Тихий дом

Клара услышала очень знакомую для себя историю. Только ее стремление, ее страсть к сцене не были такими сильными и всепоглощающими, поэтому она по-своему восхищалась решимостью и смелостью своего избранника. Он не будет проживать чужую жизнь, а Клара всегда его поймет и поддержит, обнимет и утешит. Он принес ей свет и музыку, а она даст ему недостающую почву под ногами и стабильность.

Через полгода они решили сообщить о своем решении родителям. Клара заканчивала учебу, и они надеялись пожениться и снять комнату. По праву территориальной близости первыми они должны были осчастливить родителей невесты, а потом уже съездить в деревню и познакомиться с родными жениха.

Отношение папы стало ясно, как только она рассказала о том, чем занимается Рома. Клара не удивилась бы, если бы отец отказался выйти из комнаты, сказавшись больным. Как-то раз, когда приезжала его двоюродная сестра, которую он не мог терпеть с детства, большую часть вечера они просидели за столом без отца. Он лежал в спальне, уткнувшись в подушку лицом, страдая от головной боли, а когда гости уже собрались уходить, вышел и поприветствовал сестру, которую не видел двадцать лет, и ее взрослого сына.

На этот раз не было тех приготовлений, что помнила Клара. Циле и Яше отец был рад, дым столбом на кухне и беготню матери он одобрял, а здесь буквально бил ее по рукам, запрещая устраивать торжественный ужин. «Вот если бы он пришел, как положено, с родителями, тогда другое дело!..» – твердил отец. Яша на фоне горе-музыканта казался завидным женихом и, главное, перспективным. Что мог дать их дочери, без пяти минут с высшим образованием, этот уличный музыкант?!?

Рома явился с опозданием и без цветов, но с бутылкой вина. Эта роковая ошибка, по мнению отца, сразу подтвердила его догадку о нездоровых пристрастиях жениха. Одно дело стопочка водки под вкусный обед, приготовленный любимой женой, и совсем другое – спивающийся с юных лет гитарист.

Рома ел с аппетитом, а Кларе кусок не лез в горло. Мысленно она уже прогоняла речь, которую ей предстоит услышать, и почти со всеми словами она угадала. Рома честно рассказал о своей работе, о поездках в другие города, о своих родных тоже сказал всю правду, не утаив ни слова. Отец счел этот брак неравным и потому смотрел на хрупкого пьющего гитариста не прямо, а через зеркало большого шифоньера, в котором отражались все обедающие. А когда Рома вышел покурить, отец спросил Клару, уже готовую отразить удар: «И что? Такие мужья бывают?»

Дальше следовала поездка в деревню к матери жениха. Та осмотрела городскую фифу с ног до головы и после чая поставила перед невестой… ведро картошки. Проверяла девушку по-своему, по-деревенски: пригодна ли к труду, не боится ли замарать пальцы, не срежет ли полкартошки. Клара, хоть и росла в городе, к хозяйству была приучена, в их семье любили готовить. Почистила аккуратно, тоненькой лентой падали вниз картофельные очистки.

Второе явление Ромы было уже с матерью. Отец каким-то образом на это согласился. Свекровь вела себя агрессивно, спрашивала, где будут жить молодые, есть ли у родителей невесты подходящий угол. Вела себя так, будто для Клары такой брак – великая честь и последний шанс устроить свою личную жизнь. Отец ответил, что угол будет, пусть сначала поженятся. На роспись Рома опоздал: несся с какого-то концерта, и это тоже не понравилось родителям. После свадьбы, обычного праздничного обеда с приглашением родни, молодые остались жить у родителей Клары. Рома обещал через месяц-другой снять жилье, как только придут деньги за концерт. Ездил он с ребятами по всей области, платили, конечно, мало, но Клара к тому моменту уже работала в аптеке и приносила свою зарплату вовремя.

Родители неодобрительно следили за жизненными перипетиями старшей дочери, но понимая, что могут ее потерять, старались себя сдерживать и не устраивать скандал всякий раз, как хотелось. Дуэли, конечно, могли бы быть и чаще, но, посмотрев на жизнь молодой семьи со стороны, отец приказал матери выделить им в холодильнике отдельную полку. Пусть они надеются на себя, а молодой муж наконец почувствует себя ответственным главой семьи. Клара, если уж возомнила себя женой, пусть готовит и учится планировать бюджет семьи, а не надеяться всякий раз на то, что дожить до зарплаты помогут родители. Рядом жила Милка, которая тоже собиралась замуж. Там, конечно, сценарий будет совсем другим: Циля заберет, как и положено, невестку к себе. Примаков отец не одобрял – это стало понятно с первого же дня, как, впрочем, и то, что зять не торопится снимать обещанное жилье.

Вы можете подумать, что та злосчастная полка в холодильнике Клару обидела? Нет, это было не так. Глубоко внутри она понимала, что отец прав, а Рома в качестве жениха и в роли мужа – два совершенно разных человека. Многое стало ей видеться иначе, как только прошла эйфория и она поездила в выходные дни с ребятами по областям и районным центрам. Новая любовь грозила разлететься в прах, когда она увидела пьющего мужа, очень сильно пьющего, после успешного концерта или наоборот неудачного. Теперь она стала понимать, куда уходит гонорар. Утром он просыпался помятым, неопрятным и смотрел на Клару с некоторым удивлением. Ей казалось, что он мог легко представить на ее месте кого угодно.

Мама к возвращению детей на полочку подкладывала еду. Голодными они, конечно, не были, но Кларина зарплата как-то незаметно утекала между пальцами, а Рома, редко бывая дома, о съемном жилье не упоминал. По счастливому стечению обстоятельств, кто-то из подруг сосватал комнату в доме чистенькой и верующей старушки, где на окнах висели накрахмаленные занавески, а на кровати пирамидкой высились белые подушки. Комната, как и хозяйка, Кларе сразу очень понравилась. Она перевезла свое нехитрое приданое и к возвращению из поездки мужа ждала его в новом уютном жилье. Мария Тимофеевна выделила молодым такую же полку в старом холодильнике, и Клара была снова очень счастлива и воодушевлена. Казалось, все у них снова стало налаживаться, жизнь молодой семьи начинала медленный разбег. Клара страстно возилась на кухне, стараясь перенять мамино правило: к возвращению мужа на столе должен быть горячий обед.

Отец к отъезду молодых отнесся скептически, втайне надеясь, что это лишь ускорить процесс разделения, послужит, так сказать, катализатором. Клара доносила до родителей только хорошие новости, стремясь демонстрировать мужа исключительно в лучшем свете. Говорила о его успехах, о возможном переезде в более крупный город, о том, что Рома мечтает о мотоцикле. Когда пришло время расплачиваться за жилье, Клара незаметно перехватила у Фаины Михайловны недостающую сумму, потом взяла подработку, и все в конце концов управилось. Рома на жену сердился: не могла перетерпеть в доме у родителей и подождать немного? Нужно было умерить свои хотелки, быть скромнее. Правильно говорила его мама: ты слишком многого хочешь от жизни, а жить нужно по средствам.

Клара, конечно, от несправедливости плакала на кухне. Мария Тимофеевна ее успокаивала, тихо гладила по голове и по-старушечьи что-то успокоительно бормотала. Когда Клара вошла в комнату, Рома уже крепко спал. Она посмотрела на него с нежностью, поискала в себе недостатки, успешно их нашла, мужа простила и улеглась рядом.

Окончательный разрыв случился тогда, когда Рома явился домой, пропав на три дня, вцепившись в бутылку шампанского. Беспокойство жены он не понял, приняв его за упреки, и толкнул ее так, что она отлетела на два метра и больно ударилась ребром о край стола. Утром она не смогла встать с кровати. Вызванный на дом доктор в падение на улице не поверил: слишком тяжелой была обстановка вокруг, уж очень встревожено причитала бабушка, а молодой муж, от которого несло перегаром, нервно ходил из угла в угол. Это был ушиб, но он заживает долго, предупредил врач. И еще целый месяц боль давала о себе знать, стоит только чихнуть или кашлянуть.

От родителей Клара все скрыла, но для себя решила, что это конец. Хотя муж извинялся и утверждал, что она его провоцирует сама, Клара понимала: это плохое начало. Расставались, конечно, тяжело, Клара похудела и изменилась до неузнаваемости. Вернулась домой, заплатив все, что нужно, Марии Тимофеевне. Та девушку обняла, перекрестила на прощание и сказала: «Все правильно, девонька… Зачем тебе это нужно? Ты молодая, встретишь еще свое счастье…»

В голосе отца и матери не звучало торжество, не было даже намека на осуждение. К ее большому удивлению, они зажили так, будто и не было этого недолгого брака. Десять дней она мрачно просидела дома, взяв больничный. Рома пытался с ней связаться, но она на контакт не шла. Что-то произошло с ней тогда. Травма была, конечно, глубочайшей, но она отчетливо вдруг увидела: ничего хорошего их впереди не ожидало, слишком разными они были по жизни. Как ни осуждала Клара своих родителей, как ни говорила себе, что материальное в этой жизни не имеет значения, сейчас она ясно поняла, что хочет жить в теплом и уютном доме, растить детей, строить планы на будущее, делать карьеру, быть успешной и востребованной, а главное – счастливой. Ничего из этого Рома ей дать не мог.

В целом жизнь после развода пошла в гору. Клара пришла в себя, перешла в другую аптеку, что в центре города и побольше, стала пользоваться еще большим успехом у мужчин. Ее внешность – мальчишеская стройность, высокая и гордая грудь, копна рыжих волос – приносила ей много радостей и почти никаких разочарований. Все это давало ей большой заряд энергии и здоровья, о браке она вспоминала как о нелепом и глупом явлении. О содеянном тогда не жалела, такими были обстоятельства, а огорчение пришло гораздо позже.

Через месяц после возвращения домой, поселившись в своей детской комнате, она обнаружила, что беременна. За помощью пошла не к маме, а к любимой Фаине Михайловне. Она все поймет и обязательно поможет. Та действительно знала все и даже видела, как на праздновании Нового года в Доме Культуры подвыпивший Рома замахнулся на жену.

Фаина Михайловна нашла врача и отвела к нему Клару. Отлеживаясь десять дней дома, Клара приходила в себя после всего того, что случилось с ней за год. Себя матерью она тогда не представляла. Ей хотелось забыть все как страшный сон: и искаженное от злости пьяное лицо мужа, и кабинет врача, и успокоительную ложь, которой она пичкала маму. Вторя полуграмотной старушке, Фаина Михайловна гладила ее по рыжим волосам и говорила почти те же слова: «Не волнуйся, Кларочка, все еще у тебя будет: и любимый муж, и дети, просто сейчас это было не вовремя…»

Ей хотелось закричать, швырнуть об пол чашку, разбить все, что попадалось ей под руку, и рассказать обо всем маме. Потом бы они обе рыдали и гладили друг друга по голове, сидели бы обнявшись и плакали в глубоком отчаянии и примирении, как в страшном сне, а потом бы мама сказала: «А пойдем-ка, дочь, поставим тесто! Пирожки все поправят!» И позвали бы Милку с Яшей, отца, накрыли стол и, глядишь, все бы наладилось, встало на свои места, но Клара не смогла. Не смела, не решилась. Боялась, что мама не поймет…

Все это сейчас Клара видела будто во сне. Не было уже в живых тех людей, что поселились в ее памяти, все казалось привычной и хорошо знакомой картиной, но с неуловимыми изменениями, которые она раньше не видела, не замечала. Эти изменения тревожили, внушали недоверие и подозрение. Сейчас она видела многое из того, что не замечала прежде. Странная реальность, подкрепленная даже запахами. Она могла поклясться, что чувствует тот пыльный запах сцены в Доме Культуры, боль в левом подреберье и ужас, который сковал ее в кабинете врача. Иногда ночью ей виделся малыш. Махал приветственно рукой и исчезал. Наверное, был мальчик…

11

Зима не хотела сдавать так быстро свои позиции. По ночам ветер устраивал свистопляску, а к утру сменял гнев на милость, и редкие прохожие видели отброшенные на несколько метров рекламные щиты, сухие ветки, парящие в самых неожиданных местах полиэтиленовые пакеты, а в целом млел благодатной тишиной и гладью рождающийся на глазах день.

Клара имела на сегодняшний день кое-какие планы. Ей нужно было наконец уделить внимание своей внешности и привести в порядок руки и голову (в самом что ни на есть прямом смысле), а потом сходить к Саше, попросив о небольшом одолжении. Сегодня Клара оделась с чуть большим вниманием и выглядела в своей шубке и шляпе достаточно респектабельно и строго. Перед завтраком она вывела Клёпу, покопалась в саду, оборвала оставшиеся с осени листья и срезала сухие ветки. С востока плыли большие облака, солнце то пряталось, то появлялось. Первое тепло обязательно сделает свое дело: в саду расцветут нарциссы, распустятся первые примулы, липкие почки появятся на ее каштанах, а потом обнажат нежную зелень листочков. После осени весна для Клары – любимое время года номер два.

Ее прихожая была полна солнечного света. Клара покормила Клёпу, равнодушно развалившегося на диване среди подушек, и кудахчущую Рябушку. Утром она дала ей прогуляться, а на время своего отсутствия всегда отправляла курочку в клетку. Первый утренний звонок принес ей дурную весть: тяжело заболела ее приятельница. Второй и вовсе был ошибочным, так что ни тот, ни другой не принесли ей вестей от Бори. Она обещала ему видеозвонок и твердо решила сегодня после парикмахерской это сделать. Сама она племяннику звонками не докучала, потому что знала: дел у него достаточно. Иногда она его даже жалела: свое сегодняшнее одиночество воспринимала как великое благо, и часто, чаще, чем раньше, позволяла себе сладкое «ничегонеделание», как говорил в одной телепередаче знаменитый писатель и сценарист из Италии.

Клара имела сбережения, которые ей позволяли жить вполне прилично, не надеясь только на пенсию. На каждые праздники и дни рождения она посылала Боречке приятную сумму, и сам факт дарения делал ее несказанно счастливой. Жаль, конечно, что он и его семья так далеко, иначе она подарила бы что-то более существенное, но какое счастье, что она может себе позволить в своем возрасте вообще делать подарки и не превратиться в жадную приживалку, как многие ее знакомые!

Благодаря немецким компенсациям она имела небольшой валютный вклад в банке – эти средства Клара тратила исключительно на путешествия. Всегда брала организованные туры: не в ее возрасте бегать по чужим городам в поисках необходимого. Ей нравилось, когда ей не нужно было ни о чем волноваться. Обо всем: о вкусном завтраке, удобной гостинице, об интересных экскурсиях – позаботились за нее другие, и она получала удовольствие от того, что ее кормили, возили и развлекали. Если будет угодно Богу, этой весной она тоже хотела бы куда-нибудь съездить. Поздней весной или ранним летом. Ни сурового холода, ни сильной жары она не выносила.

Вчера Клара узнала, что ей полагается еще одна сумма как ребенку войны, и она призадумалась, пытаясь понять, как же будет лучше распорядиться этой суммой. Ее уже не удивляло, что она, по сравнению с покойными родителями, ощущала себя непристойной богачкой. По этому поводу она не испытывала ни особого потрясения, ни сильного восторга. Только благодарность за такой подарок судьбы.

Конечно, она может себя побаловать и позволить себе какие-то удовольствия. Вот только какие? Честно признаться, сейчас у нее не осталось никаких особых желаний. В юности-то планов было немерено, громадье, отчаянно хотелось то одного, то другого. Казалось, что без этого платья она просто не выживет, а модные сапоги имели дурную привычку сниться даже по ночам. Хорошую мебель и интересную посуду Клара любила всегда, но в молодости не было такого разнообразия и таких огромных возможностей. Сейчас можно достать и позволить себе все, но уже почему-то этого не хочется.

Бросаться деньгами Клара не умела. Скромное детство и юность в родительском доме приучили ее к бережливости и экономии. Много лет во время замужества она едва сводила концы с концами. Она никогда не роптала, просто много работала, рано осознав, что надеяться можно только на себя. Второй муж был большим интеллектуалом, но зарабатывать деньги не мог, о третьем замужестве, самом коротком и неприятном, она вообще не любила вспоминать, так что просто много работала, никому не завидовала и была за все благодарна.

До продажи родительского дома и компенсаций из Германии, ставших регулярными, она и думать не могла, что у нее будут какие-то накопления. Как только они появились, она их выгодно вложила, и они стали приносить скромный доход, который она с удовольствием тратила на то, что доставляло ей удовольствие: на подарки, вкусную еду, на поездки и концерты. На это денег она не жалела. Здоровье тоже требовало определенных вложений. В прошлом году она сделала себе операцию на глаза в хорошей клинике, не обратившись ни к кому за помощью. И еще, конечно, дом и сад… Клара могла бы отремонтировать дом, обновить кое-что и освежить все, от пола до потолка, но вставал важный вопрос: зачем? Чем ей был плох ее дом? На ее век определенно хватит, а Боря все равно его продаст, когда придет время, если только к этому моменту дом не сломают и их не переселят в новое жилье в каком-нибудь строящемся микрорайоне.

Как уже говорилось, Клара, безумно любящая наряды, сейчас успокоилась. Большая часть ее любимых вещей была куплена давно и согревала ее не одну зиму. У нее хватило бы денег даже на новую норковую шубу, о которой она могла лишь мечтать в молодости, но куда ей в ней ходить, а главное – зачем?

Вот резиновые сапоги пришли в ее жизнь очень вовремя. Не черные галоши мамы и бабушки с красной байковой тканью внутри, не убогие рабоче-крестьянские, что носили работяги, не дамские боты, а веселые, яркие, цветные сапожки, что чудо как хороши и аккуратны, с теплым съемным носочком внутри таких цветов, что можно выколоть глаз от потрясения и радости! Теперь их носили даже длинноногие нимфы, плывущие мимо со школы или колледжа. Короткие, с широким голенищем, едва покрывающие щиколотку; чуть выше, доходящие до колен; с уверенной подошвой, предназначенной для суровой зимы; и легкие, игривые, для осеннего и весеннего дождичка. Поражало обилие расцветок и предусмотренность производителя. На все случаи жизни, на любой, самый взыскательный вкус!

Клара купила на всякий случай сразу две пары. Чтобы курточка Фиры цвета бешеной фуксии имела поддержку, выбрала сапожки именно такого цвета для осени и весны. С более устойчивой подошвой остановилась на синем цвете, чтобы подкрепить имидж пожилой и серьезной особы. Такие находки ее, конечно, радовали, особенно если появлялись в ее жизни в самое подходящее время. Хорошая девочка Саша – спасибо ей и огромная благодарность за все – помогла справиться с покупками из интернет-магазинов. И Клара об этом с гордостью рассказала Боре – пусть не думает, что его тетка стара и не идет в ногу со временем!

Конечно, думая о путешествиях, Клара понимала, что о дальних придется забыть сразу. Только неспешные прогулки и размеренные поездки, в которых она получит удовольствие и не станет подвергать риску свое здоровье. Так что пока ничего в своей жизни она менять не собиралась. Лучше отправит Боречке хорошую сумму и отнесет сладости и одежду в ближайший детский дом. Так она делала уже не раз.

Утро тем временем плавно переходило в день. Сад, пока жалкий и невыразительный, залило бледное и скупое февральское солнце, танцевали на ветру сухие ветки, ожидая нежно-зеленую дымку молодой листвы. Соседка затеяла генеральную уборку, вывесила на улице алые занавески, точно знамена. Она с радостью бралась за любое дело по дому и часто предлагала помощь Кларе, но та отшучивалась, гордясь тем, что пока со всем справляется одна. Глядя на чужой энтузиазм, она решила, что и ей пора сходить за покупками, разобрать запасы в шкафах, почистить полки. На соседское оживление она всегда смотрела с радостью. Окна, правда, сама уже чистила с трудом, получалось не так хорошо, как в юные годы. Мамочка бы рассердилась, но удивительно вовремя возникли чудо-швабры и самые разные диковинные приспособления, сделав необыкновенный подарок всем пожилым людям и ленивым хозяйкам.

Осенью, как Клара ни старалась преградить им путь, сквозь открытые окна и двери в дом пробирались листья. Они прятались в щели, лежали в коридоре, оказавшись в самых неожиданных местах. Клара сердилась, гнала их веником прочь, ругала Клёпу, который приносил мелкие листочки и засохшую траву на лапках, но в глубине души она прекрасно понимала: ни один порог, ни одна дверь не сможет остановить осень. Так же и люди бессильны перед своим возрастом, несмотря на все попытки, которые они предпринимают.

Мамочка, конечно, была той самой белкой в колесе, крыской с розовым хвостом, что скакала молодой кобылицей, высоко вскидывая лапки до самого конца. Такая особа жила в клетке у маленького Бори, и он с удовольствием наблюдал, как она весь день носилась по клетке и выбрасывала яблочные огрызки, метя при этом в кошку. Борина крыска, по традиции названная Лариской, увлеченно жевала свою пеленку, наполнитель для лотка, почти с таким же удовольствием, как початок молодой молочной кукурузы. Лариска поднималась по прутьям своего жилища, точно новомодный герой фильмов Человек-паук, несколько раз на день мылась, лакала воду, опрокидывала миску с кормом. Эта крыска была центром семьи. Все, даже равнодушный Яша, чья планета существовала отдельно, с удовольствием посматривали на Лариску, дивясь ее неиссякаемой энергии.

Мама украшала собой этот бренный мир до самого конца: мыла, скребла, готовила, служила, делала по мере возможностей этот мир лучше. А потом упала там, где ее настигла усталость, и сладко уснула, оставив совершенно беспомощным отца. Он потерялся абсолютно и скоро, продолжая жить один среди людей, окунулся в свою Нирвану, окружил себя защитной сферой и потерял счет времени.

Клара жить, как мама, не хотела. Многое девочки взяли в свою жизнь из родительского дома, но Клара стремилась грамотно чередовать работу и отдых, понимая, что мир не рухнет от такого безобразия, если она посреди рабочего дня всхрапнет часок-другой на заслуженной пенсии. И шкаф простит ее неидеальность, и окна, даже с разводами, не перестанут светиться на солнце и радовать своей чистотой, потому как нужно беречь себя и отдыхать вовремя, не доводя до бытового и профессионального выгорания. Никогда не думала Клара, что скажет такое, но вдруг разрешила себе многое: и проспать раннее утро, и поесть запрещенное, и порадовать себя бокалом вина, все-таки крыска Лариска, устраивавшая себе сиесту средь бела дня, – отличный пример для подражания.

Жизнь второго мужа казалась Кларе поистине увлекательной. В том, что впереди его ждет не менее увлекательное будущее, она даже не сомневалась. Неожиданно в ее жизни образовалась новая любовь, перед которой ничто и никто не смог бы устоять. То, что это сильное чувство лет через пять-шесть разлетится в прах, она не могла даже допустить.

В поисках редкого и дефицитного лекарства для умирающей матери одного хорошего знакомого к Кларе обратилась ее давняя приятельница. С ее разрешения мужчина позвонил сам, они уточнили дозировку и прочие подробности, а через три дня Клара с огорчением сообщила, что что-то не получается, срывается, нужно подождать еще пару дней. Бархатный глубокий голос, очень напоминающий одного знаменитого актера, мастера читать свои и чужие стихи, очаровал ее с первого раза. Нельзя сказать, что это был единственный фактор, который усилил ее активность, но все же увидеть обладателя баритона ей очень хотелось. Клара заказала еще раз, нажала на другие кнопки, сделала несколько звонков и радостно сообщила, что достала, лекарство ждет в аптеке в любое время.

Он явился к закрытию в тот же день, и Клара поняла с первого раза, что перед ней человек не совсем обыкновенный. Она разглядывала его с большим интересом, пытаясь раскрутить нить сходства с кем-то известным из мира искусства, но все впустую. Он напоминал кого-то, но вместе с тем был неповторим в манере говорить, вести себя, одеваться. Дело было зимой. Он явился в модной укороченной дубленке, с закрученным вокруг шеи шарфом, в руках он держал трубку – ах, как он это делал! – и явно наслаждался произведенным эффектом. Аптекарша очень даже хороша, но простовата, хотя и небезнадежна, а он-то, конечно, чертовски хорош собой!..

Дмитрий Ильич любил исключительно молодых и крепких женщин, отдавая предпочтение тем, кто будет смотреть на него с восхищением. К моменту знакомства Кларе, уже успевшей забыть о тяготах первого замужества, едва исполнилось тридцать, а импозантному врачу было сорок пять. Клара оказалась совершенно права, интуиция ее не обманула: помимо медицины, что, конечно же, их сближало, Дмитрий Ильич увлекался искусством, любил реставрировать старые вещицы, приводить в порядок иконы, картины, деликатно возвращать им вторую жизнь. В те годы, конечно, больших возможностей не было, но толпы истинных любителей или желающих выгодно заработать уже устремились на русский север, в маленькие городки или деревушки с тем, чтобы перекупить у мало что понимающих старушек или у их бестолковых наследников то, что представляет хоть какую-нибудь ценность.

Когда Клара впервые переступила порог его квартиры, куда он деликатно пригласил ее на чашку кофе, ее едва не сбил с ног странный запах. Одна небольшая комната вместе с выходящим из нее балконом была отдана под так называемую мастерскую, где среди банок, склянок, кисточек и красок проводил все свободное время Дмитрий Ильич. Вторая комната принадлежала уже ушедшей к тому времени матушке, а третья являла собой нечто среднее между гостиной и холостяцкой берлогой. Ее поразило тогда многое, но ничто не заставило насторожиться по одной причине, хорошо известной многим женщинам: она была влюблена, потому что никогда прежде не видела таких мужчин. Уверенных, воодушевленных, импозантных, знающих себе цену, элегантно одевающихся, смотрящих на мир особенно, хотя и несколько снисходительно. Кларе, конечно же, льстило внимание такого неординарного человека.

Запущенность в квартире он объяснил отсутствием женской руки. То, что он никак не мог навести порядок и разобрать вещи покойницы, Клара понимала так: он был очень привязан к матери и сейчас ему самому трудно на это решиться. Множество бутылок на балконе – таких, о которых она даже не слышала, – появилось там только потому, что так Дмитрия Ильича благодарили пациенты и клиенты. Сам хозяин квартиры почти не пил в ее присутствии, в конфетно-букетный период не пригубил ни разу, хотя ему доставляло удовольствие наблюдать, как она пробует ликеры и вина, обнаруживая при этом полное невежество. О папиной водочке в запотевшем графинчике да под мамин форшмак и под красный борщ она предусмотрительно умалчивала, боясь, что он попросту сочтет ее деревенщиной.

Он мог выйти обезоруживающе элегантным из дома, в котором мыть нужно было все, каждый угол и каждую плитку в ванной комнате, тереть до одури зеркала, очищать стекла, вернуть блеск увядшему паркету. А он шел так, будто эта грязь его не касалась, будто дома его провожала в отглаженном и накрахмаленном белом переднике усердная помощница по хозяйству.

Клара потом поняла, что в деньгах он не нуждался. Работа и хобби приносили ему стабильный доход, а на случай отсутствия чистой рубашки Дима прибегал к отличному способу: распечатывал новую, тоже кем-то подаренную. Белье он носил в прачечную, питался в столовой, а по случаю встречи с заказчиками или еще по какому-нибудь другому делу не отказывал себе и в ресторане. Клара подумала сразу, как много и неразумно он тратит: была бы рядом хорошая и мудрая жена, все пошло бы в семейную копилку. Разумеется, о том, что он хочет жить именно так, она даже не подумала. Менять свою жизнь в сорок пять лет никто уже не хочет, за редким, конечно, исключением. В этом смысле Дмитрий Ильич исключением не являлся.

Он стал ей рассказывать о реставрации, показывать вещи, которые ждут своего часа, и она осознавала, как многого не понимает, ведь эту почерневшую деревяшку, оказавшуюся ценной иконой XVII века, без малейших сомнений Клара отнесла бы на свалку, не говоря о ящике, похожем на небольшой деревенский сундук. Неужели за это кто-то готов платить деньги?!?

Об ушедшей матери он говорить не любил. Вообще она заметила, что любые проявления чувств вызывали на его лице брезгливую гримасу. Клару, однако, он назвал сразу «своей Рыжулей», и так оно и повелось дальше: Рыжуха, Рыжулька, Рыжуля моя. Он тоже упомянул «Весну» Ботичелли, тем самым соединив ее с теплыми детскими воспоминаниями, а когда они впервые остались одни, вытащил шпильки, обрушил ее водопад, и, приговаривая, как же давно он хотел это сделать, запустил руки в ее волосы. Чистого постельного белья на такой романтический случай он не приберег, поэтому прибегнул к хорошо знакомому способу: распечатал новое.