Тихий дом

Фаина Михайловна являлась для Клары необыкновенной еще и потому, что каждый вечер, и в снег, и в дождь, и в летние погожие деньки за ней приходил муж. Фаина Михайлова едва доходила ему до плеч, и это еще на высоких каблуках! Смотрела она на него снизу вверх, а он нежно наклонялся и умилялся тому, какая талантливая, умная, необыкновенная у него жена. Перед выступлениями и особенно перед постановкой спектаклей муж Фаины Михайловны тоже включался в работу: мастерил скромные декорации, переносил столы, расставлял стулья, старался быть полезным. Они обращались друг к другу ласково, говорили тихо, не прерывая, и было видно, как они любят друг друга, хотя в их-то преклонном сорокалетнем возрасте какая может быть любовь?!?

Восторг и удивление вызывало еще и то, что иногда по дороге домой они заходили в гастроном или в хлебный магазин и покупали что-то вкусное и сладкое к чаю. Клара удивлялась этому больше всего. Такое девочки встречали крайне редко, разве что на страницах книг или в кинотеатре. Потом пара медленно направлялась к дому, Фаина Михайловна что-то говорила, супруг шел пригнувшись, чтобы не пропустить ни единого слова. Он же вел жену под руку и нес в руках коробочку, перевязанную лентой.

Клара запомнила эту картину на всю жизнь: зимний снежный вечер, горящие кое-где фонари, темная мужская фигура в длинном пальто ведет под руку хрупкую женщину. Из-за высокой шапки он выглядит еще выше, она из-за отсутствия каблуков и того, что была в валенках, кажется совсем Дюймовочкой. «И у меня будет вот так же!» – говорила себе Клара, потому что эта пара очень отличалась от ее родителей. Резкий и авторитарный отец почти никогда и никуда не ходил с мамой, разве что на свадьбы или похороны родни. Такой нежности и единения, как у Фаины Михайловны и ее мужа, Клара никогда больше не видела. Ей, конечно, хотелось для себя именно такого женского счастья.

5

Мама зато прекрасно готовила. Конечно, не только фаршированную рыбу и форшмак, любимые блюда бабушки. Она пекла пироги и блины, варила варенье, делала самый вкусный в мире компот, ну а ее борщ вызывал восхищение даже у скупого на похвалу отца! Для него это было настоящее пиршество, праздник души. Узнав, что вечером его ждет наваристый борщ, он шел домой в приподнятом настроении и, едва переступив порог, принюхавшись, как та голодная собака, идущая на запах еды, начинал засыпать жену вопросами: «А борщ красный?», «А чеснок есть?», «А про сметану не забыла?!?», «Хлеб! Какой купила хлеб?!?» Успокоившись и узнав, что борщ краснее не бывает, чесночок зеленый, свежий и хрустящий, сметана куплена на рынке и такая, что ложка в ней стоит и не движется, а хлеб самый что ни на есть подходящий – бородинский, украинский или рижский, – отец садился за стол и потирал руки в предвкушении.

За пару часов до его возвращения мама посылала девочек за хлебом. Ароматная, еще теплая и невероятно вкусная буханка являлась таким соблазном, что иногда домой хлеб попадал в довольно жалком виде и приходилось вновь идти в магазин. Отец такого отношения к хлебу не одобрял!

К спиртному он относился очень спокойно. Скорее, рюмочка водочки или леденящее нёбо пиво шли для него в аккомпанементе к достойной еде. Какая может быть вобла без пива? Что освежит и утолит жажду лучше, чем «Жигулевское» в летний день?

Так вот, водочка шла в комплекте с самым красным и наваристым борщом, они составляли неразрывный союз, гармоничный дуэт, и мама это, конечно, знала. В их доме спиртное могло хранится долго, пока не представится повод, пока не соберется хорошая компания, пока мама не приготовит что-то, очень отцом любимое. Маленькая Клара помнила, как отец сердился, если пиво забывали положить именно в морозилку. Так и говорил: «Пиво должно быть очень холодным! Вы этого не понимаете! И чтобы небо, небо обжигало!»

Водочку мама наливала в пузатый графин, накрывала крышкой, заканчивающейся прозрачным кругляшком, ставила рюмочку, похожую на младшего брата граненого стакана, а борщ в самой глубокой тарелке дымился в ожидании отца. Рядом на блюдечке лежал тонко нарезанный черный хлеб и острые стручки молодого зеленого чеснока. Осенью и зимой он заменялся двумя-тремя зубчиками, рядом ставились соль и перец в белых глиняных столбиках, и отец с удовольствием приступал к еде. Потом, конечно, благодарил, просил добавки. Все в семье знали: если дома борщ, то второго не надо. Отец никогда одной тарелкой не ограничивался. В последнюю очередь поедал куски мяса, и с блаженством откидывался на спинку стула. Надо признать, что маму он приглашал тоже, наливал ей пару рюмочек, потому как в одиночку пьет только известно кто, а такой стол требует душевной компании. Отец добрел, брал любимую газету, спрашивал, как дела у девочек, и шел отдохнуть часок после рабочего дня. «Нужно соснуть немного», – говорил он и через часик возвращался на кухню за чаем. Борщ улегся, утрамбовался, появилось свободное местечко и для чая с вареньем.

И на второй день отец шел домой с подъемом. Все неприятности на работе, все трудности длинного дня отступали на задний план. Он ел, смаковал, блаженствовал и утверждал, что на второй день борщ еще вкуснее, а вот на третий день уже грустил. Только войдя в дом, спрашивал: «А борщ еще остался?» Мама никогда не готовила больше, чем на три дня, да и кастрюлей у нее таких не было. «Если женщина дома, всегда должна быть свежая еда», – так говорила бабушка. А отец недовольно хмурился, узнав, что осталось только на одну тарелку. На третий день мама уже готовила что-то новое, и девочки ели суп с обязательным вторым блюдом. Борщ доставался только отцу, и он прекрасно знал, что на третий день его уже почти не оставалось, а все равно надеялся. По его словам, после такого вкусного борща да с двумя рюмочками водочки из запотевшего графина жизнь становилась краше, появлялись новые силы для завтрашнего дня.

Когда Клара слышала, как говорит бабушка, ей казалось, что это особенности ее речи. Что ни слово – то прибаутки, смешные добавления, странная интонация. А потом со временем стала встречать и других, говорящих так же. В окрике на улице, в разговоре на рынке она видела бабушку или ее возможных родственников. За бабушкой можно было записывать! С таким вдохновением она говорила о еде, что нечто подобное Клара услышала в телевизионной программе про итальянцев, начинающих любой разговор с вопроса о том, что же ел их собеседник и было ли вкусно.

Бабушка готовила форшмак по собственному усмотрению и очень любила за то рассказывать. Сиди и записывай, внимай и запоминай – большего и не надо. Она же посоветовала маме для того, чтобы борщ был еще краснее, еще ярче и острее, разделить свеклу на две части. Лучше, конечно, взять сразу две. Одну, поменьше, пустить на зажарку вместе с другими овощами, а вторую – сварить и отложить до нужного часа. Когда борщ уже будет почти готов, отварную свеклу нужно потереть на терке и вместе с кровавым соком бросить в борщ. Это даст ему такую яркость, такой неповторимый цвет, что можно заглядеться. Покипит пару минут, добавь петрушку и оставь еще на минуту. Стебельки у нее жестковатые, лучше дать ей побыть в кипящем бульоне. Этот секрет и еще пару других успешно хранила и Клара, и Милочка, а все мужья Клары, единственный и неповторимый Милкин Яша борщ их семейный боготворили.

Ах, да! Бабушкин форшмак! Он требовал много труда и хлопот, но на выходе получалось очень вкусное блюдо. За день до начала следует замочить целый мякиш белого хлеба в молоке или – совсем уж буржуйство! – в десятипроцентных сливках. Корочки оставляем на потом. Мякиш пусть лежит в холодильнике. Когда придет его время, нужно перемять его толкушкой в однородную массу. Днем варим четыре яйца. Не забываем менять горячую воду на холодную, чтобы яйца легко чистились. Селедка – это отдельная история. Никакой магазинной, в пластике. Только рыбный отдел на рынке. Селедка должна быть бочкового соления. Бабушка не жадничала, брала всегда две или три рыбины, старательно очищала от косточек и кожицы и нарезала средними кубиками, потом резала лук, мучилась, рыдала, но измельчала мелко. В толченый хлеб добавляла лук и селедку, крупное яблоко и яйца натирала на терке, следом шли два плавленых сырка и базилик. Для рыбы предпочитала зеленый, а для мяса – фиолетовый, с более ярким ароматом. Полученную массу бабушка перемешивала в салатнике, накрывала другой тарелкой и отправляла отдохнуть на часок другой в холодильник. А потом – здесь самое интересное! – отламывала кусочек от тех самых оставшихся хлебных корочек, зацепляла им немного форшмака и с аппетитов прожевывала. А масло здесь лишнее, бабушка его не любила! И без него слишком жирно!

Папа тоже очень уважал этот рецепт и говорил, что теща знает толк в еде. У мамы была одна дурная привычка, о которой она в присутствии папы забывала. Он однажды посмотрел на нее строго-строго, когда она ела рыбьи глаза, очищая селедку, так глянул, что она едва не поперхнулась. Хотя чего там сердиться, ведь папин брат, дядя Петя, обожал, например, куриные попки. Ел их смачно, с аппетитом, и все знали за семейным обедом, что это «лакомство» нужно оставлять ему. У каждого свои странности…

Девочки переняли много семейных рецептов, но маму перещеголять, конечно, не смогли. Время стало другое, Клара и ее сестра не хранили так преданно семейный очаг, не ухаживали столь трепетно за мужьями. Они работали, суетились, все время куда-то спешили, и бабушкин форшмак готовили крайне редко, по большим праздникам, но в одном Клара не отступала от женских традиций их семьи: селедка должна быть только бочкового соленья, как и капусточка, мясо лучше покупать у знакомого мясника, сметану и овечий сыр – у проверенных лиц! А Боря что-то говорит о доставке продуктов из соседнего супермаркета! Молодежь!.. Что с нее взять?

Когда подошло Кларино время и нужно было выбирать дорогу в жизнь, папа категорически отверг все пляски в Доме Культуры, все эксперименты с театральным кружком и изрек фразу, которую Клара помнит до сих пор так, будто это было вчера: «Подходящей специальностью для женщины является та, которая позволяет ей ходить в белом халате!» Как-то так. И никаких полутонов! Медсестра, врач, воспитатель в детском саду, повар наконец! Разве мало в нашей стране серьезных и достойных профессий?!?

Клара не то чтобы была против, просто ей не нравилось, что ее лишили права выбора, ограничили рамками. Куклам она давно выписывала лекарства и направления на анализ «мотчи» и «калла», бедных щенков и котят спешила поместить на кровать и укрыть одеялом, пока в комнату не влетала с криком мама. Женщины в их семье прекрасно готовили, и им с Милкой это нравилось тоже, но чтобы стоять у плиты целый день! На такое она не подписывалась! Стать врачом Клара тоже была не готова: брезглива была до крайности, не выносила грязи и нечистот. Где-то в глубине души ее звала тяга к сцене, но она сама понимала, как все будет непросто. Клара повозмущалась для приличия, поспорила с отцом, послушала советов матери и выбрала фармацевтический. И никогда, кстати говоря, об этом не пожалела. Для папы появился обязательный белый халат, а для Клары – возможность работать с людьми, где-то ощущать себя врачом, ведь большинство наших людей хотят получить совет, не приходя на прием в поликлинику, но главное, что в годы дефицита и в последующее за ним непростое время перестройки, особенно став заведующей, Клара ощущала свою значимость, знала всех, кто работал на хлебных местах, а они в ответ знали и уважали ее, потому как в любом доме болели дети, доживали свой век родители, хандрили жены, теряли свою силу мужчины, а во всем этом помочь им могла только Клара, Клара Васильевна, заведующая аптекой.

6

Ночью погода окончательно испортилась. Под утро из-за той далекой черты, что виднеется на горизонте, вырвалась снежная буря. В страхе зашатались деревья в саду, в ужасе залаяли уличные собаки. Белая косматая снежная пена легла поверх холмов, домов и деревьев, время от времени сгоняемая сильными потоками ветра. Такое в их тихом городке встречается крайне редко и длится недолго.

Густой иней посеребрил поля, припудрил оставшуюся траву и деревья, мороз тонким ледяным лаком затянул морщинистые лужицы и пруды. Проснувшись утром, Клара увидела из окна белую зиму. Тонкий слой снега покрыл давно опавшие и слежавшиеся на тропинках листья, почерневшую траву, и наступил тихий безоблачный день. Успокоились и деревья, бесшумно роняя снежок, успевший зацепиться в то время, пока бушевала снежная буря. В течение дня иногда сыпал снег, белые мухи кружились в неведомом танце и нехотя опускались на землю. К вечеру все вокруг побелело, очистилось, и Клара предвкушала радость Клёпы от поздней вечерней прогулки.

Днем она все-таки решила сходить на рынок. Для этого пришлось нырнуть с головой в кладовку и отыскать теплые сапоги. Их толстая подошва спасала от наледи, к ним в комплекте прилагалась теплая куртка с отличным глубоким капюшоном. Пальто и шубки для такого случая не годились, их Клара выгуливала по другим случаям. Покормив Рябушку и Клёпу, она засобиралась в путь. Оставалось только вывести малыша на короткую прогулку.

Увидев снег, он по привычке обрадовался. Это был пес, который легко находил себе развлечение сам. Пристроившись пару раз к забору и соседнему дому, он принялся подпрыгивать и ловить снежинки. Он падал, переворачивался, кружился, веселил себя сам. Клара поулыбалась и, пообещав ему долгую вечернюю прогулку, повела разочарованного песика домой.

Утром прислал сообщение Боря. Она ответила, что чувствует себя прекрасно и как раз собирается в аптеку. Клара давно лечила себя самостоятельно. Прочтя назначения двух или трех врачей, она садилась за планшет и принималась за исследование. Она не работала по специальности уже лет десять, но знала многое из того, что происходит в фармацевтическом бизнесе. Она легко находила препараты значительно дешевле тех, что ей рекомендовали, и покачивала головой от нынешних цен. Только подумать! Молодые мамаши переплачивали за вкусную микстуру от температуры и кашля, хотя основной компонент скромно лежал на соседней полке, стоил копейки и был отлично известен любому фармацевту. Такая же ситуация происходила и с ее лекарствами. Боре, понятное дело, она ничего об этом не говорила. Он считал, что препараты нового поколения гораздо лучше старых, и ратовал за них так же, как и за доставку еды из супермаркета.

Клара мельком спросила о здоровье Яши, получила успокоивший ее ответ, передала ему привет и пообещала перезвонить через пару дней, как только приведет седую голову в порядок. Видеозвонки она не любила всей душой, но ради Бори готова была потерпеть.

На душе неприятно засвербило, как только она задумалась о Яше, но думалось ей недолго. Скоро она встретила старую знакомую по пути на рынок. Легкий и ничего не значащий разговор отвлек ее от тяжелых мыслей. Женщины поговорили о здоровье, ночном урагане и бесконечной зиме. Клара помнила год, когда ей было лет тридцать или тридцать пять; на женский праздник пошел густой снег, все ее планы на вечер едва не нарушились. Теперь она не ждала многого от природы. Она могла быть счастливой в любое время года и не позволяла снегу, дождю или кому бы то ни было испортить ей настроение.

В то время она ненадолго осталась одна и случайно в компании друзей познакомилась сразу с двумя парнями, оказавшимися школьными друзьями. Один лучше другого, но по-настоящему сердце не тронул никто. Оба распушили хвосты, как павлины, и, стремясь перещеголять друг друга и одержать победу в этом поединке, выложили сразу все козыри на стол. Один как бы между прочим упомянул об отце и его заграничных командировках – в те времена это сулило множество радостей жизни, начиная от красивой одежды и заканчивая разными перспективами. А второй был очень хорош собой и тоже перспективен, работал в райкоме комсомола и уже обладал большими возможностями. Клара бы вычеркнула этот эпизод из памяти и никогда бы не вспоминала, если бы не серая искусственная шубка, казавшаяся тогда роскошной, сиреневое немецкое платье и серые сапожки на тоненьком каблучке, которые ей пришлось надеть в тот свежий мартовский день.

Каждый из ребят вел свою игру втайне друг от друга, а они были близкими друзьями, и Клара решила наконец поставить точку в этой щекотливой ситуации. Никому из них не давая никаких надежд, она назначила встречу. Оба воодушевились и, как выяснилось впоследствии, придумали друг для друга неотложные дела, явившись в нужное время с букетами гвоздик в руках. Клара грелась в магазине напротив, делая вид, что рассматривает белье, и вышла как раз в тот момент, когда эти двое смотрели друг на друга с удивлением и недоумением. Никто из них на Клару тогда не обиделся. Они погуляли по улочкам старого города, замерзли окончательно и зашли в какой-то кафетерий, где выпили чай с пирожными. Прохожие с интересом посматривали на рыжую девушку с цветами, идущую в сопровождении двух молодых красавцев. Кларе это, конечно, льстило. На этом та история закончилась, так и не получив развития, но, помня тот день и свои ощущения, Клара больше не строила планов на женский день. Знала: погода может приготовить самый неожиданный сюрприз. Хотя, конечно, в тот день она была счастлива, потому что чувствовала себя молодой, красивой и дважды желанной.

И все-таки Яша не выходил у нее из головы, как бы она этого не хотела. Она знала это свое качество и всегда старалась решить проблему по мере возможностей сразу, не откладывая на потом. Носить что-то с собой было гораздо труднее, чем разрешить любое недоразумение. Но эта их с Яшей ссора недоразумением не была. Скорее, эта история длиною в жизнь имела далекие и мощные корни.

Успокоившись на время и облачив старшую дочь в белый халат, отец через года три, когда Клара училась на третьем или четвертом курсе, решил устроить ее счастье. Как-то удивительно вовремя на горизонте возникла мамина старая приятельница Циля со своим прекрасным сыном-математиком. Клара помнила ее с детских лет, с той самой поездки во Львов, которая осталась в памяти, потому что была первым самостоятельным (имеется в виду без родителей и Милки) выездом из дома, из семейного гнезда.

Циля была некрасива, высока и очень образованна. «Умная жена – горе в семье», – говорил папа. Она носила ужасные тяжелые очки и невыразительную одежду. Женщина трудилась в заводской газете редактором. Газета (то ли «Гудок», то ли «Советский рабочий») выходила раз в неделю, все остальное время Циля готовила материал о передовиках производства и их трудовых подвигах, рассказывала о новостях и интересных людях. Конечно, еще ей приходилось помогать в организации новогодних елок, первомайских и ноябрьских демонстраций, оформлять стены в главном корпусе и иногда возить, вернее, сопровождать, детей сотрудников на экскурсии. Кто-то тогда заикнулся об этой поездке и Циля с радостью согласилась (у нее имелся и какой-то свой интерес: хотелось, кажется, повидать дальнюю родню во Львове). Каким таким образом Циля предложила мамочке взять с собой Клару, никто уже и не помнит, но Циля обставила все очень удачно, представив рыженькую своей племянницей. Клару на удивление отпустили, взяв с Цили обещание не спускать с девочки глаз, поселить ее рядом в поезде и в общежитии. Женщина обещание сдержала, и Кларе пришлось делить с ней и с еще одной девчонкой комнату, ложиться в десять спать, тогда как другие наслаждались разговорами до утра, пили чай с бубликами и утром еле просыпались на экскурсию.

Взять с собой в комнату сына Циля не могла. Все было строго: девочки – направо, мальчики – налево, но за Яшу можно было не волноваться. Его можно было оставить в любом месте на несколько часов и потом благополучно забрать – он этого мог и не заметить, если при нем была книга или журнал «Наука и жизнь». Крупный щекастый увалень, очень спокойный и неповоротливый, послушно носил шапку и шарф, хорошо ел и ничем не огорчал маму. Клара тогда в свои тринадцать-четырнадцать лет уже заглядывалась на мальчиков, но, понятное дело, не на таких. Кучерявый Яша с журналом «Квант», выглядывающим из кармана, в поездке почти ни с кем не разговаривал, мама за него могла быть спокойна. Мальчик рос послушный, на аппетит не жаловался и много читал – это ли не радость для одинокой интеллигентной матери?

В поездке Кларе понравилось все, кроме контроля и назойливого внимания тети Цили. Она вообще рассматривала девочку пристально и с тайным интересом. Была одна постыдная сцена в бане и еще один эпизод с постельным бельем, за которые Хаечка особо переживала, но никому о том не рассказала, а потом подзабыла и выбросила из памяти.

По-настоящему купались за десять дней дважды. Оба раза их водили в баню неподалеку. Во время каникул учащихся разогнали по домам и вели в общежитии небольшой ремонт. Приезжим выделили полэтажа, а душевые располагались этажом ниже – как раз там, где шел ремонт. Баня представлялась Кларе адом, она никогда и не при ком, кроме мамы и сестры, не раздевалась, но тут уж никуда не денешься. Чистоту она любила больше, чем неудобства. Циля, высокая и костлявая, с аппетитом рассмотрела Кларину выдающуюся грудь, копну рыжих волос и осталась очень довольна. Клара пыталась спрятаться за тазиком, но куда тут денешься с подводной лодки?

Второй эпизод, скорее конфуз, случился с постельным бельем. Клара, как ни старалась, его испачкала. Спать старалась ровно, пристроила нужные приспособления, – как не повезло, что все совпало с поездкой! – но утром к своему ужасу все-таки обнаружила пару алых пятен на белом полотне с бирочкой. Была бы в комнате с девчонками, застирала бы все в туалете незаметно, но от пристального взгляда Цили спрятаться не удалось. Сгорая от стыда, Клара выслушала совет (под холодной водой застирать хозяйственным мылом) и удивилась, что и этот постыдный эпизод вызвал у маминой приятельницы на лице радостную полуулыбку. «А если пятно останется – волноваться не стоит, они все равно будут сдавать белье общим порядком и где чье никто не узнает», – успокоила Циля. К счастью, так и случилось, вот только, кроме Клары, неприятность произошла с еще одной девочкой. Она о хозяйственном мыле ничего не знала, и когда пересчитывали постельное белье, Клара слышала, как завхоз кричала: «Кто это здесь фонтанировал, как Фонтан Дружбы Народов?!?» Клара готова была провалиться на месте. По умолчанию и она получила свой выговор.

Кто же знал, что Циля уже тогда заботилась о будущем Яшеньки и тихо радовалась, что нашла «свою» девочку, неиспорченную, здоровую, спелое яблочко, которое еще успеет налиться соком и обзавестись румяным бочком. Пусть пока повисит на родной ветке, научится, как вести дом, получит образование, а потом мы ее сразу и заберем. Родители тоже будут, конечно, рады отдать дочку в такие хорошие и надежные руки.

На несколько лет Циля выпала из Клариной увлекательной жизни, несущейся хороводом, в которой было так много интересного. После поездки тетя Циля попросила девочку написать небольшой отзыв, несколько предложений, а она потом все поправит сама. Нужно было, чтобы об этом написали дети – тепло, с благодарностью, с энтузиазмом, по-пионерски задорно и весело. Клара что-то там нацарапала, Циля облагородила, и статья, вполне себе приличная, под названием «Десять счастливых мгновений» вышла в заводской газете. Дома Кларин «успех» приняли равнодушно. Журналистика для родителей была представлена образом курящей одинокой и некрасивой Цили, которая категорически не носила белый халат, так что такого женского счастья нам не надо. Так, вероятно, решили родители.

7

Циля с сыном снова появилась на горизонте аккурат в нужное время. Клара похорошела, превратилась в аппетитную молодую девушку, успешно зарекомендовала себя в институте, и ей уже предложили небольшую подработку на кафедре. Обед явился для девушки неожиданностью. Циля в ее воспоминаниях была нераздельно связана с той самой поездкой во Львов, потом канула в бездну, а о Яше Клара и думать забыла. Толстый мальчишка с журналами в руках, жующий то пирожок, то ватрушку, вытянулся, постройнел, превратившись в строгого юношу. Всплыла та картинка в общей бане, Цилин интерес, ее заступничество и покровительство, и Клара ошалело уставилась на тех, ради кого мама второй день стояла у плиты и готовила вкусности. Циля радостно голосила, восхищаясь красотой сестер, щедростью хозяев и убранством стола. Отец тоже выглядел оживленным, задавал Яше вопросы, из коих выяснилось, что молодой человек, скорее похожий на старичка в старомодном костюме и рубашке, застегнутой на все пуговицы, учится на физико-математическом факультете и мечтает заниматься наукой. Это единственное, что его по-настоящему вдохновляло. Циля поделилась новостями о том, что в заводской газете она больше не работает, теперь служит корректором в одном издательстве и давно мечтает о внуках.

– Больше всего я счастлива как мать, – говорила поседевшая Циля, рассматривающая девочек сквозь толстые стекла массивной оправы. – Счастлива будет та девушка, которая станет женой моего сына.

Тут Клару прожгло первый раз. Она наконец поняла, к чему разыгрывается весь этот спектакль. Отец с матерью были, похоже, в восторге от такого прекрасного юноши, а Клара, взрослая грудастая девица, сидела как послушная марионетка и наблюдала, как на глазах веселеет подвыпивший отец. Яша на все реагировал вяло. Относя на кухню посуду, Клара не удержалась и все-таки заглянула в карман его пиджака: была уверена, что увидит там математический сборник, но этого не произошло. Яша оживлялся лишь тогда, когда его спрашивали про учебу и науку.

– Что же вы сидите, дети? – сказал отец после того, как мама разрезала свой фруктовый пирог и разложила всем по тарелкам. – Пошли бы что ли в кино!..

Яша нехотя поднялся, вынужденно согласился, и они обреченно пошли в ближайший кинотеатр. Ничем хорошим та прогулка не закончилась. Клара стала задавать горе-жениху неудобные вопросы, подсмеиваться над его покорностью и называть послушным сыном. Он слабо отбивался, довел ее до дома и ушел восвояси. Маме Клара выложила все сразу: с ним я умру от скуки! А тебе нужна вечная карусель? Какие в браке могут быть радости, кроме тихого, надежного и умного мужа, которым ты будешь гордиться?!? Циля сказала, что у него уже сейчас есть статьи в научных журналах, Яше предлагают остаться на кафедре и поступать в аспирантуру! Из вас получится такая красивая пара! Оба образованные, сильные, целеустремленные! Кто это здесь сильный? Он до сих пор не может оторваться от маминой юбки! А Циля тебе не враг! Она любит тебя и мечтает именно о такой жене для сына, как ты. Так и сказала: только Хаечка, только Хаюся!.. Неужели так и сказала? А что сказал ее сын? Что-то я не видела в нем никакого интереса! Подожди, доченька, мальчик стеснительный, скромный, ему нужно время!

Клара, конечно, время ему не дала. Она все решила в тот самый вечер, когда раскрыла коварные планы родителей. Ее обожгло во второй раз, потому что она заметила, как смотрит на Яшу Милка и как прислушивается сестра к их перепалке с мамой на кухне. Милка, совсем не математик, готовясь к выпускным и вступительным экзаменам, стала часто обращаться к Яше за помощью. Клара смеялась: была бы в доме фотография Цилиного сынка, Милка бы осыпала ее втайне поцелуями.

Мама предприняла еще одну безуспешную попытку «сблизить детей», но Клара упрямо стояла на своем, а Мила бросала пылкие взгляды на математика и краснела, когда старшая сестра ей подмигивала. Циля выглядела разочарованной: на выданье-то была Клара, да и она ей гораздо больше нравилась. Тихая и послушная Мила еще только хотела стать учительницей начальных классов, и все волнения были у нее еще впереди, но судьба уже была предначертана, Циля появилась в их жизни неслучайно, просто кто-то опрометчиво решил, что все делалось ради старшей сестры, а оказалось, что это ошибка.

Теперь эти воспоминания принадлежали только Кларе. И никто, кроме нее и Яши, об этом бы не вспомнил. Мила ушла в апреле два года назад, родителей давно уже на свете нет, а этот снимок летнего дня, высвеченный прожекторами памяти, где в центре их старого дома стоит накрытый стол и сидят ее родители, все еще живет перед глазами. Есть на свете только еще один человек, и это Яша, который может засвидетельствовать и подтвердить, что та жизнь, молодая и задорная, раздавленная временем, Кларе не приснилась, но они не разговаривают уже больше полугода, и шансов к примирению нет.

В детстве Клара считала, что сестра состоит из тела и доброты. Она, ее доброта, так и предлагала всем ею воспользоваться. Всегда старалась всем помочь, всех понять и оправдать. Даже улыбалась Милка всем без разбора, и старшей сестре это не нравилось. В детстве Милку она к себе не подпускала, нарочито демонстрировала, что их неполных три года разницы обнаруживают огромный провал, каньон, даже бездну, и потому друзья у них разные и интересы тоже.

Младшая к старшей тянулась, восхищалась ее умом, смелостью и яркостью. Милка имела свою приглушенную прелесть, акварельную красоту, и не обладала такой сбивающей с ног энергетикой, но ее семейная жизнь сложилась очень удачно – так всегда говорила сестра и подтверждали родители.

Они с Яшей не сошли с ума со скуки, были даже счастливы. Оба преподавали, каждый стал успешным в своей области. Милочка учила малышей, которых приводили испуганные мамы в первый класс. Яша всерьез занимался наукой, имел ученую степень, преподавал высшую математику и как-то незаметно для всех выучил два языка. Один ему как раз сейчас, на закате лет, и пригодился, а второй был необходим для выступлений на международных конференциях. Мила мужа любила и ему служила. Мамочка была права: Яшей можно было гордиться, и Боречку они замечательно воспитали, этого у них не отнять. Циля ушла, так и не простив Кларе того, что она отвергла ее мальчика, не оценила, и втайне наверное даже радовалась, видя, как бросает Хаю из стороны в сторону, как не ладится ее семейная жизнь.

Боречка вырос не таким книгочеем и математиком, как его отец. Он был, конечно, любителем всяческой словесности, но предпочтение отдавал художественной литературе. Мальчик, красивый, добрый и веселый, обладал могучим даром радости жизни, всегда отличался неиссякающим оптимизмом. Еще он имел способность очаровать всех и каждого, легко сходился с людьми, имел знакомых и друзей в самых разных сферах и после окончания института пошел в бизнес. Со школьной скамьи он держался двух-трех настоящих друзей – они и открыли в нужное время какой-то интернет клуб, закупили старые компьютеры и наблюдали, как денно и нощно молодые ребята просаживали карманные деньги, данные родителями на завтрак и на дорогу, играя в стрелялки друг с другом. Потом каким-то образом появился цветочный магазин, еще один клуб, и все вроде бы шло в гору, пока не грянул очередной кризис, и ребята потеряли очень много, если не все. Боря с семьей засобирался в путь, уверенный в том, что таких проблем в другой стране не будет. Ехал, конечно, не на пустое место, там его уже ждали друзья, новый проект, и Клара поняла, что о переезде племянник еще ни разу не пожалел. Хотя, зная Борю, можно подумать, что он оберегает тетку и выкладывает ей только хорошие новости.

Яша, всю жизнь посвятивший науке и преподаванию, всегда высказывал непонимание тому, что происходит. Глядя на сына с художественно зачесанными назад волосами цвета воронова крыла, спадающими набок, слушая его пламенные речи об очередных бизнес-проектах и уж тем более о переезде, Яша слушал, но не понимал. Откуда у таких уравновешенных и спокойных родителей, никогда не имевших ничего общего с торговлей и продажей, мог родиться такой предприимчивый сын?!? Покойная Циля всю жизнь любила только книги и белый лист бумаги, она радовалась простым вещам, жила по сути даже аскетично, как, впрочем, и родители Милочки, а Боря уродился в таких благоприятных обстоятельствах настоящим дельцом-предпринимателем. Родители не понимали тех сложностей и цифр, в которые их пытался вовлечь сын, и где-то в глубине души испытывали сложные чувства, начиная от некоторого разочарования (совсем чуть-чуть, ведь сын не пошел ни в журналистику, ни в науку) и заканчивая гордостью. Их непонимание не умаляло сыновьих заслуг, не лишало его аплодисментов.