Лето придёт во сне. Запад

Всё это я объяснила любимому: не так гладко, конечно, но он понял меня. И не обиделся. Даже пожалел.

– Тебе не за что извиняться, Малявка, но постоянно бежать от правды тоже не получится. Перед тем как мы отправимся дальше, нужно всё выяснить.

– Нужно, – согласилась я, снова с облегчением утыкаясь носом ему в грудь. – А ещё нам нужно успеть поспать. Хоть чуть-чуть.

И мы уснули, обнявшись, там, где когда-то беззаботные люди, пришедшие за покупками, баловали себя вредной, но вкусной едой. На четвёртом этаже бывшего торгового комплекса, что некогда сверкал огнями и гремел музыкой, а теперь только смотрел на мёртвый город пустыми и чёрными, как глазницы черепа, провалами окон, в которых посвистывал ветер.

За те несколько часов, что дал нам дед Венедикт на отдых, я успела увидеть не страшный, но какой-то совершенно безысходный сон. Он очень походил на реальность. В нём я так же лежала на диванчике фуд-корта, в почти непроглядной тьме, какая бывает только внутри заброшенных строений, но теперь была здесь совсем одна. Дэн исчез. Не встал, не ушёл, не оказался где-то в другом месте – его просто никогда не существовало. Он не появлялся в моей жизни, он был лишь выдумкой, фантазией одинокой девочки об идеальном парне. Я очень ясно поняла это, когда обнаружила себя в одиночестве посреди ночной зябкости. Поняла я и то, что пытаться как-то опротестовать у судьбы сей безжалостный факт так же бессмысленно, как начать звать Дэна – из пустоты мне ответит только жуткое эхо. И сжалась в дрожащий комок, пытаясь провалиться обратно в свою счастливую девичью фантазию, к своему идеальному парню…

…Разбудил меня свет фонарика, ослепивший сквозь веки.

– А, вот вы где! – раздался со стороны скрипучий голос деда Венедикта. – Дальше всех забрались! Эх, не подумал я велеть вам в одном месте ночевать, теперь вот время потеряли… Поднимайтесь, ехать пора.

Дэн лежал рядом, обнимал меня одной рукой, и я растворилась в тихом счастье, поняв, что ночное пробуждение в одиночестве оказалось всего лишь плохим сном.

Вслед за освещающим путь дедом Венедиктом мы торопливо спустились на подземную парковку, где уже снова горел костёр, а вокруг него сидели наши сонные друзья. В огромном дедовом термосе оставалось немного кофе. Буквально по несколько глотков для каждого, но всё-таки это немного оживило нас и сошло за символический завтрак. Или за поздний ужин – снаружи по-прежнему царила ночная темень.

После того как все вещи, успевшие из рюкзаков разбрестись по самым неожиданным местам, были собраны и погружены на телегу, дед Венедикт строго поглядел на нас, рассевшихся перед ним на цветных стульях, как слушатели перед лектором.

– Что ж, с первичными потребностями разобрались, пора и о делах поговорить, а?

Я лениво подняла голову с плеча Дэна. Дела? Опять дела? Забавно: едва только к нашей компании присоединилась Дульсинея Тарасовна, я напрочь забыла о том, что тоже участвую в принятии решений и планировании наших дальнейших действий. Появился взрослый, и как-то само собой подразумевалось, что теперь всё это не моя забота. Но вот дед Венедикт, от которого я не ожидала ничего, кроме чётких указаний, предлагает поговорить о делах. Неужели он тоже не знает, как быть дальше?

– Тебе виднее, что делать, отец, – недалеко ушёл от меня Белёсый. – Ты местный.

Дед Венедикт поскрёб бороду.

– Вертушки больше не слышно, но она может появиться снова, если и впрямь прилетала по нашу душу. Поэтому, до того как начнёт светать, мы должны добраться до набережной.

– До набережной Амура? – оживился Дэн, и дед Венедикт кивнул:

– До него, родимого. И дальше – на тот берег, на китайскую сторону.

Все, кроме Дульсинеи Тарасовны, дружно ахнули. Не знаю, как другим, а мне до сих пор не верилось, что мы в двух шагах от границы, от того места, где заканчивается Русь, а её железный занавес серой стеной подпирает облака. Конечно, я прекрасно понимала, что никакой стены на самом деле нет, но само понятие занавеса так прочно укоренилось в моём сознании, что до сих пор мне до конца не верилось, будто его возможно преодолеть.

– Как – на ту сторону?! – почему-то страшно перепугался Белёсый. – А граница?!

– Да нет там никакой границы по факту, – устало отмахнулся дед Венедикт. – Точнее, здесь везде – граница. Без чётко проведённой линии, как вы, наверно, думали, да? Многие так думают. А на деле бардак.

Ян воздел руки, будто собрался молиться:

– Но нейтральные земли… Разве Русь не боится вторжения?!

Вместо старика ответила Дульсинея Тарасовна:

– Вооружённое вторжение не пройдёт не замеченным в любом случае. А дураки всякие шастают туда-сюда, так их отстреливают по возможности, не глядят, с какой стороны пришли.

– Я так понял, – спросил Дэн, при этом глядя на меня, – беглецы ушли в нейтральные земли? Мы поэтому идём туда?

– Да. – Дед Венедикт часто закивал. – После ряда облав оставаться в наших лесах стало слишком опасно. В нейтральных землях тоже… всякое. Но хоть полицаи туда не суются, жить можно.

Я подалась вперёд, решив, что вот оно – самое время спросить у деда Венедикта про родителей, ведь, скорее всего, они сейчас в том самом месте, о котором идёт речь! Разве не туда мы держали путь с самого начала?

– Деда Веня! Там мама и папа, да? Мы к ним идём?

Дед Венедикт вдруг беспомощно приоткрыл рот, что сразу придало ему немощный вид, старческая рука метнулась к лицу, сорвала с носа очки. Это встревожило меня, но подумать о причине такой реакции я уже не успела. Снаружи раздался рокот вертолёта, как-то сразу очень громко, совсем рядом, будто летающая машина каким-то образом смогла бесшумно подкрасться поближе и внезапно выпрыгнуть из-за соседних крыш.

Все вскочили, а рыжая лошадка испуганно вскинулась, сдвинув телегу с места.

– Мать-перемать! Что за… – ругнулся Белёсый, но дед Венедикт оборвал его резким рубящим движением ладони. Прислушался, кивнул сам себе.

– Садится рядом! Уходим! Девочки – на телегу! Ребята, взяли Вихрю – и вперёд, бегом!

От его показавшейся на миг старческой немощи не осталось и следа, голос зазвучал ясно и зычно, так, что никому и в голову не пришло замешкаться. Мы с Яринкой помогли Дульсинее Тарасовне забраться на телегу, сами прыгнули следом. Белёсый и Дэн ухватили лошадку Вихрю с двух сторон под уздцы и повлекли в глубь парковки, вслед за бегущим Яном, успевшим достать и зажечь фонарь. Позади, вокруг дотлевающего кострища, остались сиротливо стоять снова никому не нужные разноцветные стулья, и я успела некстати пожалеть их, прежде чем место нашей короткой стоянки скрылось в подземной темноте.

– Выскочим с другой стороны, – бормотал дед Венедикт, сжимая в руках вожжи, – а там уйдём дворами…

– А ну они опять взлетят?! – прокричала ему в ухо Дульсинея Тарасовна, и дед горестно затряс бородой.

– Вихрю придётся оставить! Будем уходить пешком под деревьями, прятаться в подъездах… Направо давай!

Луч фонаря метнулся в сторону, выхватил из темноты поворот, телега накренилась. Вихря протестующе заржала, но послушно потащила свою ношу дальше, по спиральному подъёму.

Снаружи нас встретила не ночная темнота, как я ожидала, а бледный туманный сумрак. Не то уже зачиналась заря, не то окутавший улицы туман странным образом рассеивал льющийся с неба лунный свет. Самой луны видно не было, но я почему-то не сомневалась, что, пока мы спали, тучи разошлись, и теперь ночное светило глядит на мёртвый город. Я даже запрокинула голову, пытаясь высмотреть луну, но мы уже мчались через дорогу, оставляя бывший торговый центр позади, телегу сильно трясло: пришлось приложить немало усилий, чтобы удержаться на ней, и стало не до луны.

– Во двор! – крикнул дед Венедикт, но ребята уже сами, интуитивно почувствовав наиболее безопасное место, под уздцы увлекали Вихрю к двум кирпичным четырёхэтажным домам, за которыми сквозь туман виднелась тёмная спасительная масса деревьев.

– Тпру-у-у! – скомандовал наш проводник не то лошадке, не то бегущему впереди неё Яну, едва лишь стена ближайшей четырёхэтажки оказалась между нами и дорогой. – Всё, приехали, шантрапа, разбирай вещи!

Мы с Яринкой принялись резво хватать с телеги сваленные грудой рюкзаки и подавать их парням, а дед Венедикт, выхватив откуда-то устрашающего вида нож, шагнул к своей лошадке. Полоснул лезвием по сбруе – с одной стороны, с другой – и оглобли упали в грязь.

– Ну, давай, – выдохнул старик, стаскивая с Вихри недоуздок, окончательно освобождая её от упряжи. – Беги, милая! Беги куда хочешь!

Но смирная лошадка никуда не побежала. Она недоумённо смотрела на хозяина и даже, как мне показалось, с укоризной покачала головой, отчего густая чёлка упала ей на глаза.

– Эх! – горестно воскликнул дед Венедикт и, подняв с земли остатки упряжи, с силой ударил ими Вихрю по крупу.

Бедняга взвилась, коротко заржала и, разбрызгивая грязь из-под копыт, тяжёлым галопом устремилась прочь.

– Прости, милая! – крикнул ей вслед дед Венедикт и с болью повторил: – Эх!

– Она не пропадёт, – неуклюже попыталась утешить его Дульсинея Тарасовна. – Чего нельзя сказать о нас, если не поторопимся.

Старик отёр рукавом глаза и кивнул:

– Да. Уходим.

Перед тем как двинуться в глубь дворовых зарослей вслед за остальными, я замешкалась на время, чтобы выхватить из висящей на плече сумки заранее взведённый арбалет и колчан со стрелами. Арбалет я оставила в руке, а колчан закинула за спину, к уже висящему там рюкзаку. Опустевшая сумка стала не нужна, и я бросила её рядом с такой же не нужной нам более безлошадной телегой. Но не успела догнать остальных, как Дэн вдруг кинулся назад и поднял сумку с видом человека, едва избежавшего смертельной опасности. А в ответ на мой полный изумления взгляд сказал, пожав плечами: