Тихий дом

Тихий дом
Эльвира Абдулова

Эта светлая, пронзительная и немного грустная история о семье, любви и одиночестве, о четырех совершенно разных героинях: о неунывающей Кларе, взбалмошной Тамаре, хмурой Антонине и блуждающей в неведомых мирах Зинаиде. У каждой из них есть дом и близкие люди, но они чувствуют себя одинокими и несчастными. Им предстоит принять решение и найти выход из сложной жизненной ситуации.

Тихий дом

Эльвира Абдулова

Тихий дом

Сонно дрогнул камыш,

Пролетела летучая мышь,

Рыба плеснулась в омуте…

…И направились к дому те,

У кого есть дом

С голубыми ставнями,

С креслами давними

И круглым чайным столом.

Я один остался на воздухе

Смотреть на сонную заводь,

Где днем так отрадно плавать,

А вечером плакать…

Николай Гумилев.

© Эльвира Абдулова, 2024

ISBN 978-5-0064-4550-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нынешнее утро ничем не отличалось от всех остальных. Слышно было, как нехотя открывалась входная дверь. Ее обычно начинали пытать часов в семь или в восемь, а потом делали это сто раз за день: щелк-щелк. Можно, конечно, прислушаться и по характерным звукам угадать, кто же явился на этот раз первым. Больше-то и делать особенно нечего. До завтрака или до прихода молоденькой медицинской сестры, измеряющей давление, есть много свободного времени.

Если ключ вставляют мягко и быстро и замок послушно поддается – это определенно старшая медсестра. Она уже давно и ладно управляется с этим капризным замком. Он в ответ предпочитает с ней не спорить или она все-таки уговаривает его не сопротивляться, смазывая каким-то маслом, хранящимся у нее в выдвижном ящике стола.

Старшая медсестра – достаточно крупная женщина рубенсовских форм, сильная и крепкая, но вместе с тем делает она все тихо и плавно, без суеты и лишних движений. С волной холодного воздуха она проскальзывает в коридор, закрывает за собой дверь, достает из-под стула мягкие спортивные туфли, белые и удобные, вешает верхнюю одежду в узкий шкаф, устало присаживается на стул и меняет обувь.

Осенью и зимой особенно заметно, как тяжело ей носить свое крупное тело, хотя никто и никогда не посмел бы обсудить с ней эту деликатную тему. Когда пальто и сапоги оберегают людей от пронизывающего ветра и обильных снегов, она вынуждена каждую осень констатировать, что пуговицы необходимо снова перешивать. К счастью, в продаже появились чудесные невесомые куртки-пуховики, и это значительно облегчает жизнь не только старшей медсестре, но и многим другим женщинам со схожим телосложением. Нести себя вместе с тяжеленным пальто или с шубой, рискуя при этом поскользнуться, очень даже непросто.

Сегодня она повесила на вешалку, одиноко болтавшуюся в узком шкафчике, серое демисезонное пальто, все еще удобное и прячущее предательски выпирающие формы. Модель оказалась на редкость удобной, продавец назвал ее «коконом» и пообещал изделию долгую и хорошую жизнь. Обещал и не обманул.

Черная вешалка привела в движение свою соседку, на нее в скором времени поместили серое шерстяное платье. Выглаженная форма аккуратно лежала на полке и женщина с удовольствием подумала, как наконец ей станет удобно в этих свободных брюках и в укороченном халате. Потом настал черед черных полусапожек. Небольшой каблучок в четыре-пять сантиметров ее не беспокоил – трудности постоянно возникали с замком. Он то и дело расходился, а кожа впивалась в и без того уставшие ноги. Справившись и с этим, Галина заглянула в свою огромную бездонную сумку, достала все необходимое в виде пудреницы, расчески, телефона и записной книжки и уселась за стол проверять график работы.

Восьмидесятилетняя Клара, уже почти оправившаяся после инсульта, но все же не полностью вернувшая себе бодрость левой ноги, уже много раз неодобрительно отзывалась о непотребном виде той самой черной плетеной сумки, которыми торговали много лет назад на каждом углу, но Галина в ответ лишь отшучивалась. Всякое женское барахло ее интересовало мало, она крепко и надолго прирастала к старым вещам, берегла их, ухаживала за ними и покупала новые исключительно в случае острой необходимости. Глядя на неунывающий, полный оптимизма взгляд Клары, Галина, конечно, удивлялась тому, как можно было сохранить в себе и пронести через всю жизнь такой веселый нрав и неугасающий юмор. Бывают в жизни разные сближения: эти двое, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте могли бы стать настоящими подругами, если бы встретились при других жизненных обстоятельствах.

Екатерина входила совершенно иначе. Нехотя кивала охраннику, который на всякий случай старался не попадаться ей на глаза. Уборщица, наученная горьким опытом, обычно заканчивала все до ее прихода. Все отделение слышало, как эта маленькая неприветливая женщина чеканит шаг, стучит высокими каблуками по плитке, как позвякивает в сумке ее добро. Звенели ключи – там висели нелепые брелки, шумела цепочка, прикрепленная к сумке, шуршал ее жесткий шарф, колокольчиками отдавали длинные сережки, похожие на гроздья винограда. Катерина шла деревянно, а когда в глубине коридора заворачивала в свой кабинет, все облегченно вздыхали. Каждый чувствовал на себе тяжелый взгляд ее холодных глаз и отворачивался в сторону. Всем хватало ума не собираться в коридоре и не точить лясы. Если она увидит, как щебечут молодые сестрички, разорвет их в клочья. Накрашенные губы искривятся, превратятся в оскал, сама она раздуется от злости, так что лучше не нарываться. В обычное время лицо у нее гладкое, глаза ясные и светлые, темные волосы с густой челкой, короткий и аккуратный носик. Фигурка точеная, ладная, вот только грудь выглядит несколько крупноватой при такой мелкой сборке, но видно было, что Екатерина ничуть этим не огорчена. Наоборот, при каждом удобном случае она с радостью демонстрировала свое великолепие тонкой кожаной курткой, приталенным пальто, перешитой специально для такого случая медицинской формой.

У них с Галиной были разные цели: одна хотела сделать по возможности невидимыми все рвущиеся на свободу формы, а Катерина гордо являла миру свое единственное богатство. Кстати говоря, она едва доходила Гале до плеча и поговаривали, что вся злость и крикливость маленькой женщины имеет только одну цель: заставить воспринимать себя всерьез.

Екатерина открывала дверь с трудом, замок ей сопротивлялся, ключ с неохотой проворачивался, она толкала, пинала, дергала дверную ручку, пока наконец не понимала, что замок готов подчиниться. Потом женщина с досадой хлопала дверью, но делала это уже войдя внутрь. Уже в тепле, уже в своем отделении. Она шла, стуча каблучками, раздувая ноздри, вертя головой, подозрительно нюхая, втягивая в себя все запахи. Она не выносила любое проявление нечистоты и отчаянно с этим боролась, непримиримо воспринимала всех курящих, как среди постояльцев, так и среди персонала, и относилась к ним как к личным врагам. Надежда Павловна, всегда стремившаяся принимать на работу персонал с человеческим лицом, с Екатериной беседовала не раз, требовала мягкости, но все же ее терпела, ценя профессионализм и ее организаторские способности. Потом Екатерина направлялась, как всегда, в кабинет выпить кофе, чтобы восстановить сбившийся ритм своего долгого утра. После осенней темноты яркий свет поначалу слепил, но постепенно непроглядная муть отходила, и Екатерина думала о том, какой же ей предстоит длинный и трудный день до возвращения домой. Выражение «работа – мой второй дом» она не любила, потому что это не могло быть правдой. Работа – это и есть работа, а дом – это место, где тебе по-настоящему хорошо. В случае с Екатериной добавлялся еще один важный факт: дом – это там, где ты снимаешь лифчик, стираешь макияж, лишаешься всей отпугивающей брони и становишься настоящей.

Сегодня был определенно Галин день. Замки не гремели, раздраженно не хлопала дверь. Большая женщина мягко плыла по длинному коридору, и всем от этого было хорошо.

Клара

1

Была середина февраля. Холодный, суровый зимний день самого трудного времени года – так всегда считала Клара. Осень она встречала с радостью. Ожидание карнавала ярких листьев смешивалось с предстоящим Новым годом. Не того, которого ждут все остальные, а ее собственного, втайне отмечаемого еще мамой. Потом, конечно, долгие прогулки по остывающей земле, готовящейся к зимней спячке, наслаждение от запаха влажных и преющих листьев и рано темнеющего по вечерам неба. Ей всегда нравилось наблюдать, как очищается небосклон после опадания листьев. Если поднять голову вверх и день ото дня усаживаться на одной и той же скамье городского парка, можно заметить, как редеют столетние деревья, на глазах превращая серое полотно в изящное кружево, в черно-серый графический рисунок, выписанный тонким пером невидимого художника. Осень приносила восхищение и букеты из желто-красной листвы, которые оставляли ребятишки на деревянных, умытых росой лавочках.

Зима в первые два месяца состояла из охватывающего всех безумия по случаю ожидания праздников. Кларин крошечный домик находился в самом центре города и день ото дня последние два десятилетия ожидал сноса. Помимо терпимых условий проживания, которые многие сочли бы возмутительными, Клара имела чудесную возможность выходить из дома в любое время суток и мгновенно оказываться в самой гуще городских событий. Зима в этом смысле, как, впрочем, и в любое другое время года, давала ей возможность наблюдать, как меняется городская площадь, готовясь к встрече Нового года, как украшаются деревья, окутанные светящимися гирляндами, как приезжают на грузовичках разного рода фигурки, снеговики, сани, дом Деда Мороза. Клара спала плохо, но старость давала ей еще один бонус в виде дневного сна, и она не особо огорчалась, потому что могла сходить на рынок к самому открытию, выпить кофе на ступеньках собственного дома в такую рань, что чувствовала себя полноправной и единственной хозяйкой всей городской площади. Дом располагался на возвышенности и обеспечивал хозяйку прекрасным видом на краеведческий музей, центральный универмаг, на растущие то тут, то там, как грибы после дождя, крошечные отели, гостевые дома и рестораны.

Ожидание Нового года воскрешало в ней ребенка, крошечную Хаюсю, как называла ее мама. Откуда-то пробивалось детское волнение, предвкушение чуда, хотя она мало в него верила. Ей не было грустно от того, что скоро ее не станет, в отелях будут селиться совсем другие туристы, из открытых кафе станет доноситься иная, незнакомая ей музыка. Мир не перестанет существовать с ее уходом, как думалось когда-то в далеком детстве, и это факт, но Клара не грустила. Ей хотелось только одного: дожить оставшиеся годы в ее старом доме, наблюдать за меняющимся на глазах миром и тихо продолжать жить в своем собственном.

Февраль был самым темным и холодным месяцем года. Новогодние праздники уже позади, все уже успели порядком устать от холодных ветров и ранней непроглядной вечерней темени, люди смотрели с надеждой и ожиданием в будущее, в грядущую весну. Замерзшая земля и нехотя падающий снег никого уже не радовали, кое-где еще висела новогодняя мишура, сердитый ветер приносил ее остатки и развешивал по щуплым деревцам, день все еще не увеличивался так быстро, как хотелось бы. Давным-давно кто-то из дальней родни однажды сказал, что после двадцать второго декабря дело определенно идет к лету, но Клара так не думала, особенно глядя на неприглядную февральскую темень за окном. Природа медлила, набиралась сил, и пройдет еще немало времени, прежде чем грянет наконец восхитительный гимн весне, ода радости, и наступит начало нового жизненного круга.

В этот раз Клару, сидящую в машине, радовало все. Даже февраль показался ей сказочным и зимним в своем белом инее, под бледным ясным небом. Солнце робко пробивалось и светило, протягивая короткие тени, но еще не дарило тепла.

Над крышами сохранившихся старых домиков из труб восходил дым отвесными столбами. У круто изогнутой дороги высился столб, указывающий направление, у магазина приостановился грузовик с продуктами, оттуда пахнуло свежей выпечкой, и этот запах приглушил сигаретный дым, которым пропиталось старое такси. На светофоре водитель приостановился и возмутился глупостью того, кто распорядился здесь его поставить. Чужое недовольство, как и пыльные стекла, не испортили Кларе настроения. Она наблюдала за стайкой голубей, столпившихся на тротуаре. Привлеченные теплом канализационного люка и рассыпанными на нем хлебными крошками, они лакомились, ссорились, попусту суетились, сердясь на тех, кто незваным гостем явился на их дневное пиршество.

Машина наконец покатилась с прискоком под гору. Клара знала, что до дома осталось совсем недолго, и с видом человека, выпавшего из привычной жизни на несколько недель, с интересом рассматривала знакомые с детства улицы: не изменилось ли чего? Людей почти не было, день казался холодным и не очень приветливым, несмотря на пробивающееся солнце. Дети все на занятиях в школе, взрослые на работе, только несколько стариков, лишенных шей, укутанных в шарфы, прячущих руки в карманах пальто, прогуливающихся в небольшом палисадничке. Один из них вел на поводке старого лохматого пса, и сердце Клары забилось от тоски и предстоящей встречи, но она быстро взяла себя в руки. Она дала себе обещание не огорчаться по пустякам, радоваться каждому добавленному ей дню, потому что время не будет тянуться вечно. Столько силы и оптимизма она не ощущала в себе давно.

Такси уже подъезжало к ее дому и вскоре остановилось возле шаткого на вид крыльца. Клара бодро вылезла из машины, почему-то сняла шляпку, тряхнула огненной головой, поправила бриллиантовые сережки, с которыми никогда не расставалась, и пошла отпирать дверь.

– Приехали! – почему-то сказал водитель, будто она сама этого не видела. «Возможно, я и старая, но еще не идиотка», – подумала Клара, но, острая на язык, решила на этот раз сдержаться. Не портить настроение ему и не огорчать попросту себя. А волнение все-таки было, Бог весть почему.

Клара вытащила из сумки ключ и ненадолго задержалась у порога, осматривая свой небольшой, пока еще спящий сад. Таксист между тем достал из багажника ее небольшую дорожную сумку, но ей не отдал, донес до самой двери. Клара спросила, сколько должна за услуги. Он, немного смущаясь, назвал сумму. Новомодными приложениями она не пользовалась и такси по старинке заказывала по телефону, хотя могла пользоваться интернетом, имела планшет и вполне себе современный телефон. Она заплатила и оставила ему сдачу. «Сегодня мне так хорошо, что я готова дать щедрые чаевые», – подумала Клара. Она чувствовала себя очень счастливой, как любой человек, возвращающийся наконец домой.

Войдя в дом, она с удовольствием осмотрела свое скромное жилище и осталась довольна. Соседка обещала присматривать за домом во время ее отсутствия и слово сдержала: цветы на подоконниках чувствовали себя прекрасно, воздух был свежим, пахло моющим средством, пол блестел, и Клара сразу, у порога, сняла обувь и отыскала свои старые растоптанные домашние туфли из войлока. Как все-таки хорошо оказаться дома после нескольких дней в палате с тремя незнакомыми особами! Хорошо быть среди своих вещей, на своей кухне, смотреть телевизор на стареньком продавленном диване, подложив под руку мягкую подушку! Тихо шумели радиаторы, давая блаженное тепло. После февральской стужи это было настоящим удовольствием.

Мысли о том, как же переживут ее отсутствие цветы и домашние любимцы, не давали ей покоя, но убедившись, что земля в горшках влажная, а листья яркие и здоровые, она ощутила уверенность в том, что и остальные дорогие ее сердцу существа пребывают в добром здравии.

Клара одинаково сильно хотела немедленно забрать их сейчас домой и выпить чашку любимого чая. Немного опразмыслив, она все-таки решила переодеться, дать себе получасовой отдых и только потом сходить к Александре, что жила на соседней улице. На часах было почти два, и она знала, что раньше трех Саша домой не возвращается. Следовательно, у нее есть время.

Нужно было поставить чайник и распаковать дорожную сумку, хранившую неприятный больничный запах. Она прошлась по комнатам, открыла воду, набрала чайник, достала крошечный заварочный чайничек и любимую чашку. Пошарив по полкам, она себе на радость отыскала пачку печенья и плитку шоколада. В полупустом холодильнике хранилось кое-что съестное: три банки консервов, баночка джема, десяток яиц и пачка сосисок. Клара хорошо помнила: их она не покупала. Значит, постаралась Саша. Можно приготовить на ужин гречку с сосисками или яичницу, открыть зеленый горошек и вполне себе прилично перекусить. Утром ей хватит яиц всмятку и чашки кофе (врач запретил категорически, но отказать себе в роскоши выпить чашечку свежесваренного кофе на пороге дома и заодно отпраздновать возвращение она не могла). Магазин и покупки можно легко оставить на завтра. В конце концов она же обещала себя беречь!..

Мысли путались, она перескакивала с одного на другое и никак не могла успокоиться. Она трогала мебель, поправляла занавески, заглядывала в окна. Все на своих местах! Наконец она положила на поднос чайник, две вазочки с печеньем и расколотым на квадратики шоколадом и уселась на диван. Чай источал аромат мяты и чабреца, за окном шевелились обнаженные ветки и нескончаемой чередой неслись низкие облака. Хмурый, ничем не примечательный день казался ей самым лучшим. Ее крошечный сад, скованный инеем, скоро оживет, голые кружевные ветки покроются свежей молодой листвой, пробьются подснежники – жизнь продолжается! Как все же хорошо дома!

Будто вспомнив что-то очень важное и упущенное, она встала с дивана и достала из шкафа подсвечник. Чиркнула спичкой, вспыхнула новая свеча, затрещала совсем немного и успокоилась. Язычок пламени взметнул вверх, и дом наконец окончательно ожил. «Тушить свечу нельзя, Хаюся, – говорила мама, – она должна догореть сама… это пламя жизни». «Хорошо, мамочка», – тепло и послушно прошептала Клара…