Лето придёт во сне. Запад

– О чём поговорить? – Я уже боялась надеяться.

– О твоих родителях. О том, где они и что нужно делать дальше.

У меня вырвался судорожный всхлип – одновременно облегчённый и обиженный.

– Но ты же говорил, что не знаешь!

– Я и не знал! – торопливо заверил Дэн. – Никто не знал, правда. У нас с информацией очень строго. Не потому, что не доверяем друг другу, а чтобы, если вдруг кто-то один попадётся, он не сумел выдать других. Поэтому всего я тебе не расскажу при всём желании, хоть сам тут уже два года. Среди наших самый осведомлённый – Михаил Юрьевич. Вот он и велел мне поговорить с тобой о твоих родителях.

– Почему не сам? Я так долго просила!

– Ему виднее, – уклончиво ответил Дэн. – Да и разве я тебе не ближе, чем он?

– Ближе, конечно. – Я почему-то смутилась. Покосилась на Дэна. Действительно ли мы близки? Дэн для меня значил очень много, но за те два года, что мы не виделись, он стал абстрактным: скорее идеей, чем человеком. Встретиться снова, конечно, оказалось счастьем, но это был уже другой Дэн. Этого Дэна я немного стеснялась – и не знала, сможем ли мы общаться просто и естественно, как раньше в приюте, когда вдвоём убегали в лес стрелять из рогаток.

Он поймал мой изучающий взгляд и, правильно его истолковав, грустно кивнул:

– Ты тоже очень изменилась. Повзрослела. И вообще… – Он сделал неопределённый жест рукой, но продолжать не стал.

– Что – вообще? – не сдержала я любопытства.

Дэн жалобно поморщился:

– У тебя будто что-то отняли. Вроде это и ты, но уже не такая. Не цельная. Не знаю, как объяснить, но ты будто лишь чёрно-белая ксерокопия прежней Дайки.

Я задумалась над словами друга. Уж не мою ли утерянную в Оазисе девственность он имеет в виду? Да ну, ерунда, Дэн не настолько консервативен, чтобы придавать этому значение. Но что ещё у меня могли там отнять? Веру в лучшее будущее? Волю к борьбе? Нет, если бы я утеряла веру и волю, то, скорее всего, давно бы уже составляла компанию рыбохвостым девам из Русалкиной ямы. Может, я просто уже не такая весёлая и беззаботная, как в приюте? Хотя не припомню, чтобы я и там отличалась особым весельем или беззаботностью.

Решив подумать об этом позже, я снова внимательно посмотрела на Дэна:

– А ты такой же. В смысле, не копия, настоящий. Только вырос и красивый стал.

Последнее вырвалось у меня неожиданно: я просто озвучила то, что видела. Здесь и сейчас, в призрачном лунном свете, среди отблесков множества разноцветных фонариков, Дэн и правда был очень красив. Его тёмные брови и ресницы оттеняли бледную кожу лица, утратившего мальчишечью округлость, и оно казалось искусно высеченным из мрамора. Чуть отросшие русые волосы лежали непослушными вихрами, прикрывая лоб и уши. И двухдневная щетина совсем не портила моего друга, а, напротив, придавала его облику некую завершённость, давала понять, что передо мной хоть и юный, но уже мужчина.

Дэна не смутила похвала. Он засмеялся, протянул руку и провёл ладонью по моей голове:

– Ты тоже хороша, Малявка. Похожа на симпатичного мальчишку.

Я сердито отклонилась, выворачиваясь из-под его руки. Ну и комплимент! Понятно, что таким образом Дэн пытался утешить меня, помочь смириться с потерей волос, но, право, это лишнее! Меня вполне устраивала моя нынешняя причёска, тем более что делал её Бранко, а из-под его рук выходят лишь шедевры. Ну не считая, возможно, уродливого родимого пятна, которое до сих пор «украшало» моё лицо. А вот стрижка получилась очень даже милая! Стараниями Бурхаева сохранить длину волос мне бы не удалось даже с помощью Бранко, но он сделал всё, что мог. Теперь на затылке у меня топорщился «ёжик», постепенно удлиняющийся к макушке и переходящий в длинную, до бровей косую чёлку, которую я зачёсывала набок. Так что Дэн сказал правду: с моим невысоким ростом и худобой получилось очень похоже на мальчика лет двенадцати. Особенно когда я ходила в спортивных штанах и футболке. Ходила, конечно, только по дому и прилегающей к нему территории, однако не оставляла надежды, что позже Михаил Юрьевич разрешит мне и на улице появляться в таком виде. Кто догадается, что я девчонка? Да и кому надо об этом догадываться?

Неподалеку залаяла собака, и я вздрогнула всем телом. Лай был низкий, грубый, с хрипотцой, такой, что мне сразу представилась чёрная коренастая зверюга в лоснящейся, как чешуя, шкуре.

Дэн снова погладил меня по голове: на этот раз успокаивающе. Он в подробностях знал обо всём, что случилось со мной и Яринкой после побега из приюта. Историю появления моих шрамов – в том числе.

– Ничего, – вполголоса сказал он, обращаясь к луне. – Мы заставим их заплатить за всё.

Его слова вернули меня к теме разговора, и я встрепенулась:

– Так о чём Михаил Юрьевич велел со мной поговорить? Где мама и папа? Я смогу их увидеть?

– О том и речь. – Тон Дэна стал деловым. – Да, ты можешь их увидеть, но не так скоро, как тебе хотелось бы. Для этого придётся постараться. Кое-что выполнить.

– Я сделаю всё что угодно! – торопливо заверила я. – Где они?

– В Сибири. Видишь ли, после того как накрыли вашу деревню, детей распределили по приютам, а взрослых судили и приговорили к разным срокам в разных местах заключения. Твои родители три года находились в городской тюрьме, потом были переведены в колонию-поселение на Урал, в какую-то глушь.

Я растерянно заморгала. Какому идиоту пришло в голову заслать в такое место людей, для которых тайга – дом родной?

– Они убежали?

– Конечно. – Дэн улыбался. – Очень скоро.

– Куда?

– Так в Сибирь же. Убежали и нашли других дикарей… Ой, извини.

Я нетерпеливо отмахнулась: в голове теснились десятки вопросов. Разумеется, я знала и помнила, что наша деревня – не единственное пристанище тех, кто вырвался из-под слишком заботливого крыла Руссийской православной церкви. Но как моим родителям удалось разыскать их? Тайга огромна! Не имея оружия, компаса, тёплой одежды и удобной обуви, по ней не пройти и пару дней. Где мама и папа раздобыли всё это после побега? Гнались ли за ними? И если да, то как получилось, что не поймали? Ведь наверняка в колониях-поселениях приняты все меры для скорой поимки беглецов. А главное: если родителям действительно удалось добраться до других дикарей – откуда это стало известно здесь?

Дэн догадался, о чём я думаю. Улыбнулся снисходительно:

– Малявка, ты не представляешь, сколько нас на самом деле. Всё больше и больше людей понимают, что в действительности представляет собой власть церкви. А понимая, попадают к нам. Так или иначе. Наши друзья по всей стране, в том числе – в Сибири. В том числе те, кто знает дикарей из тайги… Извини.

– Да говори, как привык, мне не обидно. – Я нетерпеливо поёрзала на деревянном коньке крыши. – Значит, эти друзья рассказали про моих родителей? И Михаил Юрьевич теперь точно знает, где их найти?

– Почти, – уклончиво ответил Дэн. – Тут уже начинается твоя работа.

– Сделаю всё что угодно! – повторила я и замерла, приготовившись внимательно слушать.

Но Дэн был краток:

– Ты поедешь в Сибирь и найдёшь их.

Будь моё положение чуть менее устойчивым, я бы точно скатилась с крыши. А так лишь покачнулась и ещё твёрже упёрлась подошвами в покатую черепицу.

– Чего? Дэн, это шутка, что ли?! Как я поеду?! У меня даже документов нет!

– Будут, – хладнокровно ответил Дэн. – Это уже не твоя забота. Я же сказал – за последние годы мы весьма укрепили свои позиции.

Я помолчала, пытаясь уложить в голове мысль о скором путешествии. Тепло взглянула на Дэна:

– Спасибо вам. Наверно, ведь подделать документы очень дорого, и то, что вы это всё для меня…

– Не только для тебя, – перебил Дэн, упрямо глядя в сторону. – Я же сказал, что ты должна будешь кое-что выполнить.

Его хождение вокруг да около мне не нравилось, и я даже пожалела о своём опрометчивом обещании сделать всё что угодно. Хотя чем меня можно напугать? Я же не в Оазисе, с чужими мужиками ложиться никто не заставит.

– Просто скажи уже, что нужно делать!

И Дэн сказал: