри был таким, как будто бы только что выпал, пухляк, так называл его когда-то дед. Вадик оказался в снежной яме, рук не хватало, чтобы дотянуться до её верхнего края. Побарахтавшись немного, пытаясь уплотнить снег, чтобы вылезти наружу, он понял бесполезность этой затеи. Оставалось только одно, пытаться под снегом копать тоннель, пока не выберется из ямы, в то место, где снег будет не таким глубоким.

Время шло, а он продвинулся совсем немного, всего несколько метров за час, копать руками было не просто, а лопат тут никто не наставил. Он уже сто раз успел себя отругать, за то, что решил погулять, совершенно не подготовившись к этому. Если он не выберется до того, как наступит ночь или снова не налетит ветер, то он погиб, дорогу назад ему уже не найти. И как хватило ума пойти по снегу, не имея снегоступов или лыж. Но ведь с виду все казалось таким ровным, снег изменил рельеф до неузнаваемости. Наверху не видно было ни ям, ни канав.

Было уже далеко за полдень, когда Вадик упёрся в стену, земляную стену, достаточно пологую, чтобы по ней можно было забраться, ещё пару часов копания и его голова показалась из сугроба. Ещё немного и он уже был по пояс в снегу. Верхний слой снега был достаточно плотным. Вадик аккуратно лёг на него и, перекатившись метров на пять, попробовал встать. Получилось. Тут наст держал. Он огляделся и увидел место своего провала. Оно было всего метрах в тридцати, но парень потратил почти весь день, чтобы прокопаться на такое короткое расстояние, а ведь нужно было ещё вернуться к двери. Осторожно ступая, оставив затею заглянуть за холмы, плавно перенося вес тела с ноги на ногу, он двинулся обратно, сделав глубокое полукольцо, обходя место, где провалился. Ветер начинал усиливаться, но видимость ещё была. Он не сводил взгляда с входа в бункер. В какой-то момент Вадик запнулся и чуть не упал, обругав себя за неуклюжесть. И именно тогда он и заметил цепочку едва заметных следов, похожих на человеческие, хоть и уже почти занесённых снегом, трудноразличимых.

«Неужели тут наверху есть люди?» – подумал он, но тут же отогнал от себя эту мысль – «Да нет, никто не мог уцелеть в этой катастрофе, скорее всего это кто-то из разведчиков, посланный полковником, и очень повезло, что мы не столкнулись, что он прошёл пока я был в сугробе»

Стало тревожно, парень огляделся. Вдалеке, между холмов увидел свет. Как будто там горел костёр. Неужели всё-таки выжившие есть. Вадик до боли в глазах всматривался вдаль. Огонёк мерцал и не гас. Но тут налетел порыв ветра, принёс и бросил пачку снега. В воздухе всё закружилось, залетало. Надо спешить, чтобы самому не остаться здесь. Оставалось не так много идти, он сумел добраться до двери, захлопнул её и устало сел на пол. От волнения Вадик не заметил, как сильно замёрз. Тепло начало проникать под одежду, окутало лицо и руки, змейками заструилось по телу. Веки потяжелели. Он откинулся на стену и сдался, под напором наступающего морфея.

Ему ничего не снилось, а спал так крепко, что, просыпаясь, не сразу понял, что кто-то стоит рядом с ним.

Взгляд Палыча не был злым, напротив, он был добрым, от него веяло теплом и ещё чем-то. Вадик не сразу понял чем, но когда понял, то ему стало стыдно. Взгляд был наполнен разочарованием.